Некролог

– Тогда кто или что сейчас находится здесь?

– Мои волосы, потускнели, мои ногти белые и прозрачные, а по рукам бегут мурашки.
– Покойница была готова разрыдаться.
– Но я этого не чувствую, только вижу, осознаю! Я замещаю собой нечто уже тут находившееся. Из камышей в небо впорхнули болотные птицы, почувствовав мое приближение, как чувствуют приближение холодов, они полетели на юг.

– Тени поднялись из воды, - произнес первый голос.
– Они ищут нарушителей их покоя.

– Но они слепо блуждают в тишине, которую даже не могу понять, - сказал второй не представившийся собеседник.
– Им неведомо, в какой субстанции они находятся и что их окружает. Они улавливают только общую картину паутины, видят разве что эти тонкие нити, подходящие к ним.

– А я ничего не касаюсь, - облегченно произнесла сама Варя.

– Я лишь точка на их горизонте - один из светящихся осколков млечного пути.

– Они навеки заперты и изолированы здесь, им никогда не покинуть это место, - продолжил второй голос.

– Я ощущаю тоску и бесконечную скорбь по ним.
– Покойница глубоко вздохнула.
– И ощущаю страх перед неизбежным забвением, понимаю весь ужас того, что они так и не потеряли надежду. А ведь это всего лишь отрывки памяти, историй о личностях, при жизни носивших их за собой. Здесь они не обрели покой, он возможен только лишь в Спасении.

– Они не испытывают никаких мук, голода и страха, - вмешался первый голос.

– Им нужно выбраться отсюда, им нужна еще хотя бы одна новая нить, чтобы вновь соприкоснуться с жизнью, - печально произнес второй.

Вурд и Варя поднялись выше по кривому стволу сосны, и тени тоже оторвались от поверхности воды и потянулись за ними. Внизу пролетали гектары болот, словно странники находились за пределами орбиты, а Земля вращалась у них под ногами. Одна из теней приблизилась к Варе практически вплотную, посмотрела на нее пустыми глазницами:

– Люди не терпят вида полностью обнаженного тела, оно зачастую вызывает отвращение, - тень заговорила голосом Заблоцкого.
– Оно такое простое и привычное, полное изъянов и знакомое, неотличимое от сотни других таких же тел. Оно выражает собой нашу тленность. Другое дело нам нравится его обнажать и выставлять напоказ.

Варя невольно закрыла глаза, вокруг нее образовывалось торнадо из песка и пыли, а когда она их открыла, то уже стояла босыми ногами на кафельном полу общественного мужского туалета, и вдоль стен тянулись разбитые и грязные писсуары. Из одной из кабинок сочился густой сигарный дым и раздавалось шуршание газеты, журнала. Девушка сразу сложила все во единую картинку: «Он сидит на толчке, одной рукой придерживает брюки, чтобы они не падали на грязный пол, а второй рукой придерживает свой вялый член, играет с ним. На колене у него лежит развернутый порно журнал со слипшимися страницами. В зубах у него сигара, пепел которой сыпется на потный воротник его рубашки. Этот боров говорит не со мной, он не знает, что я здесь. Он пытается пробудить уставший от кокаина член, глядя на фото девушки, опубликованное на развороте журнала. Играет с ней в папочку, высказывая ей свои глубокие мысли, поучая ее».

– Нам нравится приподнимать занавес, нам хочется увидеть то, что он под собой скрывает. Именно это нас возбуждает - возможность познания, открытия таинств. Любопытство!
– Заблоцкий сильнее стал дергать себя за член.
– Любопытство, вот что стоило назвать первородным грехом. Именно оно, скрываясь под личиной невинности, выдавая себя за незнание, стало инструментом в руках Змея, совратившего первого человека. У человеческого существа всегда, от самого его сотворения, был пытливый ум, отличный от ума, присущего рабам. В нем не было воспетой церковью покорности, в нем было лишь незнание, отсутствие альтернативы выбора и перспектив. Этот примат рано или поздно сам бы взбунтовался, однажды поднял бы свой взор в синюю высь и сказал: «Господь, по-моему, Ты темнишь, не договариваешь нам что-то. Я не ставлю под сомнение доверие, которое Ты нам оказал, но Ты не ставь под сомнение чистоту наших помыслов. Покажи другие свои творения, например, разные модели поведения. Мы не будем примерять их на себя, только поглядим». Господу нравится наблюдать за человеком, Он приводит Его в полнейший восторг своим безрассудством и противоречивостью суждений. Человек создан по Его подобию, сам Творец и есть его единственный прототип, которому, как следует заключить, свойственны все те же радости, все те же помыслы. Или же человек рождается безумным.

«Эта сцена не отпускает меня, кафель липкий и холодный. Тут негде присесть», - подумала Варя.

– Тело женщины, преподнесенное тебе подарком, который ты можешь распаковать, пробуждает первобытную жадность, стремление обладать неизведанным. В какой-то момент теряется контроль, и ты уже не приподнимаешь занавес, а начинаешь его срывать, обнажая перед собой пустую сцену, на которую ты взбираешься только ради того, чтобы уже окончательно удовлетворить свое любопытство. Только в глазах Создателя рода человеческого эта сцена - эшафот, уготовленный для смертных Падшими. Но благо Демоны, живущие в людском сознании, ласково обходятся со своими носителями. Они дарят нам блаженство, выдавая греховность за новую, запретную ступень чувственного познания. Дорога, которую они уготовили бренному существу, вымощена из философских камней, открытий и сладострастия, она ведет напролом. Каждый блудник назовет себя искушенным, а не грешным.

Раздался всплеск - толстяк догадил, но так и не смог возбудиться. Но он остался доволен собой, бодро поднялся со стульчака и заправил рубашку в брюки. Он вышел из кабинки и враскачку, как пингвин, подошел в раковине, но руки не мыл, достал портсигар и сделал на нем пару дорог кокаина. Когда он подошел к двери и поправил галстук, Варя почувствовала тошноту. Мерзавец открыл дверь и, сделав шаг вперед, исчез, развеявшись пылью по ветру. За дверью бушевали смерч, и ничего не было видно.

Не хочу приближаться к дверному проему, я совершенно уверена в том, что он скрывает за собой лишь забвение. Там потоки реки Стикс, которую вброд не перейдешь. Стены не внушают мне доверия, кажется, я могу их толкнуть, и они поваляться назад, как стенки картонной коробки.

– Вода в бочке унитаза шумит, как водопад, что с ней, он за собой не смывал.
– У нее вновь появился собеседник.

И в кабинку я тоже заходить не хочу… - Варя поморщила нос.

ГЛАВА 24. ОТГОЛОСКИ

Несмелыми, робкими шажочками Варя приблизилась к распахнутой двери туалетной кабинки. На полу валялся брошенный Заболоцким журнал, на обложке красовалась стареющая шлюха, наряженная в нелепое детское платье, и никакой грим не мог скрыть усталость ее глаз и глубокие морщины. Варя взяла в руки журнал, его страницы начали с бешеной скоростью пролистываться вперед, и из него выпал небольшой клочок бумаги, он закружился в воздухе и завис у самого пола чистой стороной вверх. Но покойница знала, что эта за бумажка:

– Я не стану нагибаться и брать этот лист в руки, потому что он моментально превратится в золу, в пепел, коим и является. Откуда во мне эта уверенность? Нет, в сторону все сомнения - я же лично его сожгла.

Тут же записку охватило пламя, оставившее за собой только серые пласты выжженной бумаги, парившие в невесомости. В дыму возник темный силуэт - тень прошла сквозь перегородку, разделяющую кабинки, и почти коснулась Вариного плеча. Девушка прижалась к двери, ей ничего не оставалось делать, кроме как замереть на месте, притвориться мертвой - дверь заклинило. Тень не отходила от источника дыма, от письма, при этом не видела путей, ведущих ее Варе. Скиталица подумала: «Тень, способная подступить вплотную, становится опасной».

– Она же не могла украсть целое мгновение?
– шепотом спросил женский голос.

– Тень и есть тот самым отрывок прошлого, который мы старались скрыть в тихих водах нашей памяти, - ответила незнакомке Варя.
– Единожды насладившись им, мы с Владиславом обещали себе никогда к этому не возвращаться. Стоит мне лишь двинуться, сделать глубокий вздох, как она получит доступ к моему сознанию. Она почти достигла своей цели, следуя за мной по пятам, выбрав единственную нить Шелкового пути, ведущую ее от грязных вод к этому письму. Она находится так близко, что я могу разглядеть все увечья, нанесенные ей хозяином. Некогда ее плоть разрывалась под ударами плетей его совести, он, как мог, топил ее в тихом омуте прожитых дней. Я также вижу ожоги, причиненные ей моими взглядами, синяки, оставшиеся после моих поцелуев. Хоть эта тень и принадлежит Владиславу, но у меня есть своя такая же - зеркальная, иногда я ее навещаю. Скорбь приводит меня к ее последнему пристанищу.