Ненавижу тебя, Розали Прайс

Дьявол!

После сна, который не шел и мне пришлось преодолеть себя снотворным, я практически сполз с кровати. Ужасная головная боль значила жуткое похмелье, а этот запах… перегара тошнотворно преследовал меня. Но холодный, ледяной душ, под которым я кое-как сдерживал рык, освежил меня, мое тело и разум. Выпив, что меньше одного литра газировки и пяти таблеток против головной боли, я стащил с вешалки одежду, которую приготовил еще вчера, свой черный костюм.

Я обещал приготовиться. Я обещал собраться и быть как всегда лучшим. Я буду лучшим для нее. Для моей любимой, желанной женщины, которая перенесла одни муки из-за такого дерьма, как я…

За час до выхода, я пригласил Гарри в номер, смирно ожидая его у входа, топча длинный коридор съемного помещения. Он не заставил себя ждать.

— Мне нужна твоя помощь, — с лету выговариваю я, как только открылась дверь, и я заметил знакомую шевелюру парня. Тот, кажется, даже не удивился, закрывая дверь и всовывая руки в карманы, показывая, что полностью готов выслушать меня. — Розали. Она сказала быть в восемь утра у кафе. Мы вместе завтракаем. Теперь, следовательно, вопрос: что мне делать, Гарри?

Я уставился на него, впервые остановившись посреди коридора и ожидая его вердикта. Стайлс гримасничает удивленными бровями, а я цокаю языком. Время идет, а он молчит, как тыква!

— Нильс, она твоя девушка. Ты ее знаешь больше, чем кто-либо иной, — хрипло информирует меня Гарри.

— Неужели, — с ядом прыскаю я, с прищуром глядя на друга. — Кажется, последнюю неделю, нет, кажется, больше, ворковал с ней ты, а не я. Потом она около четырех дней лежала под снотворным в госпитале. Перед этим десять дней Хоффманского общения, и неделя вновь с тобой. Практически месяц, Стайлс. Так скажи мне, за завтраком будет та девушка, с которой я был знаком, и которую я так сильно люблю?

— И вновь твои обвинения, Веркоохен. Не надоело? Кажется, мы уже все выяснили еще в клубе.

— Я прошу о помощи, а не о лекции, Стайлс. И без тебя буду примерным добродетелям.

— О’kей. Во-первых, — он прошел около меня, намеренно зацепив плечом, а пока я удерживаю себя в руках, чтобы всерьез не дать ему затрещину за такое обращение со мной, Гарри продолжает, — Не смей заводить тему о том, что произошло. Захочет, сама начнет, может, даже захочет увидеть реакцию, — произнес он, задирая голову, и осматривая мой номер. — А тут чисто. Сам или та горячая блондинка-горничная?

— Захочет увидеть реакцию? И подожди, как мне реагировать? — изумился я тому, как отдаленно говорит Гарри, и задаю ему волнующие меня вопросы, пропуская его вопросы мимо ушей. Мне кажется, что от этого завтрака зависит слишком многое. Розали вела себя слишком странно, задумчиво, словно размышляла, сбегать от меня, или остаться. Это мне не нравится, совсем не нравится!

— Поддержи ее, Веркоохен. От тебя требуется только это, — объясняет Гарри, повернувшись ко мне. — Во-вторых, Нильс, лучше, на данный момент, обойдись без прикосновений. Не души ее объятиями, ей нужно привыкнуть к тебе.

— Но вчера… Подожди, там все так серьезно? — беспокойно спрашиваю я, прикрывая глаза руками.

— Да, серьезно. Ты не видел того, что с ее телом. Это… не описывается словами. Розали и в больнице не давала к себе прикасаться, отказывалась от лечения, спасло только… — Гарри осекается, а я внимательно слежу за тем, как он чешет затылок. — Только факт о том, что будут большие шрамы, — продолжил он, словно заученные фразы.

Что ты мне не договариваешь, Стайлс?

— В-третьих, ей нужна поддержка. В больнице с ней была женщина, квалифицированный психолог, три дня она помогала Розали, что заметно, пошло ей на пользу. Теперь поддержка должна идти от тебя Нильс, она должна почувствовать, что на этот раз в стальных руках, и ты ее точно не выпустишь и не навредишь сам же. Доверие должно царить меж вами. Кажется, это все, пока что.

Я прохожу за Гарри в гостиную, медленно садясь в кресло, нервно разминая свою шею.

— Ты говорил с ней о Хоффманском поместье?

— Мы не приближались к этой тебе, — резко отвечает Гарри.

— И почему мне кажется, что ты врешь? — пытаюсь я вывести друга на чистую правду. Тот лишь неприступно пожимает плечами.

— Может, потому что тебе только кажется?

— Господи, да почему же все так сложно? Почему все случилось с нами? — шепчу я себе под нос, прикрывала лицо руками, переходя пальцами в волосы, которые были значительно короче, чем раньше.

— Вам двоим лишь нужно немного времени. Веркоохен, перестань, от твоей обворожительности все девчонки под чарами, а Розали тебя любит, иначе бы ее тут просто не было. И тем более, включи мозг, он всегда тебе помогал снимать женщин на ночь.

— Твой юмор не смешен и ни как не вдохновляет.

— Мой юмор будет понятен только мне, а вдохновлять не должен, Нильс. Когда встретишь ее, сам вдохновишься без особой на то причины.

— Пообещай мне, что если она что-то задумает, не важно что, не важно когда — ты скажешь мне это.

— Это что еще должно произойти? — интересуется парень.

— Необдуманность поступка, истерика, может, она продумает план мщения. Я не знаю, что люди выкидывают в таком состоянии, как Розали… Она может сегодня сбежать, а завтра скинутся с крыши, и мне важно знать о каждом ее шаге, Гарри…

— Веркоохен! — яро прошипел Стайлс на меня, подрываясь с дивана. — Розали не самоубийца, если бы хотела, у нее было слишком много шансов еще в больнице. И она не может от тебя сбежать, ты все равно отыщешь ее, в этом предположении или действии только неразумность. А Розали умная девочка, тебе ли не знать? — рычит он, но с объяснениями, которые больше утешающие для него, нежели он этот настрой передает мне. Гарри садится обратно, потупив взгляд на затушенном пламени в визуальном камине у стены.

— Я просто не знаю, что думать. После всего, что произошло, я должен был отойти в сторону.

— Нильс…

— Нет, правда. Я должен был исчезнуть. Вчера, когда она смотрела на меня, я видел, как она вспоминала все пережитое. Мне так жаль… Это все только по моей вине, и я не уберег ее, как обещал, как клялся. А она же поверила, доверилась…— замучено говорю я. Эти мысли не дают мне покоя какой день, какую ночь. Невозможно жить с этим рубцом на сердце, невозможно видеть свою любимую женщину, и знать, что у нее такие же рубцы на спине от этой же моей чертовой любви…

Хоффман был прав, он обещал и выполнил свое предназначение в ее жизни — словил, загнал свободную птицу в клетку, терзал ее до утомления, вырвав крылья, и оставив след на всю жизнь, вернул обратно. За такое она должна ненавидеть меня. И хоть она этого не показала вчера, я знаю. Я все чувствую, я слишком глубоко въелся в нее, чтобы не понять очевидного.

Господи, дай мне сил на наше будущее. Я буду старателен. Я буду трудиться. Я буду для нее самым лучшим. Пусть, только будет рядом … Я же не проживу и дня, потеряв ее. Не смогу дышать, не смогу думать, не смогу желать, не смогу и жить. Она моя воля, и даже пусть на ней то злосчастное вырубленное огнем и болью крыло, она моя птица, и я вижу, как она порхает… Только, буду ли я рядом? Смогу ли я лицезреть и дальше полет моей самой желанной юной женщины.