Нехорошее место

На чердаке дома, стоящего на берегу моря, Бобби и Джулия держали коробки и мешки с деньгами [43] , которые вывезли из дома на Пасифик-Хилл-роуд. Конфетка и его мать запасли миллионы в одной из спален второго этажа. В доме на берегу хранилась только малая часть сокровищ Поллардов, но и эту сумму двое людей не смогли бы потратить до конца жизни. Все остальное сгорело, когда они превратили дом на Пасифик-Хилл-роуд в пылающий факел.

Со временем Бобби пришел к выводу, что он может быть хорошим человеком и при этом иногда у него могут появляться нехорошие мысли и эгоистичные мотивы. Джулия говорила, что это и есть зрелость и в его возрасте не так уж плохо наконец-то переселиться за пределы «Диснейленда».

43

Вроде бы для хранения денег больше подходит подвал, но в Калифорнии, которая является сейсмоопасным районом, дома строят без подвалов.

Она сказала, что хотела бы завести собаку.

Он согласился при условии, что они договорятся о породе.

Она сказала, что ему придется вытирать за псом лужи.

Он ответил, что лужи будет вытирать она, а он — гладить пса и учить его бегать за фрисби.

Она сказала, что была не права в ту пятницу в Санта-Барбаре, когда в отчаянии заявила, что мечты никогда не сбываются. Их вот сбылась. А проблема заключалась в том, что если ты сосредоточиваешься на какой-то конкретной мечте, то перестаешь замечать все остальные, которые реализовывались по ходу жизни: скажем, найти любимого, стать любимой.

Как-то она сказала ему, что ждет ребенка. Он долго прижимал ее к себе, прежде чем смог найти подходящие слова, чтобы выразить свое счастье.

Они оделись, чтобы поехать в «Риц» на обед с шампанским, потом решили отметить это событие дома, на крыльце, глядя на океан, слушая старые записи Томми Дорси [44] .

Они строили песчаные замки. Огромные. Сидели на заднем крыльце и наблюдали, как их размывает приливом.

Иногда они говорили о словесном взрыве в его голове, на автостраде, по пути в Санта-Барбару, в момент смерти Томаса. Гадали, что означают слова «есть свет, который вас любит», и в голову приходили мысли о самой большой мечте: на самом деле люди не умирают.

44

Дорси Томми (1905–1956) — американский музыкант, виртуоз тромбона. Вместе с братом Джимми (1904–1957) и отдельно от него возглавлял популярные оркестры 1920—1950-х гг.

Они завели черного лабрадора.

Назвали его Суоки, потому что звучала эта кличка очень смешно.

Иногда по ночам ее охватывал страх. В другие ночи то же самое случалось и с ним.

Но они могли опереться друг на друга. А время, как известно, лечит.

Авторское послесловие

Итак, семь дней в неделю я вставал на заре, принимал ледяной душ, чтобы мои нервы онемели и не реагировали на те ужасы, которыми каждодневно потчует нас мир, одевался, съедал миску хлопьев с молоком на завтрак, писал пять часов, подкреплялся кашей, писал еще шесть часов, обедал, проводил тихие, спокойные вечера с моей очаровательной женой, не высовываясь, в надежде, что жестокая судьба еще один день не заметит меня, а потому убережет от встречи с разъяренным носорогом, сошедшим с рельс поездом или с вооруженным автоматом борцом за права золотых рыбок. Потом мой роман «Полночь» поднялся на верхнюю строчку списков бестселлеров, судьба повернула-таки голову в мою сторону, и я сразу понял, что бесчисленные носороги, поезда и маниакальные защитники разных прав уже начали принюхиваться и разворачиваться в мою сторону, бормоча под нос: «Ужо доберусь до Кунца (большинство поездов не дышат и не бормочут, но, разумеется, злобным такое под силу)».

Чтобы провести безжалостную судьбу, мне больше никогда не придется спать две ночи подряд в одной кровати, и я буду вынужден до конца жизни каждую неделю менять имя и фамилию. Соответственно я приобрел на черном рынке тысячу поддельных водительских удостоверений и паспортов и прошел курс обучения у профессиональных гримеров и костюмеров, чтобы научиться легко и непринужденно изменять свою внешность. Все с той же целью: обмануть судьбу. Но больше всего меня тревожило другое: удастся ли мне написать еще одну книгу, которая станет номером один в списках бестселлеров, или я останусь автором одной известной книги, на которого даже жестокая судьба по прошествии какого-то времени не захочет тратить поезд или носорога.

К моменту опубликования «Полночи» я уже работал над романом «Нехорошее место», тогда, правда, роман этот назывался «Прыжок в час дня». Мне понравились персонажи, Бобби и Джулия Дакота, тихий и забавный Томас, отвратительный Конфетка и его странные сестры-близняшки, второстепенные герои. Я уже представлял себе сюжет романа, которому предстояло синтезировать в себе несколько жанров, оставаясь при этом в русле реалистичной прозы.

Разумеется, ценность моей точки зрения не превышала стоимости галлона помоев или даже их пинты. Куда важнее было коллективное мнение читательской аудитории, благодаря которой роман «Полночь» поднялся на первую строчку списков бестселлеров. И, естественно, немаловажное значение, пусть и на предварительном этапе, имело мнение моего издателя (тогдашнего) и моего литературного агента (тогдашнего). Потому что мой издатель (тогдашний) и мой агент (тогдашний) достаточно часто злились на меня за то, что я отказывался вновь и вновь переписывать книгу, заявляя, что направленный им вариант окончательный и корректировке не подлежит. Поэтому сдача каждой книги обычно сопровождалась их полными страдания вздохами, пожиманием плеч, покачиванием головы, барабанной дробью, выбиваемой пальцами по столу, многозначительным покашливанием, словами: «Как ты мог?» Таким тоном мудрые матери разговаривают со своими двухлетними шалунами, чтобы к девяти годам они не превратились в серийных убийц, вырезающих у жертв печень и тут же сжирающих ее. За первым вопросом обычно следовал второй: «О чем ты думал?» — подразумевающий, что я не думал вовсе.

«Нехорошее место» вызвало у моих издателя и агента даже большее неприятие, чем предыдущие произведения.

Я услышал от них новые вопросы: «Вы думаете, это забавно, молодой человек?» (Да, я полагаю, юмора в этом романе предостаточно), «Вы хоть понимаете, какой шанс, возможно, упускаете?» (Нет, я не понимал, но надеялся со временем обрести способность понимать) — и предупреждение: «Ты сильно пожалеешь об этом, когда твой отец вернется домой». Моего агента сюжетная линия романа обеспокоила даже больше, чем моего издателя. Мы дважды долго говорили по телефону, и мне было предложено проанализировать собственное творчество и определить, почему я с завидным упорством нарушаю все правила создания бестселлеров, выработанные за последние полвека. Я два месяца потратил на самоанализ, но гонорары, которые я (аналитик) брал с меня (пациента), оказались столь высокими, что я более не мог себе их позволить — и забросил психотерапию до того, как начал получать от нее какую-то пользу.

К моему огромному изумлению, мой агент сказала, что в отвратительно-оригинальном «Нехорошем месте» есть один момент, пусть и совершенно некоммерческий, который она полагает «свидетельством гениальности». Она говорила о Томасе и о тональности написания эпизодов с его участием. Ее потряс этот персонаж, очаровал, задел за живое, и она думала, что от мастерства, с которым мне удалось передать его внутренний мир, «захватывало дух». Не привыкший слышать такие похвалы от своих ближайших соратников по профессиональной жизни, я мог бы даже лишиться дара речи. Те, что хорошо меня знают, скажут вам, что дара речи лишить меня практически невозможно, и я всегда найду какие-то слова. Вот я и сказал своему агенту правду: я получил столь огромное удовольствие, когда работал над эпизодами, в которых рассказ велся от лица Томаса, что у меня возникла идея выдержать в таком же тоне весь роман, сделать основным рассказчиком больного синдромом Дауна. За моим откровением последовала гробовая тишина. И я не сразу понял, что мой агент просто не верила своим ушам. «Сладенький, — наконец услышал я от нее, — эпизоды, в которых повествование ведется от лица Томаса, гениальны, но слишком много гениальности для одного романа не есть хорошо».

Роман «Нехорошее место» был опубликован в том виде, в каком я его и написал, но не под первоначальным названием «Прыжок в час дня». Это также название знаменитой мелодии большого оркестра Бенни Гудмана, и музыка больших оркестров играет свою роль в этой истории. Стейси Крамер, редактору книги, название понравилось так же, как и мне, и она, будучи хорошим редактором, порекомендовала его оставить, но ее не послушали, так же как и меня. В отчаянии пытаясь избежать названия «Помешанный!» — с восклицательным знаком, на котором настаивал мой издатель и к которому склонялась мой агент, я сумел придумать взаимоприемлемое название, которое и появилось на титуле законченной книги.

Потом пришло предложение о продаже прав на экранизацию, а это уже совершенно другая история, более того, целая сага.

Какое-то время я изредка встречался за ланчем и разговаривал по телефону с Доном Джонсоном [45] , который как раз заканчивал сниматься в гигантском и революционном сериале «Майами, полиция нравов». Ему нравились мои книги, и он хотел, чтобы мы вместе сделали фильм. Дону я этого не говорил, но я не видел «Полиции нравов». Понятия не имел, какой же он популярный секс-символ, до того момента, пока не увидел, как однажды за ленчем к нашему столику одна за другой подходили женщины и оставляли ему листки бумаги с именами, адресами и телефонами. Как выяснилось, давнее высказывание: «Он такой красавчик, что ему приходится отгонять женщин палками» — в те дни в отношении Дона не было преувеличением, хотя, разумеется, у него никогда бы не поднялась рука, чтобы ударить женщину.

45

Джонсон Дон (1950) — американский киноактер. Начал сниматься в 1970-х, но настоящий успех пришел к нему с телевизионным сериалом «Майами, полиция нравов» (1984–1989 гг.).

Подозреваю, малую часть их он отгонял струей из огнетушителя, а с остальными ему удавалось договориваться по-хорошему.

Так или иначе, я нашел, что Дон — нормальный, интеллигентный, забавный (забавный в смысле «ха-ха», а не в смысле, что он спит с артишоками в трусах) парень, а когда увидел его на экране, понял, что он очень хорош. Так что с удовольствием принял участие в нашей совместной работе. За год или около того, в течение которого продолжался наш роман (он ни разу не прислал мне цветов), мы так и не нашли подходящего проекта. Я за это время успел написать «Нехорошее место» и адаптировал книгу в киносценарий для «Уорнер бразерс». На киностудии сценарий понравился, и, когда пошли слухи, что этому проекту вот-вот откроют «зеленую улицу», чтобы максимально быстро запустить в производство, я подсунул экземпляр киносценария Дону.