Неостывшая память (сборник)
Шрифт:
В конце разговора Корней Иванович спросил, не составит ли мне труда в Саратове передать от него бандероль директору музея Н. Г. Чернышевского – внучке писателя Нине Михайловне Чернышевской. Я, конечно же, с готовностью согласился и через пару дней вручил пакет адресату.
У Корнея Ивановича я был еще дважды, и каждый раз он, улыбаясь, интересовался, как поживает моя теща, передаю ли я ей от него приветы. А вот книга А. Павловского ему не понравилась, поскольку он не усмотрел в ней ничего нового, самостоятельного, все в ней не выходит за рамки давным-давно написанного об Ахматовой самим Чуковским. Мнение Корнея Ивановича я Павловскому не передал, считая его излишне строгим.
Переписка с Лидией Корнеевной продолжалась.
18/IХ 67
…Хотя мы виделись с Вами всего несколько дней назад, но у меня уже накопились дела к Вам. Очень прошу вникнуть и ответить.
…Помните ли наш разговор насчет варианта строки в Эпилоге Поэмы? У нас стоит
Ты, гранитный,
а надо
Ты, опальный, крамольный, милый.
Вы тогда предположили, что это относится (последнее) к старому времени, а я сомневалась, как и что. Так вот, я пришла к мысли, что Вы правы – и она имеет в виду старый Питер. Поэтому исправьте, пожалуйста, эту строку – или, если хотите, я исправлю в корректуре…
Жму руку.
Саша, Э<мма> Г<ригорьевна> и К. И. кланяются.
По телефону Лидия Корнеевна благодарила меня за неслыханно смелое предположение об ахматовской строке, относящей события к временам «доисторического материализма». При этом она шутливо сокрушалась, как же не смогла сразу понять, что скрывалось тогда за моим упрямством и сверхсерьезным тоном.
Позднее мне удалось убедить цензора, что «опальный, крамольный» город вовсе не Ленинград, а старый дореволюционный Питер.
30/IХ 67
…Насчет цикла стихотворений Б. П. – это надо решать зрительно, а у меня нету перед собой рукописи. Придется решать Вам…
В архив, если можете, пойдите. Гумилев говорит: в Ф<онтанном> Доме АА жила с 27 года. Герштейн сообщает, что выехала она в 52. Очень может быть, это так и есть – но память подводит. Архив точнее. Кроме того, я знаю наверное, что она и до этого (т. е. до того, как переехала к Пунину в кв. 44) жила недолго во флигеле Фонтанного Дома, а когда? Не знаю…
Насчет «Путем всея земли» Вы поступили верно…
К. И. кончает статью. Жму руку.
5/Х 67
Посылаю примечания.
…Хочу с Вами посоветоваться. Подумайте о том, не снять ли примечание к Царскосельской Статуе? (общеизвестное). Ведь не объясняю строчку из «Наследницы»:
Фелицу, лебедя, мосты
…Напоминаю Вам нашу просьбу – прислать подписи под фотографиями АА.
А какой фотографией будет открываться книга?
Жму руку.
6/Х 67
…Я долго не могла понять Ваших вопросов, но потом поняла, разобралась. Тут есть моя вина, и большая, которая и запутала Вас. Сейчас я на все отвечу и все распутаю.
Нечет – это книга.
Седьмая книга – это книга.
В Седьмую книгу входят циклы:
Тайны ремесла
В сороковом году
Ветер войны (кончается «Справа раскинулись пустыри»)
Победа
Луна в зените
Смерть
С самолета и т. д.
В книгу Нечет входят циклы:
Городу Пушкина
Песенки
Три стихотворения
Античная страничка и т. д. и т. п.
Путаница вызвана тем, что Ветер войны в «Беге» почему-то – и безусловно в редакции, п.ч. в папках моих этого нет – выделен крупнее, наравне с названиями книг, в то время как это всего лишь ц и к л – один из циклов «Седьмой книги».
Это было сделано без меня, уже в Ленинграде – а моя вина в том, что при расклейке я не заметила этой несуразицы и тем ввела в заблуждение Вас и, боюсь, оформителя…
Получили ли Вы примечания?
Жму руку. Отвечаю в минуту получения Вашего письма.
Л. Чуковская
P. S. Статья К. И. у машинистки.
Сегодня – 3/1 – получила Ваше письмо и фотографии.
Пишу, чтоб сказать, что задачу Вы мне задали очень трудную.
Из присланных Вами 18 фотографий я знаю 4.
Я никогда их не собирала и никогда ими не интересовалась.
У Э. Г. умирает сестра. Она там – у постели. Я говорила с ней по телефону. Кроме того, о снимках она тоже знает мало и приблизительно…
Я попробую сделать, что могу – но на это надо время и время.
Вы прислали мне список тех дат и мест, которые Вам известны. Но Вы не указываете, откуда Вы их взяли. А источник мне знать необходимо…
Затем: фотография в Оксфорде (№ 16) – ужасная. Это какие-то похороны. Я бы ее удалила…
Я попробую привлечь к работе Толю Наймана и Мишу Ардова.
Насчет примечания к «Огромной скале» я, разумеется, не забыла. Но Ладыженская, сообщившая мне множество сведений об этих стихах – названия места не знает. Так что примечания не будет.
В примечаниях моих за это время набралось уже довольно много стилистических поправок…
Конечно, я буду советоваться с К. И. о фотографиях. Но сомневаюсь, чтобы он многое знал. У него есть 2–3, подаренные ею – и всё…
Жму руку
Л.Чуковская
P. S. В последние годы АА сама собирала свои фотографии и указывала на них даты и места. Но где они? У Пуниных? В Публ. Библ.?
9/1.68
Дорогой Борис Григорьевич!
…Я думаю,
Вам следует пригласить в редакцию Анатолия Генриховича Наймана и Иосифа Александровича Бродского и показать фотографии им… у них могут быть старые снимки, подаренные АА, с помеченными ею датами…Так, совместными усилиями, мы сделаем подписи без ошибок…
В № 12 «Вопросов литературы» в чьей-то рецензии на книгу Павловского упоминается «Реквием». Говорится о том, что Ахматова изобразила «драматические события 30-х годов» (т. е. очевидно сталинщину, ежовщину)…
Нельзя ли снова поставить вопрос о напечатании Реквиема? Вот тогда мы выполнили бы свой долг перед АА и перед читателем.
Что Вы думаете об этом?
Будьте здоровы. Жму руку
Л. Чуковская
Досадно, что наша трудоемкая работа по розыску, подготовке фотографий, их датировке в конце концов оказалась невостребованной. А фотографий в книге должно было быть шестнадцать, не считая фотопортрета Ахматовой работы М.Наппельбаума на фронтисписе. У меня сохранились и сами фотографии, и типографские оттиски этих фотографий.
Книга вышла и без примечаний к стихам, которые были, по сути, главной частью работы Лидии Корнеевны.
Я продолжал знакомиться в рукописном отделе Публичной библиотеки с архивом Анны Ахматовой. Чтобы попасть туда, необходимо было запастись официальным письмом издательства. Сейчас это кажется весьма странным, но в те годы такая процедура соблюдалась очень строго.
<…> января 1968
Заведующему рукописным отделом
ГПБ им. Салтыкова-Щедрина
тов. Мыльникову А. С.
В Лениздате готовится к печати однотомник избранных произведений А. А. Ахматовой, куда входит большое количество фотографий автора. У нас возникли трудности с их датировкой.
Просим Вас разрешить редактору ДРУЯНУ Б. Г. сверить имеющиеся в нашем распоряжении фотографии с теми, которые находятся на хранении в Вашем отделе.
Долгих два месяца я не звонил и не писал писем в Москву. У меня были серьезные неприятности. По доносу в ЦК КПСС поэта-сатирика Бронислава Кежуна с меня усердно «снимали стружку». Я пребывал если не в подавленном, то в довольно мрачном состоянии.
Что-то от Вас долго нет вестей, это на Вас не похоже и я начинаю беспокоиться.
Я от Вас не получила подтверждения о посланных мною двух последних подписях к фотографиям.
Затем я уже два раза просила Вас вернуть мне фотографию АА, сделанную Бродским – 1963, Комарово, профиль. Вы написали мне, что она не нужна. Где же она?
Уж не больны ли Вы? Сейчас всюду грипп.
Пожалуйста, отзовитесь.
А я все тянул с отправкой Лидии Корнеевне уже снятой фотографии, надеясь на то, что все утрясется, о чем неуверенно уведомил ее по телефону.
Казалось, вот-вот работа над книгой закончится, и читатели наконец получат драгоценный подарок. Однако застойное затишье уже приказало долго жить. Над общественной жизнью сгущались тучи, идеологический пресс все заметнее давил на литературу. В полной мере я ощутил это на себе. Через много лет я прочитал переписку Л. К.Чуковской с академиком В. М. Жирмунским. Вот что она сообщила ему в письме от 27 апреля 1968 года: «…Сейчас у меня побывал Владимир Григорьевич <Адмони>. И тут же мельком сказал, что в Лениздате снят Друян – за книгу Горбовского – и все книги, подписанные им к набору, пересматриваются».
Только чудо спасло тогда меня от увольнения с работы.
Появившуюся корректуру книги Анны Ахматовой в это самое время неторопливо изучали то ли в партийных, то ли в цензорских кабинетах, что, впрочем, одно и то же. Ничего хорошего от вердикта этих всевластных структур ожидать не приходилось. Делиться же своими опасениями в этот напряженный момент ожидания я ни с кем не помышлял.
Однажды меня пригласил в свой кабинет цензор. На его столе лежала раскрытая корректура на странице со стихотворением «Последняя роза». Эпиграфом служила строка: «Вы напишете о нас наискосок. И. Б.». Улыбаясь, хозяин кабинета поинтересовался, кто скрывается за инициалами И. Б. В ответ я заметил, что об этом надо было бы спросить у автора, но, увы, увы… Цензор моей иронии не принял и сухо сказал, что на самом деле я отлично знаю, кто такой И. Б., но почему-то поделиться с ним своим знанием не желаю. Продолжая «валять ваньку», я предположил, что И. Б. – скорее всего Иван Бунин. Цензор, уже сердито глядя мне в глаза, твердо произнес, что И. Б. – это Иосиф Бродский и что я напрасно играю в угадайку, эпиграф же безоговорочно снимается. Если я не согласен, будет снято все стихотворение.
Мой редакторский экземпляр корректуры по распоряжению Дмитрия Терентьевича Хренкова был отправлен на рецензию академику Виктору Максимовичу Жирмунскому, который в это самое время работал над подготовкой стихотворений и поэм Анны Ахматовой для Большой серии «Библиотеки поэта».
Виктор Максимович написал обстоятельный пятистраничный отзыв, который завершался следующей фразой:
В заключение я хотел бы еще раз приветствовать своевременную, очень нужную и вполне компетентную публикацию, подготовленную Лениздатом, и пожелать скорейшего выхода в свет издания, которого с нетерпением ждут советские читатели.
Академик /В. М. Жирмунский/