Ненавистная любовь и любимая служба в XIX веке

Но он и в страшном сне не ожидал такого итога родов! И теперь поклялся, что бы чего не было, но он не бросит свою супругу. А физическое влечение без любви… В конце концов, есть и служанки, бывшие некогда наложницами. Они только, наверняка, обрадуются вниманию барина. И так уже постоянно стараются обратить внимание.

С тем и приехал к императору Николаю Павловичу (и конечно, Марии). Вообще, попаданец первоначально думал, что она постоянно находится около отца, но потом обратил внимание, что если он появится у августейшего монарха внезапно, то девушки нет или она появляется с опозданием. А если ему приказано, и он обязательно будет, то великая княгиня, конечно, подле отца.

И тем не менее, голос был его спокойным и ровным, когда он объявил об этом. Гофф-медик Арендт уже сообщил о трагедии в семье князя. Поэтому излишних вопросов не задавали. И на что обратил внимание, Мария Николаевна не была злорадно рада такому падению соперницы. Наоборот, она искренне горевала таким печальным родам. Сама девушка, тоже будущая мать, с ужасом думает, что если и она так.

Думала о своей будущей жизни и Елена Федоровна и в итоге своих размышлений она решила придти к такому поступку, который был неожиданен не только для ее мужа князя Долгорукого, но и для императора Николая и его старшей дочери.

Она лежала в больнице почти год. Князь, ее муж, платил щедро, здоровье восстанавливалось медленно, куда торопится?

Но вот из больницы Николай Федорович Арендт ее выписал, с категорическим запретом нигде и никогда не заниматься интимной жизнью. А Елена Федоровна сразу же отправилась в Зимний Дворец к названному отцу, где заявила о твердом намерении уйти в монастырь.

Император Николай, остро осмотрев на нее, задал лишь один вопрос:

— Как на это смотрит благоверный муж?

Ответ его ошеломил. Оказывается, она и не думала его спрашивать!

Молодая женщина пояснила:

— Милостивый государь! Муж мой, князь Константин Николаевич очень добр и мягок, но он не видит мое место акромя кухни и церкви. Я же так не считаю.

— А? — удивился Николай, который, честно говоря, как и любой мужчина того времени, не видел. Ну если только еще семейной постели и воспитании детей, — и чем же ты хочешь еще заняться, милая девочка?

— Государь, — настойчиво продолжила Елена Федоровна, — на кухне пусть занимается кухарка, блудом тоже есть кем заниматься. Раньше я считала, что главным образом моя роль ограничивается в рождении и воспитании детей. Но после неудачных родов гоф-медик Николай Федорович сказал, что я уже никогда не смогу заводить детей. И зачем тогда я еще нужна в семье. А ведь муж мой еще молод и крепок, он может заводить детей, если появится другая жена, а?

— Гм! — задумался Николай Павлович. Он ведь тоже также думал и не видел семьи без кучи детей. Задал вопрос: — а почему обязательно монастырь? Я выделю Романовой-Долгорукой отдельное поместье из дворцовых земель.

Елена Федоровна досадливо вздохнула. Мужчины, конечно, умны и понятливы, но иногда бывают такими тупыми. Попыталась намекнуть:

— В сложившейся обстановке, я не вижу другого выхода, кроме как ухода в монастырь. Мне — молится и согревать бессмертную душу светом ЕГО, мужу моего взять еще одну официальную жену, ведь уход в монастырь церковью приравнивается уходом из светской жизни и позволяет оставшемуся супругу венчаться еще раз.

Император окончательно понял, что хочет сделать его воспитанница. В эту эпоху, когда дети были не только символом абстрактного будущего, но и базой безбедной жизни, она решила убрать себя, как формальное препятствие. Ведь надо не только родить детей, необходимо еще, чтобы они были в официальном браке. А старая жена, которая и сама рожать не может и мешает появится новой законной супруге, является лишь досадной помехой.

В XIX веке православная церковь видела выход их этого тупика только лишь в смерти жены. Или в прямой физической, или в абстрактной, символической, путем ухода в монастырскую жизнь. М-да. Жалко девочку. С другой стороны, это наиболее оптимальный выход. Ведь выздороветь ей никто не поможет, ни врачи, ни даже он, Помазанник Божий на Земле.

Николай I встал, подошел к воспитаннице, поцеловал ее руку, показывая, что он все понимает, но принимает ее жертву. Сообщил, как уже официально решение государства и церкви:

— Ты можешь уйти в монастырь, дочь моя, я благословляю тебя на этот трудный поступок. Супругу твоему, князю Константину Николаевичу перелай, что я согласен. Или нет, — подумаю император, — князь уперт и можетвоспротивится. Ты можешь сказать ему, но я еще поговорю с ним.

Вот и все. Елена Федоровна вдруг по-домашнему сделала шаловливый книксен и, провожаемая удивленным взглядом нареченного отца, выскользнула из служебного кабинета императора. Ей стало необычайно легко. Все — светская жизнь без родителей, потом семейная с нелюбящим мужем, тяжелые, неудачливые роды, мертвая девочка, которой даже не дали имени — осталось впереди. Осталось лишь светлая беседа с НИМ, нашим небесным отцом.

Но разговор с мужем оказался весьма трудным, как полагал император, и опасалась сама Елена Федоровна. Князь уперся, как иной годовалый бычок и не хотел понимать ее доводы. Служба Богу, ее препятствие, как таковое, слабое здоровье — все это были лишь пустые слова с его точки зрения. Он, который хотя и сам предложил обвенчаться, но не любил ее и был с ней холоден, теперь не хотел расставаться с женой. И ведь, главным образом, из-за того, что считал ее жертву чрезмерной и ненужной никому — ни ей, ни ему, ни даже Богу Небесному.

Елена Федоровна решила воспользоваться последним доводом — согласием императора Николай Павловича. Это, наконец, его смягчило, но только ее добро на общий раздел имущества выдавил его одобрение фу!

Он совсем не понимал, что она, искалеченная физически и даже морально, же не могла жить среди здоровых людей. И это не жертва, нет. Наоборот, она уходила с облегчением и с осанной нашему вечному Отцу. А деньги от мужа и, как она понимала, ль императора, окончательно позволяла ей решить некоторые трудности при переходе.

А Константин Николаевич, дав разрешение на, по сути, развод по XIX веку, как то смирился и затух. Он не раз видел, как разводились супруги в том будущем времени, со скандалом, громкими ссорами, разделом нажитого имущества. А тут миловидная, даже маленькая женщина, девочка (!) сама уходит куда-то в необжитое место — пустошь. Ужас какой! И ведь не остановишь ее, уперлась и надулась.

Елена Федоровна хотела сразу уйти, прежнее жиль вдруг стало для нее затхлой скучной тюрьмой. Но уже бывший супруг заставил ее довольно обильно отобедать, а потом сразу же разделить семейное имущество. Ей, конечно, он дал, денежный эквивалент, как понимала Елена Федоровна, отдав ей все деньги, которые были у него — девяносто две с половиною рублей ассигнациями и шестнадцать тысяч рублей серебром. Спасибо ему за это!

А потом они растлись. Она торопилась, все-таки надо было проделать кое-какие формальности ухода в монастырь (кругом бюрократизм!), решить вопросы с его личным владение, наконец отпустить на волю Марфу и еще нескольких человек и выделить им немного денег хоть на первое время.

А Константин Николаевич опять оставался один. Теперь уже и навсегда, и на короткий срок. И уже никто и ничто не сможет его остановить на пути к любимой, но все же как-то муторно.

А жизнь-то по-прежнему идет!