Нерозначники

– - Ты должна стать моей женой!

Таля так и обомлела. Наглость-то -- "должна"...

– - Пустите, я сейчас закричу.

Альберт поморщился: он-то думал, что Таля от счастья в обморок упадёт, а оно вона как... Тут на него спесь и нашла. Размахнулся и со всей дури ухнул корзинку с цветами оземь. Розы во все стороны рассыпались.

У Тали словно всё внутри оборвалось. Ожгла она самодура этого ненавистным взглядом и опустилась к цветам. Собрала их дрожащими руками. Расправляя помятые лепестки, гладила их и шептала ласковые слова.

Янька немного сконфузился, однако тут же себя обратно нашел.

– - Что ты их жалеешь!
– - усмехнулся он.

– - Мало я тебе их, что ли, прислал? Ещё куплю, -- и вовсе зареготал.

А у Тали -- слёзы на глазах. Сложила она цветы в корзинку, смерила Альберта презрительным взглядом, а янька и зашипел сквозь зубы:

– - Сама потом прибежишь. Узнаешь, кто я такой, узнаешь...

Таля промолчала.

Ухмыльнулся Альберт снисходительно, точно царской милостью одарил, и Сомовья голова отстранился в сторону.

После разговора с Талей Альберт в ресторан поехал, ужин там для него сгоношили.

"Почему я должен на этой портнихе жениться?
– - по дороге думал он.
– - Красивая -- это есть, но можно было и так её взять. А мне нужна женщина моего уровня. Не бизнес-леди, само собой, а какая-нибудь знаменитая актриса мне бы подошла. Хоть эта балерина Анна Ланская, и красивая, и молодая, и у всех на слуху".

Было довольно за полночь, когда Альберта мертвецки пьяного привезли домой. Повалился он на кровать и тут же уснул. А глухой ночью проснулся от кошмара гнетущего... и вдруг заслышал торопливые шаги. В страхе враз повернул голову и увидел, как из глубины комнаты надвигается тёмная человечья фигура... Тут уж его совсем ужас обуял. Вскинул он руки, очумело замахал ими и завизжал по-свинячьи.

В то же мгновение перед фигурой три заплеска пламени вспыхнули, осветив растрёпанную Шиверу. В длинном белом ночном платье, с разбросанными как попало волосами, держащая массивный подсвечник в руках, она и впрямь, как яньке и почудилось, походит на средневековую графиню, обходящую свой тёмный замок.

– - Ой, испугался, Альбертушка?
– - елейно залепетала она.
– - Прости... А я уснуть не могу... Всё думаю, как свиданьице прошло... Вот и решила: что утра ждать?
– - канделябр на тумбочку поставила и подле Альберта на краешек кровати уселась. Мило руки на коленях сложила и слушать всякую подробность изготовилась.

– - Ну, что, Альбертушка, видел её?

А яньке -- какие уж там беседы вести? От ужаса в себя прийти не может. До этого и без того от пьяного зелья толстоязыкий был, а тут с испугу и вовсе дара речи лишился. Хотя Шивера и ранешно позволяла себе такие шутки, так это посветлу, а тут ночью на открытые глаза кошмар явила. И что, спрашивается, прийти надумала? Знает же, как встреча прошла. Стояла там незримо рядышком, уши тянула и глаза пялила.

Очунулся Альберт немного и обсказал всё как есть.

– - Молодец, Альбертушка, -- похвалила Шивера.
– - За это тебе хочу подарочек поднести, -- и вдруг у неё в руках плоская золотая фляжка объявилась.

На поглядку она красивая и дорогая. На одной стороне фляжки орёл выгравирован, в полёте держащий в когтях извивающуюся змею, а на другой -- змея, нависшая с разверзлой пастью над гнездом с двумя орлятами. Кто понимает, поразился бы тонкости работы. Чёткие линии, дивный узор. Вдовесок по верхнему и по нижнему ободкам драгоценные камни вкраплены -- бриллианты, рубины, сапфиры, изумруды. Самые дорогущие самоцветы, и самой тонкой огранки.

Изящный, конечно, подарок, вот только худой он вовсе, несчастье лихое приносит. Ну да Альберту откуда знать? А хоть бы и знал... Глазёнки у него загорелись, так и ухватился обеими руками за фляжку.

Шивера ещё подле Альберта находилась, когда на него сон нашёл. И чудно так ему всё привиделось -- поплыло всё у яньки перед глазами, и внутреннее убранство вместе с Шиве­рой растворилось в воздухе. А стены вдруг ожили, выгибаясь дугой, углы размы­лись, и будто уже овальная комнатка. Потолок сферой навис и пол зашевелился и потянулся краями вверх.

И чудится Альберту, что он кукушонок. Внутри яичка лежит, и хорошо ему и тепло. Вдруг через скорлупу слышит: зовёт его кто-то, по имени кличет. И голос до боли знакомый, только шипящий какой-то...

Кукушонок зашевелился и нерешительно тронул клювом стенку яйца.

– - Сильней бей, сильней, -- шипел голос снаружи.

Изловчился кукушонок и со всего маху ударил. По стенке трещинки пошли. Ещё раз ударил и прорешку в скорлупе пробил. Солнышко ворвалось внутрь, светло стало. Выклёвывая по кусочку, кукушонок расширил пролаз и выбрался наружу. По гнезду пополз по мягкой подстилке из пуха и травы и вдруг на два домика -- на два яйца натолкнулся. Вовсе это ему не по нраву пришлось. Хозяином, вишь, в гнезде себя почуял, а тут ещё кто-то.

И слышит опять голос снизу -- змея вокруг дерева ползает и шипит, шипит:

– - Я не могу достать... Скинь их вниз. Это нужно и тебе и мне....

Кукушонок подлез под одно яйцо, взгромоздил его на спину, поднатужился да и сбросил его за край гнезда. И второе яйцо также скинул.

– - Молодец, Альбертуш-шка, -- шипела змея, -- молодец.

А под утро Альберту другой сон привиделся. Будто балерина Анна Ланская тут с ним, в постели, рядышком лежит и говорит ему жалостливо (и тоже, слышь-ка, чуть шипя либо шепеляво...):

– - Я тебе надоем -- ты меня бросишь.

– - Не брошу, не боись, -- важно отвечает янька.

– - Бросишь -- я знаю. Ты у нас кто -- гений, а я -- так...

Проснулся Альберт и подивился до чего же сон вещий. Всё по мыслям. А про ночной сон, таинственный, и не вспомнил вовсе. Только чувство и осталось, что загадочный он был. Да и к чему ему в какие-то сны вникать -- всё в жизни прекрасно, ни печали, ни забот, всякая радость впереди...

Зарубка 9

Чужими руками жар загребать

В слепом царстве и кривой -- король (народная пословица)