Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Неизданный Федор Сологуб
Шрифт:
6. Замятин — Сологубу

15-V-1925

Дорогой Федор Кузьмич,

очень сожалею, что не могу быть у Вас в это воскресенье: со вчерашнего дня у меня лежит билет в Москву — и сегодня в 11 ночи я уезжаю туда, чтобы попасть на съезд драматургов [726] . Вернусь только во вторник-среду.

С искренним уважением к Вам

Евг. Замятин.

К письму приложен конверт с надписью рукой Замятина: «Детское Село. Федору Кузьмичу Сологубу Колпинская 20».

726

Александр Алексеевич Гизетти (1888–1938) — литературный критик и публицист; Павел Николаевич Медведев (1891–1938) — литературовед, литературный критик; Рашковская Августа Натановна (1898–19??) — литературный критик; Илья Александрович Груздев (1892–1960) — литературовед, критик.

7. Сологуб — Замятину

19 мая 1925

Детское Село Колпинская 20, кв. 5

Дорогой Евгений Иванович.

В следующее воскресенье 24 мая, пожалуйста, приезжайте ко мне с поездом 1 ч. 20 <м.> дня. Второй раз будем говорить о секции критиков и историков литературы.

С приветом

Федор Сологуб.
8. Сологуб — Замятину

7 июня 1925

Детское Село Колпинская 20, кв. 5

Дорогой Евгений Иванович.

Пожалуйста, придите в помещение Союза вереду 10 июня в 5 часов дня: первое заседание инициативной группы секции

устного сказа [727] . — В субботу 13-го в 8 ч. веч<ера> первое выступление этой секции «Писатели о себе»: свободный экспромт о чем угодно. Очень рассчитываю на Вас. Пока знаю только, что выступят Лавренев и Толстой [728] .

С приветом

Федор Сологуб.

727

Сологуб был на этом заседании — об этом свидетельствует письмо Николая Валерьяновича Баршева:

Глубокоуважаемый Федор Кузьмич,

вчера в Союзе мы не выяснили самого главного, а именно будете ли Вы принимать участие в субботнем вечере. Это обстоятельство очень беспокоит меня и я после переговоров с Б. А. Лавреневым тот час же засел за письмо. По-видимому для меня и Лавренева Ваше участие казалось настолько очевидным и необходимым, что мы не дождались сказать об этом на заседании и поэтому мы просим простить нас, что без Вашего словесного согласия мы решаемся включить Ваше имя в программу первой субботы устного сказа.

11/6–25, Глубокоуважаюший Вас

Н. Баршев.

P. S. В эту субботу предстоит переезд моей семьи на дачу в Павловск и я очень опасаюсь, что не успею закончить всех своих дел до вечера и не попаду в Союз.

(ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. № 53).

728

Борис Андреевич Лавренев (1891–1959) и Алексей Николаевич Толстой (1882–1945) — писатели.

Привлеките умеющих говорить наших членов, если встретите кого из таковых.

В. В. Смиренский

Воспоминания о Федоре Сологубе

Имя Владимира Владимировича Смиренского — поэта, мемуариста, историка литературы — мало знакомо читателям и филологам. Наши сведения о нем почерпнуты преимущественно из его автобиографий.

Родился Смиренский в семье статского советника 5(18) июля 1902 г. в селе Ивановское Шлиссельбургского уезда Петербургской губернии. «Род его восходил к таким известным русским фамилиям, как Пушкины, Гончаровы» [729] . С детства Владимир интересуется литературой. «Люблю: Пушкина, Достоевского, Чехова, Гомера, Шницлера и Цвейга. Из поэтов: Пушкина, Тютчева, Сологуба, Фофанова, Блока» [730] . Окончил Екатеринбургское воспитательное дворянское заведение и 1-й Кадетский корпус, где «в 1917 году был библиотекарем отдельной корпусной библиотеки, после чего изучил библиотечное дело» [731] . В ноябре этого же года начинающий поэт дебютирует в журнале «Весь мир» стихотворением «Осенние мотивы» [732] , а в декабре 1917 г. под псевдонимом «Андрей Скорбный» издает первую книжку своих стихов «Кровавые поцелуи». О ранних поэтических опытах В. Смиренского сочувственно отозвался Александр Блок: «Владимир Смиренский и Борис Смиренский [733] — юные эгофутуристы из Шувалова. Первый из них был у меня и показывал мне много стихов [734] . <…> По-моему, несмотря на очень большую безграмотность, характерную русскую, обывательскую, и на безвкусие, — оба далеко не бездарные, есть строки просто очень хорошие» [735] . В 1918 г. В. Смиренский учится декламации у известного актера П. В. Самойлова (1866–1931), оканчивает студию по поэтике профессора Н. Н. Шульговского, поступаете Петроградский университет. В 1919 г. он мобилизован в действующую Красную Армию, где был инструктором библиотечного дела во Втором тяжелом Артиллерийском дивизионе, «одновременно с этим занимая шесть должностей. Был учителем русской словесности, делопроизводителем и т. д.» [736] . Ко времени армейской службы Владимира Смиренского относится начало его переписки с Федором Сологубом, А. А. Блоком, А. А. Измайловым, другими писателями и деятелями культуры. В 1921 г. Владимир Викторович возвращается в Петроград и на протяжении восьми лет заведует библиотеками клуба Военно-технической академии.

729

Волошина В.Отзвуки «серебряного века» // Дон. 1993. № 7. С. 196.

730

ИРЛИ. Ф. 582. Смиренский В В. Автобиографии Л. 4.

731

Там же. Л. 2.

732

См.: Весь мир. 1917. № 45. <С. 30.>.

733

Борис Викторович Смиренский (1900–1970) — поэт, литературовед, брат Владимира Смиренского.

734

В. Смиренский со своим другом Н. Позняковым посетил Блока 30 октября 1920 г. Блок в этот день записал: «Днем у меня эгофутуристы из Шувалова <…>» ( Блок А. Записные книжки. 1901–1920. М., 1965. С. 506).

735

Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 4. М., 1987. С. 689. Отзыв датирован Блоком 7 ноября 1920 г. В 1922 г. В. Смиренский писал: «В конце 1917 года <…> была издана первая книжка моих стихов „Кровавые поцелуи“. Впоследствии Александр Блок назвал меня за эти стихи эго-футуристом. Стихи действительно плохи, и на Блока я не сержусь» (ЦГАЛИ. Ф. 1068. Оп. 1. № 148).

736

Автобиографии. Л. 4.

В 1920-е гг. молодой поэт принимает живое участие в литературной жизни города: он вступает во Всероссийский Союз поэтов (1921), участвует в работе Дома литераторов (1921), Всероссийского Союза писателей (1922), Драмсоюза, становится председателем организованных им обществ им. К. М. Фофанова («Кольцо поэтов»: 1921–1924), им. А. А. Измайлова (1921), председателем Ленинградской «Ассоциации Неоклассиков» (1924–1929). Под псевдонимом «Андрей Скорбный» стихи его появляются в газетах, журналах, литературных сборниках, выходят отдельными изданиями: «Звенящие слезы. Стихи» (Пг., 1921), «Больная любовь. Стихи» (Пг., 1921), «Птица белая. Поэма» (Пг., 1922), «Via dolorosa. Поэма» (Пг., 1922). Однако в ранних его сборниках трудно определить, что принадлежит самому поэту, а что навеяно стихами Сологуба, Ахматовой, Блока или Есенина. Владимир Викторович выступает как историк литературы: пишет литературно-мемуарную работу «А. А. Измайлов» (Пг., 1922), занимается исследованием творчества К. М. Фофанова, А. С. Грина. Одновременно сочиняет пьесы для театра: «Борцы за свободу», «Из-за окурков».

В 1926 г. В. Смиренский избран членом Правления Ленинградского отделения Всероссийского Союза писателей, он становится секретарем Федора Сологуба. Выходит лучшая его книга стихов «Осень» (Л., 1927), уже позволяющая говорить об авторе как о несомненной поэтической индивидуальности (в поэтическом даровании В. Смиренскому и ранее не отказывала даже враждебно настроенная официальная пресса) [737] .

В 1930 г. Владимир Викторович арестован, исключен из Союза писателей. Короткие периоды свободы чередуются с принудительным трудом на строительстве Беломорско-Балтийского канала, канала Москва — Волга, Волго-Донского канала. В годы войны он работал на реконструкции Мариинской водной системы (г. Вытегра), после войны — на строительстве Цимлянского водохранилища. По некоторым свидетельствам, В. Смиренский был приговорен к расстрелу, несколько раз его приводили на расстрел, но приговор не был приведен в исполнение [738] . Сам Владимир Викторович впоследствии избегал упоминаний об этом периоде своей жизни. Вернуться в Ленинград ему не разрешили, и в 1948 г. он поселился в пос. Соленом Ростовской области (впоследствии г. Волгодонск). В 1961 г. В. Смиренского принимают в Союз журналистов СССР. Восстановиться в Союзе писателей ему не удалось. Все эти годы Владимир Викторович не оставляет литературных занятий, пишет стихи, роман в стихах «Три сестры», поэмы «Рылеев» (1939), «Полежаев» (1940), готовит к изданию «Воспоминания о К. М. Фофанове» (1936) [739] , книгу собственных воспоминаний «За 30 лет» [740] . В 1960 г. В. В. Смиренский готовит книгу

стихотворений и поэм К. М. Фофанова для большой серии «Библиотеки поэта» (М.; Л., 1962).

737

См., например, редакционную статью: В Союзе писателей: (Литературное огарочничество) // Новая вечерняя газета. 1925. 14 июля.

738

См.: Палей Л. Р.Встречи на длинном пути: Воспоминания М., 1990. С. 84.

739

Материалы этой книги хранятся в архиве В. В. Смиренского (ИРЛИ. Ф. 582).

740

Там же.

В 1960-е гг. В. Смиренский занимается литературоведческой работой, пишет и публикует свои воспоминания. Статьи его печатаются в основном в периферийной прессе, — газетах «Комсомолец» (Ростов-на-Дону), «Ленинец» (г. Волгодонск), «Пензенская правда», «Московский железнодорожник» и др. [741] В 1966 г. В. Смиренский создает при городской библиотеке в Волгодонске Литературный музей, в котором проводит литературные вечера, читает лекции в молодежной литературной студии.

741

См. например, статьи и очерки В. В. Смиренского, относящиеся к истории русской литературы начала века: Встречи с Блоком // Комсомолец. 1965. № 241; А. А. Блок // Ленинец. 1966. № 126; Воспоминания о Блоке // Кузнецкий рабочий 1970. № 239; Валерий Брюсов // Ленинец. 1963. № 188; Макс Волошин // Ленинец. 1968. № 83; Достоевский и Фофанов // В мире книг. 1971. № 9. С. 45; Сабашниковы // Ленинец 1974. № 173; Владимир Маяковский // Ленинец. 1963. № 151; Встречи с Горьким // Вопросы литературы. 1968. № 2; Волшебник слова: (Грин) // Труд. 1970. № 166; Из биографии Грина // Огонек. 1965. № 6. С. 25; Любимый писатель (О Грине) // Комсомолец. 1970. № 167; Чурило-мученик: (Новелла о Велимире Хлебникове). Анна Ахматова. «Пятницы» Полонского // Дон. 1993. № 7. С. 197–209 и др.

Умер Владимир Викторович 19 ноября 1977 г. в Волгодонске.

Владимир Смиренский был постоянным спутником и собеседником Ф. Сологуба в последние годы его жизни. Их отношения до конца остались неомраченными. Переписку с Сологубом Смиренский начал в 1919 г. Из писем явствует, что к этому времени начинающий поэт был хорошо знаком с творчеством Сологуба и продолжал его изучение. В письме от 28 июля 1920 г. он сообщает:

«„Творимую легенду“ я все-таки приобрел и приношу Вам благодарность за удовольствие, испытанное мною во время чтения. <…> Мне необходимы Ваши произведения. Почти все, что надо, я достал. <…> Занимаюсь изучением современной русской литературы по трем причинам: 1) из любви к ней, 2) как преподаватель русской словесности, 3) как организатор Литературного кружка» [742] .

742

ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. № 626. Л. 1.

В 1920 г. Владимир Смиренский знакомится с Сологубом лично. С 1921 г. они регулярно встречаются на литературных вечерах, собраниях в Доме литераторов, Союзе поэтов, Союзе писателей. По словам Георгия Иванова, это было «несколько точек во враждебном хаосе», «где можно укрыться от холода, и от патрулей, и от коммунизма» [743] . Так же как и Сологуб, Смиренский остро ощущает свою несовместимость с враждебной ему новой действительностью, собственное одиночество, верит в возможность преображения жизни творчеством… 28 января 1923 г. он посылает Сологубу письмо, которое несомненно обратило внимание автора «Творимой легенды» на близость их душевных переживаний:

743

Иванов Георгий.Мемуары и рассказы. М.; Париж; Нью-Йорк, 1992. С. 193.

«Я человек тихий, но душа у меня мятущаяся, и очень часто я не верю в себя, сомневаюсь. А почва для сомнений этих и неверия — (к несчастию моему) очень хорошая. Все, во что я верю, что я люблю, что ношу в себе и собой воплощаю, — признано теперь ненужным, смешным и нелепым. Я мистик, романтик, идеалист, человек бескорыстно и глубоко любящий Бога, человек, пьянившийся бездорожьем (бездорожье ли это?). А за это ведь осуждают и, сказать по правде, — я чувствую себя бесконечно одиноким. Это усугубляется еще и тем, что приблизительно я себя знаю, верю в свою настойчивость, в упрямство свое и <…> уверен, что таким, несмотря на молодость свою, — и останусь. И все это было бы хорошо и радостно, если бы не ощущал я в себе, правда, не всегда, глубокого внутреннего разлада. Вот это, Федор Кузьмич, страшно. В такие минуты думаешь (прислушиваясь к враждебным голосам) — да полно, действительно ли я прав, а не они? Идти в такие минуты мне некуда и не к кому, замыкаешься в себя еще глубже, все злее, все жесточе и пока это помогало. Но будет ли помогать дальше? Вот я сказал когда-то (плохо, кажется):

Крестом мне был тяжелый труд, И я на нем любовью распят. Душа моя — святой сосуд. Где много нежности и ласки.

И душу эту я пронес сквозь горе, сквозь муку, сквозь кровь и отчаяние — нетронутой, но удастся ли мне и впредь сохранить ее такою же? Как побороть ожесточение, и надо ли с ним бороться? В этих вопросах теряешься, запутываешься окончательно. Я не люблю людей. Федор Кузьмич, я чувствую себя (не сочтите это за похвальбу, за ребячество, я выстрадал это) выше и лучше их. У меня, говорят, есть хорошие стихи — я ни одного из них не напечатал. Прав ли я в этом — не знаю. Но думаю — да, прав. Потому что люди над хорошими стихами смеются гораздо охотнее и злее, чем над плохими. А это — больно. У меня есть, например, цикл стихов о Страстях Господних — „Крестовые терны“ — я знаю, что они будут осмеяны, и не потому, что плохи (кстати, они, кажется, и не плохи), а потому, что смешно о Боге писать. <…> Все это я пишу Вам, Федор Кузьмич, потому что чувствую, как Вы близки мне. Я очень люблю Вас, Федор Кузьмич, и считаю Вас большим поэтом. <…> и говорю Вам это совершенно искренно. Я знаю, что я опоздал родиться <…> лет на двадцать-тридцать, и потому-то, вероятно, мне и трудно. У людей моих лет — мысли другие, у писателей и поэтов наших дней — тоже. Потому такие люди, как Вы, мне особенно близки и дороги. Я рад был бы ухватиться за Вас, как утопающий хватается за соломинку, но не могу и этого. Я еще не совсем тону, да и вправе ли я просить у Вас помощи? (хотя — нужны ли на это права?). Я не хочу, во всяком случае, надоедать Вам, отнимать у Вас нужное не только Вам, но и мне же — Ваше время, но если хотите и если не трудно Вам, — ответьте и поверьте, что каждой строке Вашей я искренне и радостно рад» [744] .

744

ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. № 626. Л. 8–9.

Федор Сологуб поддержал начинающего поэта. С 1923 г. между ними устанавливаются доверительные отношения. Сологуб для Смиренского не только «великий поэт», «огромный талант», «Учитель», но прежде всего — «очень большая, все понимающая и все прощающая душа» [745] «Что же касается Сологуба — так я его очень люблю и считаю большим и прекрасным поэтом. Несомненно для меня, что повертеться около него „мелким бесом“ — дело стоящее» [746] . Не без оснований В. Смиренский считает себя учеником Сологуба. «Сейчас я <…> пойду к Сологубу. Я читал недавно книгу неизданных его стихов, — это нечто изумительное. Большое, вероятно, счастье — писать потрясающе-прекрасные стихи. Я бы хотел научиться этому счастью. Счастью ведь научиться можно» [747] . Многие его стихотворения отмечены отчетливым влиянием учителя, однако с таким же основанием можно говорить о воздействии на Смиренского других крупных поэтов.

745

Из письма В. В. Смиренского Л. И. Аверьяновой от 7 декабря 1927 г. // ИРЛИ. Ф. 355. № 54. Л. 49.

746

Из письма В. В. Смиренского Л. И. Аверьяновой от 4 февраля 1926 г. // Там же. Л. 21.

747

Там же. Л. 24. Вероятно, упоминается неизданная книга стихов Ф. Сологуба «Атолл» (1926). Подробнее см. во вступительной статье М. М. Павловой к неизданным стихотворениям Сологуба.

Два мемуарных очерка — «Воспоминания о Федоре Сологубе и записи его высказываний» (1927) и «Воспоминания о Федоре Сологубе» (1928–1945) — хранятся в архиве В. В. Смиренского (ИРЛИ. Ф. 582). Материалы первого очерка собирались еще при жизни Сологуба и предназначались затем для публикации в сборнике памяти поэта, который предполагал издать Всероссийский Союз писателей. При подготовке текста автор стремился с максимальной точностью передать голос Сологуба, дословно воспроизвести его высказывания. Отбор материала для очерка носил автоцензурный характер. За его пределами Смиренский оставил высказывания на политические темы, а также те, которые могли быть негативно оценены читателями, омрачить память поэта. Все зачеркивания в тексте, вероятно, принадлежат Иванову-Разумнику, который готовил книгу воспоминаний о Ф. Сологубе к печати.

Поделиться с друзьями: