Неизданный Федор Сологуб
Шрифт:
<…> Последнее событие, взволновавшее литературный мир, — это смерть Ф. К. Сологуба. Конечно, здесь ничего не было неожиданного, и все же грустно как-то всем стало, ибо ушел действительно большой человек. Для меня лично с Сологубом кончился символизм. Он — единый поэт, остававшийся верным до конца своему литературному credo. Уже в постели больного, в передышках от страшных мучений, писал прекрасные стихи о звездных островах.
За два дня до смерти его подвели к камину, и он сжег все свои письма, дневники, рукопись оконченного романа, имеющего автобиографический характер. Но на стихи, как сказал он сам, «рука не поднялась».
Хоронили Ф<едора> К<узьмича> с большим почетом [825] . У Союза Писателей, где стоял его гроб, толпилось много народу. Перед расставаньем Е. И. Замятин сказал прекрасную речь о действительности и мечте. Говорили еще — приехавший из Москвы пролетарский поэт Влад<имир> Кириллов [826] (очень тактично и прочувствованно) и проф. Модзалевский (от Акад<емии> Наук) [827] . Было получено много сочувственных телеграмм, и в том числе, от ЛАПП’а. Похоронили Ф<едора> К<узьмича> на Смоленском, недалеко от могилы Блока. Все газеты, за исключением одного случая (увы! Наш с Вами Штейнман!) [828] дали прекрасные отзывы о поэте-Сологубе и Сологубе-человеке. А где-то он был назван: «Если и нашим литературным врагом, то врагом, заслуживающим большого уважения».
А<нна> Андр<еевна> [829] , которая не бывает теперь нигде, присутствовала на панихиде. Хор Климова [830] исполнил «Реквием»
825
Ф. Сологуб умер 5 декабря 1927 г. в 10 ч. 30 мин. утра. Как сообщалось в газете «Правда» (1927. № 281 (3813). 8 декабря), смерть наступила от миокардита, осложненного атеросклерозом и воспалением легких. Похороны состоялись 7 декабря в 12 часов на Смоленском кладбище рядом с могилой жены писателя, Ан. Н. Чеботаревской. Первая панихида прошла 5 декабря на квартире Сологуба, а на следующий день гроб был перевезен в помещение Союза Писателей (Красная газета. Веч. вып. 1927. № 328 (1646). 6 декабря. С. 3). В утреннем выпуске «Красной газеты» (1927. № 280 (2926). 8 декабря. С. 5) среди выступавших на гражданской панихиде были названы Е. И. Замятин, В. Кириллов, Б. Л. Модзалевский.
826
Владимир Тимофеевич Кириллов (1890–1943) — поэт, член «Пролеткульта» и «Кузницы», в 1937 г. был репрессирован.
827
Борис Львович Модзалевский (1874–1928) — известный литературовед-архивист, один из основателей Пушкинского Дома, с 1919 г. его ученый хранитель.
828
Речь идет о заметке за подписью «Зел. Штейнман» (Красная газета. Веч. вып. 1927 № 328 (1646). 6 декабря. С. 2), в которой Ф. Сологуб был назван «циником и скептиком», а его творчество, со ссылкой на «марксистскую критику», объявлялось «злостной клеветой на революцию»: «… в том, что Федор Сологуб сделал носителями своих идей, носителями своего бреда — людей, якобы причастных к революции, к социал-демократии — вот именно в этом его злостная ошибка, которую до сих пор мы не имеем права и не должны забыть».
829
Об отношениях Ахматовой и Сологуба см.: Материалы А. А. Ахматовой в Рукописном отделе Пушкинского Дома (Публикация Р. Д. Тименчика и А В. Лаврова) // Ежегодник на 1974 год.С. 153–158.
830
Михаил Георгиевич Климов (1881–1937) — известный хоровой дирижер, с 1913 г. главный дирижер Придворной певческой Капеллы в Петербурге, затем Ленинградской государственной академической капеллы. В 1919–1931 гг. был ее директором. Профессор Ленинградской консерватории.
831
В «Красной газете» (Веч. вып. 1927. № 329 (1647). 7 декабря. С. 3) сообщалось: «Хором академической Капеллы был исполнен „Реквием“. Академией Художеств была снята маска. Художник Петров-Водкин зарисовал Ф. К. Сологуба в гробу».
Только сейчас собрался ответить Вам [832] . Простите за длительное молчание — оно не от меня, а от всего уклада петербургской жизни, которая не всегда дает время сосредоточиться даже на том, что тебе самому всего нужнее. Я очень принял к сердцу все, что пишете Вы о Блоке. В некоторых чертах мы с Вами даже совпадаем. Прежде всего о «неумности» Блока. Я предпочел бы только назвать это свойство его природы «внеумностью». Оно в нем органично и, слушаясь его, Блок создавал лучшие свои, действительно бессмертные вещи. Плохо было там, где он хотел быть умнее своей «природы поэта» (статьи). Прекрасно говорите Вы о бессознательном в творчестве — и к Блоку это приложимо, конечно, с исключительной точностью. Юность моя прошла под знаком увлечения Блоком, книгам его отдал я многое, и многое получил взамен. Личное наше знакомство состоялось только в 20-м году, когда Блок был уже «холоден, замкнут и сух» [833] и не любил людей. Он как-то ссохся, и лицо его стало походить на маску. Улыбку его я видел редко, а смеха не слышал никогда. Тягостное впечатление производило это отгораживание от мира. И все же что-то высокое, человеческое открывалось порою в его взгляде. Я на всю жизнь запомнил, как он читал стихи — глухо, раздельно, как бы не веря самому себе. Скоро выйдут «Дневники» Блока [834] , как раз относящиеся к этому периоду его жизни. Выпускает их кооперативное изд<ательст>во писателей. У меня будет возможность достать книгу gratis [835] . Я ее пришлю Вам. Вероятно, она дополнит то впечатление от Блока, о котором Вы мне пишете.
Вы спрашиваете о Сологубе? О нем я мог бы рассказать значительно больше, потому что последние три-четыре года встречался с ним очень часто и много беседовал. Не знаю, каким Ф<едор> К<узьмич> был раньше, насколько он в жизни оправдывал свою литературную репутацию «злого» поэта, но я видел его всегда удивительно мирным, благостным (не могу подобрать другого слова). От старого осталось, пожалуй, умение остро вставить ироническое замечание именно там, где его меньше всего ожидаешь.
Внешний облик его был удивителен. Голый, крепкий, как слоновая кость, череп был опушен серебряным, сквозным венчиком. Мне Сологуб напоминал всегда Овидия в снегах. Да таким он и был в обставшей его литературной среде — все время вспоминал Рим и уже не надеялся на милосердие Августа. Примиренность с жизнью все время чувствовалась в его словах. Жил он очень одиноко, в Царском, или на Ждановке, любил чужих детей и переводил Шевченку и Мистраля [836] . Болел долго, тяжело. За два дня до смерти по его просьбе подвели старика к камину, и он сам сжег свои письма, дневники, ненапечатанный роман последних лет. Но на стихи не посягнул. Сказал: «На это рука не подымается». Смерть Сологуба не была неожиданностью, но все же она взволновала и задела многих, быть может, потому, что с уходом этого человека как-то ясно почувствовалось, что уже больше нет символизма, эпохи — что бы теперь о ней ни говорили — яркой, исключительной, обогатившей два десятилетия.
Тело Ф<едора> К<узьмича> перенесли в Союз Писателей — на Фонтанку, и там оно стояло сутки [837] . Приходило много народу — прощаться. Петров-Водкин зарисовал Ф<едора> К<узьмича> в гробу. Пели «Реквием» Моцарта. При выносе были речи. Говорил Замятин (от Союза Писателей), Вл<адимир> Кириллов (от Всесоюзной Федерации Писателей) и проф. Модзалевский (от Академии Наук). Речи были краткими, «человеческими» (т. е. о человеке), и академизма было в них мало. Газеты откликнулись очень сдержанно, но с большим уважением — за исключением одного, вовсе незначительного случая [838] . Впрочем, Вы все это, вероятно, уже прочли сами.
В газетах читаю все время о капризах крымской погоды. Думаю в эти минуты о Вас, о Вашем зимнем затворничестве, о сердитом море. Неужели трясет до сих пор? [839] Всем нам хотелось бы ощущать Коктебель как место покоя, отдыха, творческой думы в этом неверном, неустойчивом мире — и вот, оказывается, это теперь уже невозможно. «Покоя нет, покой нам только снится» [840] . Но что бы мы стали делать без таких снов? Напишите, удается ли вам с Мар<ией> Степ<ановной> [841] выехать в Кисловодск. Быть может. Вы уже там, и письмо мое найдет Вас с большим опозданием? Очень хочется Ваших стихов. Жду их. Самому мне не пишется. Много времени и сил уходит на лекции, на журнальную работу. Уже начинаю уставать от зимы. Хочется скорее весны и юга. Часто думаю о Вас, крепко Вас обнимаю, дорогой Максимилиан Александрович! Пишите мне, когда захочется и найдете время. Ваше письмо было для меня событием радостным.
832
Местонахождение письма М. А. Волошина к В. А. Рождественскому не известно.
833
Цитата из стихотворения А. Блока «Другу» («Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух…», 1916).
834
См.: Блок А. А. Дневник. Т. 1, 2 / Под ред. П. Н. Медведева. Л., 1928.
835
Безвозмездно ( лат.).
836
Тарас Григорьевич Шевченко (1814–1861) — выдающийся украинский поэт и художник. Фредерик Мистраль (1830–1914) — провансальский поэт, основатель и вождь литературного движения «фелибров», лауреат Нобелевской премии (1904). В заметке «К кончине писателя Сологуба» упоминалось о двух законченных работах поэта по заказу Госиздата: о переводе
поэмы «Мирейо» Мистраля и о полном переводе стихотворений Шевченко (Известия ЦИК СССР и ВЦИК. 1927. № 280 (3214). 7 декабря. С. 5).837
См. коммент. 1 к письму В. А. Рождественского к Е. Я. Архиппову (в файле — комментарий № 825 — прим. верст.).
838
См. коммент. 4 там же (в файле — комментарий № 828 — прим. верст.).
839
Рождественский вспоминает об осеннем крымском землетрясении 1927 г., во время которого он впервые приехал в Коктебель к Волошину. В дни смерти и похорон Ф. Сологуба газеты сообщали о новых подземных толчках и урагане в Крыму.
840
Цитата из стихотворения А. Блока в цикле «На поле Куликовом» (1908).
841
Мария Степановна Волошина (урожд. Заболоцкая; 1887–1976) — вторая жена М. А. Волошина.
Неизвестная рецензия на книгу Ф. Сологуба «Свирель»
В 1922 г. в шестой книжке журнала «Печать и революция» Брюсов подверг уничтожающей критике новый сборник стихов Ф. Сологуба «Свирель. Русские бержереты». «Скучные стихи», «злополучный замысел», «подделки под старинные подделки» — таков далеко не полный перечень обвинений в адрес «большого» (тем не менее!) «мастера» [842] .
До сих пор оставалась неизвестной другая, прямо противоположная по оценке рецензия. Она предназначалась для собранного, но неосуществившегося журнала «Ирида» и сохранилась в архиве библиографа и историка литературы Александра Григорьевича Фомина (1887–1939) [843] .
842
Отзыв см. Брюсов В.Среди стихов. М., 1990. С. 570–571.
843
ИРЛИ. Ф. 568. Оп. 1. № 125. Л. 86–86 об.
Автором рецензии, укрывшимся под инициалами «Г.Н.», была, согласно атрибутивной помете А. Г. Фомина, Галина Всеволодовна Никольская. Сведения о ней крайне скудны. Г. В. Никольская родилась в 1897 г. в Туле. В 1917 г. служила в Российской Книжной палате (где участвовала в забастовке против Октябрьского переворота), позднее — в Институте книговедения (здесь под ее руководством была осуществлена большая библиографическая работа «Ленин и о Ленине» — список публикаций за 1924 г.), Институте речевой культуры, затем (до смерти в 1942 блокадном году) — в рукописном отделе ГПБ.
Список ее опубликованных работ невелик: обзорная статья «Русские писатели о Достоевском» в однодневной газете Русского библиологического общества «Достоевский» (1921. 12 ноября), публикации в «Красном архиве» («Письма А. В. Суворова». 1941. № 3; «Из дневника В. П. Гаевского». 1940. № 3; «Из переписки Н. И. Костомарова с редактором „Исторического вестника“ Шубинским». 1939. № 2) и др. В 1966 г. в рукописный отдел ГПБ поступила ее рукопись «Плеханов-литературовед в русской периодике 1923–1929 гг. (Библиографический обзор)» (1930; Л. 1–21).
Была ли своевременно не опубликованная рецензия на сологубовскую «Свирель» единственным опытом Г. В. Никольской — литературного критика, покажет время.
На прилавках и столах книжных магазинов лежит множество маленьких, изящно изданных книжек: в них стихи, но как мало в них поэзии! Недолгий период воспевания фабричных труб, «вонзившихся в дымное небо», грохота «тяжкого молота», лязга «стальных колес» миновал, кажется, безвозвратно. Лирика широкой волной потопила и залила всю «фабрично-трубную» поэзию, но как мало в ней истинно-художественного, ценного, подлинно-лирического… Среди всего этого моря стихов, груды разноцветных, на прекрасной бумаге отпечатанных книжек с именами известными, малоизвестными и совсем неизвестными нет того, без чего стихотворение — не стихотворение: поэзии. Одним из немногих исключений, и исключением самым ярким, является книжка Ф. Сологуба «Свирель». К ней так подходит немного манерный подзаголовок: «Русские бержереты». Ф. Сологуб один из крупных (а м<ожет> б<ыть> и самый крупный) художников слова нашего времени. Те слова, которые он говорит, всегда новы, звучны, значительны. Творчество, создавшее жуткую Недотыкомку, поэзию одинокой и гордой души, и наряду с этим «Свирель», должно быть широкого размаха и большой глубины.
Нежной, немного архаичной, немного наивной, светлой буколической поэзией веет со страниц книжки Ф. Сологуба. Это — простодушные, всем издавна знакомые и издавна милые переливы пастушеской свирели, чистая и вечная поэма пастушеской любви. Мелькают классические для такой поэзии имена Лизы, Филисы, Сильвандра… Рассказывается о том, как
Весна сияла ясно, Фиалка расцвела, Филис легка, прекрасна Гулять в поля пришла [844] .844
Первая строфа стихотворения «Весна сияла ясно…» (22 апреля 1921 г.; Свирель.С. 19).
И о том, как близ ручья
Близко ходит пастушок, Хочет милую дождаться [845] .Ручей, лес, луга, цветы, весна… И наивные, робкие мечтания вместе с весной:
О чем, какою, Скажи, весна, Душа тоскою Упоена? О чем мечтаю? Скажи, весна. В кого — не знаю Я влюблена [846] .845
Последние строки стихотворения «За цветком цветет цветок…» (22 апреля 1921 г.; Там же. С. 23).
846
Цитата из стихотворения «Не знают дети…» (29 апреля 1921 г.; Там же. С. 38–39).
Есть стихотворения слабее, но есть совершенно безукоризненные, классические по форме, по красоте образов, и в то же время изящной простоте. Таковы: «Цветов благоуханье…», «Небо рдеет…», «Не знают дети…», «Солнце в тучу село…», «Не дождь алмазный выпал…» [847] и их можно перечитывать без конца, вдыхая в себя этот дивный чистый аромат, которым полны эти прелестные «русские бержереты»…
III
847
Перечисляются стихотворения из сб. «Свирель»: «Небо рдеет…» (28 апреля 1921 г.; С.34–35), «Не знают дети…» (29 апреля 1921 г.; С. 38–39), «Солнце в тучу село…» (28 апреля 1921 г.; С. 40), «Не дождь алмазный выпал…» (29 апреля 1921 г.; С. 43–44), а также стихотворение «Цветов благоуханье…» (21 апреля 1921 г.) из цикла «Свирель» в сб. «Небо голубое» (Ревель, 1921).
Н. Н. Шаталина
Библиотека Ф. Сологуба
Материалы к описанию
Ф. Сологуб был страстным любителем и знатоком книг, которые собирал в течение всей своей жизни. Самые общие представления о его книжном собрании содержатся в «Описании библиотеки Ф. Сологуба», составленном вскоре после смерти писателя и хранящемся в архиве Р. В. Иванова-Разумника (ИРЛИ. Ф. 79. Оп. 1. № 33. Л. 1–4):
Полка 1. Русские книги — 45, иностранные — 27.
Полка 2. Русские книги — 107; из них шахматная литература — 32, D^ic`a D`e~n^e`e [848] — 10; Словарь Даля [849] — 4.
Полка 3. Иностранные книги — 58.
Полка 4. Русские книги — 33; в том числе «История внешней культуры» [850] — 2.
Полка 1. Сочинения и переводы Анастасии Чеботаревской — 45; кроме того, русская книга — 1; иностранные — 3.
848
Риски Р. Р.Французский язык в 10 отдельных заочных лекциях / Ред. Рейнгольд Зоммермейер. Вып. 1–10. СПб: Лингвист, 1912–1913. Перед загл.: Метод Rose Risski.
849
Даль В. И.Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1–4 / Ред. И. А. Бодуэн де Куртене. 3-е изд., испр. и доп. СПб.; М.: Изд. т-ва М. О. Вольф, 1903, 1904.
850
История внешней культуры Одежда, домашняя утварь, полевые и военные орудия народов древних и новых времен, рисованы и описаны Ф. Готтенротом. Т. 1, 2 / Пер. С. Клячко. 250 великолепных хромолитографированных, раскрашенных таблиц, рисунков, представляющих до 5000 изображений предметов, 80 л. объяснительного текста со многими политипажами. СПб., 1881.