Неисправимые

Ну да, я говорила, что мы должны расстаться. Я все это очень убедительно доказала ему: Эдик, отцовский долг, моя работа. Он слушал и не отвергал мои доводы. А сам знал, что мы не можем расстаться. Сам думал другое. «Глупости! Это не препятствия. Никуда не поеду. Ведь мы любим друг друга…»

Почти успокоившись, я открыла массивную дверь, вошла в здание вокзала. Как раз объявили о прибытии поезда и открыли двери на перрон. Пассажиры с чемоданами и сумками, бестолково толкаясь, протискивались к выходу. И вдруг я увидела Эдика. С небольшим чемоданом в руке, он норовил отпихнуть от двери полную женщину в шляпе и пройти вперед. «Значит, все», — подумала я, разом осознав нелепость своих надежд. И в ту же секунду увидела Нилова.

Иван Николаевич, зажатый в середине людского потока, глядел не на выход, а назад, в зал, кого-то отыскивая взглядом. Я поняла, что он ищет меня. Нет, не нужно ему видеть меня. Невероятным усилием воли я сделала несколько шагов, отделявших меня от выхода на привокзальную площадь. Оглянулась в дверях — Нилов выходил на перрон.

Прислонившись к колонне, я долго стояла, без чувств, без мыслей, с ощущением невероятной усталости. Слышала звонок, возвестивший прибытие поезда, и гул самого поезда, а потом через сколько-то времени снова звякнул колокол, на этот раз дважды. Если выбежать на перрон, можно увидеть поезд, который увезет Нилова. И его самого можно еще увидеть: он, должно быть, стоит на площадке вагона или у окна и взглядом отыскивает меня, как искал в вокзале.

Я шла прочь от вокзала, и мне казалось, что у меня вынули сердце.

А многие поступают иначе. Нилов мог бы уезжать сейчас со мной. Он и я, а Эдик, быть может, украдкой следил бы за нами из-за вокзальной колонны. И тогда не мне, а ему было бы сейчас больно. Нет. Ему было бы труднее. Я старше, я сильнее. А он мальчишка. И у меня есть Зина. Почему я решила, что я одна? Вовсе нет. Нас двое. А двое — это уже семья.

ЗИНА

1

О Зине мне рассказала уборщица. Нет, не просто уборщица, а моя помощница и друг Варвара Ивановна.

— Я ее предупредила, эту тетку, — возмущенно говорила мне Варвара Ивановна. — «Будешь бить девочку — нажалуюсь на тебя. В милицию нажалуюсь, так и знай». А ей неймется. И большая уж девочка. Она мне говорит, что ей нету семи лет. А я по росту вижу, что ей в школу ходить пора.

— Вы приведите ее ко мне, Варвара Ивановна.

— Тетку? Не пойдет.

— Девочку.

— А, девочку. Девочку приведу. Да, самое главное-то забыла. Просить она ее заставляет. Посылает к хлебному магазину куски собирать.

— Они бедно живут?

— Какое бедно! Поросенку.

— Завтра же приведите.

Но Варвара Ивановна привела девочку в тот же день. Кончила работу, ушла домой, а через час вернулась, держа за руку Зину.

— Вот, привела.

Она повернула девочку ко мне спиной и подняла ее платьице. Несмотря на холодную осеннюю пору, на ребенке не было штанишек. На худеньком теле ярко отпечатались синие полосы.

— Видала, Вера Андреевна?

— Это тетка тебя так? — спросила я.

— Тетка, — всхлипнув, сказала Зина.

— За что же?

— Славка потерял ключ. У него заводной автомобиль, а он потерял ключ, а я не видала, куда он задевал, а тетка рассердилась.

Девочка была тоненькая, черноглазая, со смышлеными, но недоверчивыми глазами. Я сняла с нее старенькое тесное пальтишко, развязала платок. Светло-русые редкие волосы скатались под платком. Я достала из стола гребешок и расчесала их.

Зина жила у тетки почти два года, с тех пор как умерла мама. Отца она не помнит, а маму помнит. Они жили в деревне, мама работала в колхозе. Она никогда не била дочку. Летом у них в огороде созревал горох, Зина сама его поливала, хотя была маленькая. А под крыльцом жил Шарик, белый и лохматый.

Потом мама заболела, ее увезли в город, в больницу, Зину взяла соседка. Это было летом. А осенью приехала тетка. Она сказала, что мама умерла, забрала мамины вещи и Зину и привезла сюда. А Шарика не взяла, хотя Зина очень плакала. Из-за Шарика Зина сразу невзлюбила тетку.

У тетки ей было плохо. Приходилось нянчиться со Славкой, а он такой вредный. И тетка дерется. Да еще посылает просить куски. Стоять у хлебного магазина и холодно, и стыдно, но Зина боится тетки и идет.

Варвара Ивановна несколько раз приходила к тетке, заступалась за Зину. И сегодня, когда тетка избила ее ремнем. Зина убежала из дому к Варваре Ивановне… И вот они вместе пришли ко мне.

2

У Варвары Ивановны были дома какие-то неотложные дела, и мы с Зиной отправились к ее тетке вдвоем. Зина шла покорно и уныло. Видно было, что она боится, и я никакими уговорами не могла побороть этот страх.

Нам отворила дверь широколицая дородная женщина. Она взглянула удивленно и неприязненно, но моя форма вызвала у нее льстивую улыбку, не смягчившую, однако, взгляда.

— Проходите, проходите, садитесь, — медовым голоском пригласила она. — Ох, уже эта мне девчонка. Сколько ей говорила: не смей мешочничать. Так нет, ухватит сумку и улизнет из дому, не укараулишь никак. Сегодня уж побила. Хватилась — опять нету, убежала. У меня все сердце изболелось: где, думаю, девчонка. Ан вот она, в милицию попала.

Разговор происходил в просторной, почти пустой кухне. Я сидела у стола, тетка стояла, прислонясь к печке. Зина осталась у порога, точно боялась отойти от двери, в которую, она, в случае опасности, могла выскочить.

— Зина — ваша племянница? — спросила я.

— Ах ты, господи, да какая там племянница, седьмая вода на киселе — вот какая она мне родня. Пожалела сироту, взяла, да теперь уж и не рада, легкое ли дело — одеть, прокормить, а тут сами едва концы с концами сводим. Да еще попрошайничать приучилась.

— У вас есть свои дети?

— Один мальчонка, с отцом гулять пошел сейчас, может, встретили на улице. А девочка у меня как родная, наравне с сыном ее воспитываю, ничего для нее не жалею, слова худого не скажу, а благодарности не вижу, — плаксиво продолжала тетка. — И зачем я навязала себе на шею эту беду. И муж мне говорил: не связывайся, зачем тебе. Так нет, взяла. Все от доброго сердца.

— Покажите мне постель Зины, — прервала я.

Хозяйка на мгновение растерялась, глаза ее воровато забегали, но ей опять быстро удалось взять себя в руки.