Неисправимые

— Пожалуйста, пожалуйста, — пропела она, — идемте.

Она провела меня в комнату и показала кровать под голубым покрывалом, лаже подняла покрывало, чтобы продемонстрировать чистую простыню.

— Сколько лет Зине?

— Скоро семь, семь годков, — с готовностью отозвалась тетка.

— Разрешите метрику.

— Ох, документа-то у меня и нету, в деревне документ остался, не забрала, думала, в школу — через год, успеется еще, так и не взяла… До чего тяжелый ребенок, — пожаловалась она, понизив голос, — сколько я с ней маяты приняла — вы себе не представляете…

Я вернулась в кухню. Зина по-прежнему стояла у дверей и тихо, молча плакала. Она даже не всхлипывала, но глаза ее были мокры, и на худых смуглых щеках виднелись следы скатившихся слезинок.

— Зина, что ты? — спросила я, склоняясь к ней.

— Тетечка, милая, все она врет, — вдруг обхватив меня за шею и рыдая, проговорила Зина. — Все она врет, это не моя кровать, это Славкина, а я сплю вон там, на скамейке, и бумажки у меня есть, в сундуке лежат. И не сама я ходила просить, это она меня посылала.

— Молчи, дрянь! — крикнула тетка, забывшись и выходя из своей роли.

— Тетечка, милая, возьми меня отсюда! — крикнула Зина с отчаянием.

— Сейчас же дайте мне метрику, — оборачиваясь к тетке, потребовала я.

— Да нету же у меня, сказала я — нету.

— Где? — спросила я Зину. — Покажи.

И, не обращая внимания на хозяйку, вместе с девочкой направилась в комнату. Тогда тетка кинулась вперед нас, открыла сундук и, немного порывшись в нем, швырнула на пол свидетельство о рождении. От показной ее любезности не осталось и следа.

— Нате! Берите! И бумажку берите, и змееныша этого возьмите от меня, чтоб глаза мои ее больше не видели, — кричала она.

— Гадина, — сказала я сквозь зубы, едва удерживая свою готовую подняться руку. — Ты ответишь за издевательства над ребенком.

Эта угроза отрезвила тетку.

— Что вы, что вы, кто над ней издевался, — заговорила она прежним льстивым голосом. — Никакого зла не видала от меня. Зина, деточка, да что ж ты молчишь… Ведь ты мне как дочь была…

Не слушая ее, я вместе с Зиной направилась к выходу.

— Не докажете! — крикнула вслед мне тетка. — Ничего не докажете. У меня свидетели есть. Никого не боюсь!

3

Целую неделю Зина жила у меня. Девочка оказалась сообразительной, говорливой и ласковой. Во мне неожиданно пробудилась неутоленная жажда материнства. Я привязалась к Зине, и с каждым днем привязанность эта крепла. Я купила ей одежду и игрушки. Никогда, покупая вещи для себя самой, я не испытывала такой радости. Но еще больше радовали меня ее неподдельные восторги по поводу каждого подарка.

Да, два человека — это уже семья. Маленькая, неполная, но все-таки семья. Сидишь на работе и знаешь, что дома тебя ждут. Проходишь мимо магазина — непременно вспомнишь, что надо купить гостинцы. А за ужином ты можешь выслушать весьма любопытные новости про события в доме и во дворе, о которых прежде даже не подозревала.

Валеркина кошка (лохматая такая, Валерка говорит — сибирская, но все ребята знают, что кошка вовсе не из Сибири, а из Ефимовска, ее мама в соседнем дворе живет) родила четырех котят. Маша — она уже окончила первый класс — читала сегодня Зине стихи про веселых зайцев. Витька подрался с Петькой Ивановым. Петьке досталось. Он завякал и побежал к матери жаловаться. Так ему и надо, этому Петьке, он сам всегда задирается, особенно с девочками.

Все вечера я отдавала теперь Зине. Но ее приходится на целый день оставлять одну, и каждый раз я не нахожу себе места: как-то она там? Может обвариться, подогревая себе чай. Или забудет выключить плитку и наделает пожар… Вечерами я возвращаюсь поздно, а Зина каждый раз дожидается меня — ни за что не уговоришь лечь спать. Правда, иногда она приходит в детскую комнату навестить меня, но и здесь я редко бываю свободна. Я борюсь с безнадзорностью других детей, а сама оставляю свою дочку (неужели все-таки возможно, что у меня будет дочка?) безнадзорной.

Нет. Невозможно. Зине будет лучше в детдоме. А я… Когда мне воспитывать Зину, если мы видимся лишь утром да поздно вечером, когда у Зины уже слипаются сонные глаза? Вот выходной мы, правда, можем провести вместе. Мы так и сделаем, а потом я отведу Зину в детский дом. Надо будет заранее оформить документы.

Зина приняла новость с покорностью человека, привыкшего к ударам судьбы. Она уныло шагала рядом со мной в свой новый дом. Я уверяла, что ей там будет весело и хорошо, что я каждый выходной буду навещать ее. Она молчала. Но когда все было кончено, и я собралась уходить, Зина вдруг бросилась ко мне, обвила руками мою шею, зарыдала. И тогда я снова заколебалась. Еще немного, и я увела бы девочку с собой. Но вместе с воспитательницей кое-как удалось уговорить ее.

И жизнь пошла по-прежнему. Уходя из дому, не надо было беспокоиться, что маленький человек забудет выключить плитку и наделает пожар. Не надо было спешить по вечерам домой, где этот человек ни за что не заснет, не дождавшись тебя. И некому было поведать мне о волнующих событиях в жизни нашего двора…

4

В выходные дни я навещала Зину, приносила ей книжки, игрушки, иногда ходила с ней в кино или вела к себе домой.

Сама не знаю, чем приворожила меня эта девочка. Ведь я уже давно работаю с ребятами, я люблю их, но здесь было что-то совсем новое. Я становилась счастливой, когда она была со мной. Меня умиляли ее тонкие косички. Без конца хотелось слушать ее звенящий голосок. Необыкновенно умными казалась ее наивные детские рассуждения. Во мне пробудилось давно забытое чувство немножко безрассудной материнской гордости. Но почему именно к этой девочке я так привязалась? Быть может, потому, что у других детей были родители, а эта сирота. Ничья. И стоило мне захотеть, она стала бы моей.

Верно, в детдоме Зине хорошо. Там порядок, режим, Там сверстники, с которыми она играет, готовит уроки. С ними ей не должно быть скучно. Там квалифицированные воспитатели. Вообще все, что нужно маленькому человеку для нормального развития.

Все, кроме мамы…

Как бы ни было ребятам хорошо в детском доме, в каждом из них живет тоска о семье Мне приходилось иногда сталкиваться с ребятами из детдома. Я знаю, как им не хватает материнской ласки. И если я могу хотя бы одному ребенку заменить мать, вправе ли я отказаться от этого?

Так я рассуждала. Но главное — я любила Зину. И она любила меня. Однажды, когда я пришла в детдом, какая-то маленькая девочка, увидев меня, побежала вглубь коридора и крикнула: «Зина, иди, твоя мама пришла!» За глаза и Зина звала меня мамой.

Иван Нилов и маленькая Зина — два человека, которых я любила со всей силой истосковавшегося в одиночестве сердца. Два очень близких человека, с которыми я хотела и не смела быть вместе.

И вот один из них уехал. Неужели я откажусь и от другого? Нет. Не могу. И не нужно это.