Неправильная пчела

– Ой, Харитоша, а ты мне не рассказывал, – просительно улыбнулась Вторая, – расскажи нам, интересно же. Отчего год упомнил?

– Эх, девы! Волос длинный, ум короткий, память – с мыший хвост! – самодовольно осудил их дядька Харитон, – в тот год умер властитель дум Михаил Александрович Бакунин. Гомон тогда рекомендовался сербом, изображал из себя обиженного брата-славянина и терся возле великих. Бусины им катал, проще говоря. Сила у него была не то, чтобы слабая, а умеренная. Однако же Бакунин, когда при смерти был, то помощь любую отвергал. Умер он плохо, без покаяния, в больнице для бедных. Впрочем, он и сам этого хотел. Я же поехал туда, чтобы убедиться, что этот ирод действительно почил в бозе. Так с Гомоном и познакомились, силушкой померились, да о политике крепко сцепились. Не то, чтобы сдружились, а жалко его стало. Он, как собаке пятая нога – лишним был за границей. А у нас кипучий котел разжигали. Я его в Москву перетянул, но потом пожалел. После его переезда много наших погибло. Он обаятельный был, бесшабашный, втягивал людей в разные авантюры. Не жалел никого, ради дела революции. Потом, когда потерял и брата, и жену, успокоился, осел на месте. Конечно, наша страна не такая, чтобы в одном обличье можно было до смертушки досидеть, побегал он от Сибири до Калининграда, да остался в Ленинграде. Да и все мы бегали, прятались, больно уж приметные. В нашем деле что главное? Не пользу принести, а выжить. Больно нужна людям наша польза? Бомбу они и без нас сделают, излечить от болезни – вопрос спорный, мы не всякого на ноги подымем. Мертвых оживлять – это на тысячу один способен, и то ценой своей жизни зачастую. По большому счету кто мы? Бабка Яга да Кащей Бессмертный. А нам место только в глухом лесу да в детской сказке.

–А можно на Гомона в деле положиться?

– Э, милая, – засмеялся дядька Харитон, – энтот человек – хитрован. И вашим, и нашим хвостом помашем. Двойной.

Глина доела рассыпчатую картошку, собрала коркой хлеба лук и подсолнечное масло. Сытое тепло окутало ее, спорить не хотелось, а послушать она была готова.

– Скажи, дядька Харитон, а почему мертвых оживлять плохо?

– Плохо нарушать нормальный ход вещей, идти против природы.

– Может, и лечить тогда не стоит, – спросила Вторая, считавшая себя травницей и лекарем, – выживет, значит выживет, а бог прибрал – помолимся.

– Ишь, повадились языками вавилоны выплетать! Слово старшего не указ для вас? – взвился дядька Харитон, – что живо –то добру податливо, дышит и надеется. Что мертво – только тлен один! Что может тлен породить? Тебе мрака духовного не хватает? Зачем пускать в мир живых мертвый дух? Ты поручишься за него? Чужой он, с обратной стороны мира. Туда-сюда шастать – это сразу два мира разрушать.

Глина и Вторая прыснули, а дядька Харитон схватил потемневшую от времени деревянную ложку, и треснул ею каждой по лбу. Девчонки от неожиданности охнули и стали потирать испачканные лбы. Дядька Харитон разозлился, всунул руки в тулуп и выскочил на мороз. То ли курить, то ли поматериться вдоволь без чужих ушей.

– Чем орать на нас, лучше бы рассказал, как донюшку свою оживлял, – произнесла тихо Первая.

– Да ты что! – ахнула Вторая.

– Такие дела-то, на себе испытано, – ответила Первая, – а ты думаешь, отчего у него облик такой? Мы вот молодые, Глина тоже не скоро состарится, ежели вовсе состарится, а он – седой да вихрастый. Всю силу он потерял на том. Дочка у него была, с женой он разошелся, что там у них вышло – не знаю. А только жена ему дочку и подкинула, совсем младенчика, он ее растил-воспитывал. А когда исполнилось доне двенадцать лет, так переехало ее телегой, все тело изломало. Он и сам ее лечил, и по другим знахарям таскал. Все без толку. А однажды пришел домой – а донюшка его на кровати мертвая, уж как мучилась, а не выдержала. Расплела косу и на ней же и удушилась.

Вторая размашисто перекрестилась.

– А Харитон за ней на Ту Сторону ушел, вернул донюшку домой. Пса своего там оставил, ох и тужил, что обменялся. Косу поганую дочери отстриг. Доня как все была с виду, и ходила, и сидела, и разговаривала. Но молчала больше и не ела ничего. Потом увидел он, как доня его голубей убивает и кровь их пьет, тем и питалась. Увез он ее сюда, на хутор. Жил тут с ней. Потом я сюда уж пришла, и застала их вдвоем. Страшно на них смотреть было: они не разговаривали, только взглядом обменивались. Доня его все в глубь сада ходила. Что там делала – не знала я сначала, а однажды за ней пошла. Увидела, как она зайца поймала в силки, крупного такого. Голову оторвала и… О, господи святый. Убежала я, Харитону сказала, он промолчал только. А ночью просыпаюсь, стоит его донюшка надо мной, а в руках вилы. А Харитон хрипит уже на лавке – она ему брюхо продырявила. Как есть продырявила. Заголосила я и вон из избы выбежала. Два дня в лесу пряталась, потом вернулась. А Харитон уже на четвереньках ползает, сил ходить нет, а доню похоронил. Если пойдете на Ореховый Пасынок, то холмик увидите неприметный, он уже с землей почти сравнялся. Там его донюшка, под камнем лежит. А креста ей православного и не положено, не потому что некрещеная, а потому что нежить.

– Как же дядька Харитон выкарабкался? – прервала Глина долгое молчание.

– Не сам. Я не смогла лечить, силы совсем не было. Бросила его, поехала к бабке-шептухе, Василисе Деминой, а она уже с Маврой меня свела.

Мавра кивнула и сказала медленно:

– А мне ведь не сказала ты, что дядьку Харитона нежить попортила. Кабы я знала – не взялась бы лечить. Потому что сроду такого не было, чтобы нежитью порченый выжил.

– Вот и хорошо, что не сказала, – ласково ответила ей Первая и положила ладонь на полное плечо Второй.

– Значит, ты Харитона молодым видела? – спросила Глина Вторую.

– Видела, справный был мужик, всем мужикам мужик. А теперь вот – просто дядька Харитон, – сказала Первая лукаво, и все девчонки засмеялись.

Глина оделась и вышла наружу, синица, так огорчившая ее, улетела. Дядька Харитон возвращался из сарая, где он подсыпал курам. Шапка-ушанка развязала свои веревочки и потешно помахивала наушниками.

– Скажи, Глина, отчего петухи яйца не несут?

– Ну, потому что они самцы, – ответила Глина, удивляясь.

– Если петух снесёт яйцо, то из него вылупится василиск. Знаешь это кто?

– Страхолюдина какая-то древнеславянская, – засмеялась Глина.

– Да, страхолюдное порождение перевернутого порядка вещей. Вот наши невесты только три яйца снесли сегодня, – вытащил из-за пазухи дядька Харитон приобретение, – но на пирог хватит.

Глина обняла дядьку Харитона и сказала:

– Не парься, дядька. Мы и черствую краюху погрызем.

Дядька Харитон поцеловал сухими губами Глину в лоб и повел в избу.

***

Новый год отмечали дружно. Вместо елки нарядили куст можжевельника, который никак не хотел расти в высоту, а «пёр дурниной» по меткому слову Второй в ширину. Они все гадали, то ли «верхушку ему кто отчахнул», то ли лиса приходила под корень помочиться, а единой версии не выдумали, и довольствовались тем, что есть.

– Кажный год ему говорю: вырублю, к чертовой матери, надоел ты, – сообщил дядька Харитон Глине, которая впервые встречала новый год в такой странной обстановке, – а этот скес возьми да и вырасти на пару сантиметров. Пару вверх, да пяток в ширь.

– Скес? – переспросила Глина.

– Ну да, враг рода человеческого. Так в моей деревне говорили, – с удовольствием пояснил дядька Харитон.

– Сколько уже этот скес тебя мучает? – уточнила Глина.

– Да лет десять уже, всё ждет, что подмогну расти. Ан нет, выкуси, – показал дядька Харитон кукиш кусту.

На крыльце смеялась Первая, надувая мыльные пузыри и превращая их в небьющиеся цветные шары. «Простое волшебство, и в Тонкий мир лезть почти не надо, можно из себя черпать», – внезапно подумала Глина и взяла в ладонь горсть снега. Она подкинула его вверх , и каждая снежинка увеличилась на глазах, отделилась от снежного кома, застыла словно тонкая льдинка. Каждая, покрутившись на ветру, села на свое место. Первая повесила шары, а наверх, выбрав из куста самую высокую ветку, дядька Харитон прикрепил старую пластмассовую звезду.

– Должно же хоть что-то быть честное! – сказал он строго и пошел в дом.

На столе уже были моченые яблоки, котлеты и картофельное пюре, пирог с капустой и бутылка яблочного кислого вина. По радио Президент поздравил трудящихся и бездельников, прозвучал бой курантов. Община подняла высокие бокалы.

– Пейте быстрее, скоро морок кончится, – предупредила Первая.

Выпили со смехом и поздравлениями из бокалов, а на стол поставили уже стеклянные стаканы в подстаканниках. Каждый вспоминал, как встречал новый год в детстве, какие подарки дарили ему близкие.