Недотрога для адвоката. Дело о разводе

Вполне возможно.

– Что ещё?

– У нас есть показания Аниты, – начинает оперативник, загибая пальцы. – Есть показания твоей Сони, по поводу удара по голове и того пацана, которого она услышала. Кстати, это, вероятно, курьер, присвоивший себе часть партии. Есть скрины переписок. Есть цепочка платежей через подставные счета. Есть копии договоров, сгенерированных с одного IP.

Мы смотрим друг на друга.

Да, этого хватит.

– Этого хватит, чтобы взять их всех, – подтверждает мои мысли мужчина. – И Дамира. И Артура. Сначала как фигурантов по делу, потом как обвиняемых. Накрыть всю шарашку и обшмонать её от подвала до потолка. А дальше – по полной.

Я откидываюсь на спинку стула.

Голова гудит, но в ней наконец складывается чёткая, без разрывов картина.

Кажется, моё дело о разводе всё-таки будет завершено. Правда, совсем не так, как я думал, когда брался за него.

– Когда? – смотрю на Макса.

– Я подаю материалы завтра, – он кивает. – Официально. Но имена уже уходят в реестр сегодня. Так что если Артур планировал исчезнуть – у него осталось часов двенадцать.

– Не факт, что исчезнет, – говорю тихо. – Он слишком уверен, что никто не посмеет тронуть «такого, как он».

Макс улыбается уголком рта.

– Ну что ж. Тем интереснее будет посмотреть на него, когда мы его возьмём.

Глава 23

В зале суда как-то почти всё время очень тихо. Даже странно себя чувствую из-за этого. Я ожидала, что всё будет.… как в кино, вспышки камер, шум, чужие взгляды. Но здесь – только холодные стены, скамьи, стулья, скрип ручки судьи.... И очень тяжёлая атмосфера, словно само помещение пропитано болью и горечью, которых здесь, как видно, было немало.

Андрей, как и обещал, всегда рядом со мной. Точнее, не совсем рядом – он сидит чуть поодаль, но я чувствую его плечо, как будто он касается меня. Его спокойствие – тот якорь, за который я цепляюсь изо всех сил. Защита, не требующая доказательств.

Заседания тянутся долго, как жвачка. Они ещё и разные. Два дела, которые рассматриваются в разных судах, но почти одновременно.

Первое – развод моих родителей. Запоздалый, фарсовый. Скучный для всех, кроме меня.

Стороны кратко зачитывают ходатайства, условия досудебного мирового соглашения. Представитель матери, суетливый, худощавый, говорит каким-то тонким противным голосом. Отца на суде, естественно, нет, он в СИЗО. Его новый адвокат – упитанный, самодовольный – читает заявление «об отсутствии доверителя по уважительной причине» и старается выглядеть так, как будто отец не в тюрьме сейчас, а как минимум чью-то жизнь спасает.

Судья зачем-то уточняет, было ли совместное проживание в последние два года, на что мама произносит:

– Нет. Он жил с деньгами. А я – с чувством вины.

Она как-то изменилась. За прошедшие недели убрала длинный, всегда кроваво-красный маникюр, волосы собраны в обычный пучок, рубашка с длинным рукавом и джинсы.… не помню, когда вообще последний раз видела её в джинсах!

Я не злюсь на неё. Уже нет. Даже обида куда-то ушла, чёрт знает куда. Может быть, дело в поддержке Андрея, и я в первый раз в жизни чувствую себя наконец-то кому-то по-настоящему нужной. Может, ещё в чём-то, не знаю.…

Зато второе дело совсем не такое «скучное». Хотя я бы предпочла, чтобы его вообще не было, – о похищении, незаконном удержании и причинении вреда, где на скамье подсудимых Дамир и два его охранника. В дополнение к этому – ещё один фигурант, мой отец. Там чего только нет, и распространение и сбыт наркотиков, и принуждение к занятию проституцией, и чёрте что ещё, что мне даже узнавать совершенно не хочется.

Они все выглядят жалко, особенно здесь, в этом зале. Сняли часы, золотые цепочки, сменили футболки с кожаными куртками на рубашки. Смотрят в пол. Дамир – всё тот же хищник, но с повисшими плечами и лицом, с которого исчезла уверенность. Зато отец – тот сидит с видом властелина мира и презрительно смотрит на окружающих.

Ни на меня, ни на мать он не взглянул ни разу.

Даже когда меня вызывают для дачи показаний.

– Скажите, гражданка Демидова, что именно с вами произошло в ночь с девятнадцатого на двадцатое? – судья смотрит на меня поверх очков.

Я не дрожу, не сжимаю руки, не ломаю пальцы. И не отвожу взгляд.

– Меня обманом увезли из кафе. Ударили по голове, усадили в машину, вкололи что-то. Не могу точно сказать, когда потеряла ориентацию в пространстве, – шаг за шагом вспоминаю всё, что тогда происходило, дохожу до момента, когда меня пристегнули к кровати.

Сглатываю, снова погрузившись в этот кошмар. Ловлю взгляд Андрея, который не сводит с меня глаз.

– Меня не били, только вкололи в шею что-то, – непроизвольно касаюсь рукой кожи в том месте. – Угрожали. Обсуждали, что будут делать, – выговариваю хрипло. – Кто будет первый. Я слышала и отлично помню их голоса. Говорили, что.… Дамир велел не трогать лицо.

Дамир шевелится. Я смотрю на него.

– Через некоторое время в комнату ворвался мой… – на долю секунды голос срывается, – мой адвокат. Андрей Славин. Он ударил одного охранника, связал другого, освободил меня.

Судья уточняет детали. Я отвечаю, старательно держа эмоции под контролем. Мне кажется, что я смотрю на это как будто со стороны. Не как жертва. А как свидетель, который выжил.

Когда заканчиваю, возвращаюсь на место.

Предстоят ещё перекрёстные допросы, Андрей тоже будет свидетелем, нас будут допрашивать ещё не раз, вместе и по отдельности, будут допрашивать меня на предмет того первого раза и удара по голове, из-за которого я потеряла память, а потом всё вспомнила. Будут даже приглашать в суд Даниила Игнатьева, того врача, который отправлял меня тогда на обследование, и другого врача, который так и не смог определить, был ли в моей крови наркотик. Будут допрашивать мою мать, которая как раз путается в показаниях, потому что ни за что не хочет показать, что какое-то время ей было абсолютно наплевать на меня. Это уж потом к ней каким-то чудом вернулся хоть какой-то разум, и она за меня испугалась.

Процесс идёт несколько месяцев.

Но в итоге всё заканчивается. И на последнем заседании оглашают приговоры. Отец получает максимальный срок – доказаны факты распространения наркотиков и ещё много чего. Дамир с подельниками – тоже получают своё.

Я в последний раз выхожу из зала суда и делаю на улице глубокий вдох.

Не верю, что всё это закончилось.

Господи, наконец-то!

Андрей

Соня выходит из здания суда немного медленнее, чем входила.

Я держусь рядом, но не трогаю её. Нет ощущения, что она устала – наоборот, внутри у неё, похоже, что-то встало на место. Спина выпрямлена, решительные шаги. Но вот на лице.… опустошённость.

И я её понимаю. Сложно это. Очень сложно.

Смотрю, как она сжимает в руке бумагу, которую ей выдали после заседания. Тонкий лист. Почти ничто. Но для неё – финальная точка в истории, где её судьба решалась чужими руками.

Всё время, пока шли суды, мы жили вместе. Я поддерживал Соню, как мог – потому что быть её непосредственным защитником у меня возможности не было. Хотя доказан был факт подставы со стороны сотрудников полиции, решение о моём статусе задерживалось до того момента, как будет вынесен приговор.