Нерозначники

Встали они в сторонке и на людей любуются.

– - Человечки все такие милые, -- взволновано шептала Лукерья, прижав руки к груди.
– - Лица чудесные. Вот если бы мы могли читать их мысли...

Люди мельком на странных гостей посматривают. Кто вспоминает, из каких они там отделов, а кто и на Лукерью заглядывается. На красоту её, конечно, ну и вид у неё перед другими на отличку.

У всех женщин, вишь, одёжка строгая, и тонов неярких, а у Лукерьи до пояса платюшко прозрачное, только на груди полоска затемнённая, с золотым позументом. Юбчонка, правда, длинная, додольная -- туфельки белёхонькие иной раз из-под оборки выглянут, а то и вовсе их не видать. Платье само ярко-красное и на нём в россыпь листочки кленовые. Это платье у Лукерьи особняком значится, самое любимое, на лучшие празднества его одевает. Листочки на нём цветом меняться могут. Сперва они зелёненькие, а постепенно желтеют и в концовке краснеют и с цветом платья сливаются. Из украшений на Лукерье только кулон золотой -- примечательный, правда, со значением, по людскому суеверию, -- и серёжки с красными камушками. Руки -- без колец и перстней, лишь на запястье левой руки браслетик золотой в виде змейки.

А Мираш с Ма-Маром на поглядку ничем и не примечательные. Оба в костюмах строгих, чёрного цвета, и при галстуках однотонных. Мираш только усишки себе приладил, чтобы старше глядеться, а Ма-Мару и портить себя не надо: при костюме-то и в очках -- вылитый профессор. И не жубря уже -- вставную челюсть во рту перекатывает, хотя и шамкает по привычке.

Как водится, сначала речи пошли, лепортовать давай: мол, сколь всего сделано-переделано! Много, дескать, наворотили делов, а в следующем годе наделаем ещё лише этого. Итоги подвели, словом. Всем там наград досталось. Кому часы золотые массивные, кому технику электрическую и конверты толстые с игнишками. Работягам тоже по грамотке дали. Потом фильм какой-то смотрели об истории завода.

Ма-Мар сидит, слюной обливается, всё никак не дождётся, когда к кушаньям позовут. Только все расселись к столу, и Ма-Мар самое большое блюдо к себе потащил. Лукерья его отдёрнула: дескать, всего понемногу брать надо. Ну, Ма-Мар и набрал себе, ажно в тарелке не уместилось.

– - Я-то думал, деде Мар, что вы сытый, -- посмеивался Мираш, -- а вы вон как жмякаете! Как бы мозоли на зубах не набить... Новая всё-таки челюсть...

По случайному стечению обстоятельств, за столом Илья аккурат против обережников оказался... Смотри на него, сколь хошь, любуйся. А такой он, знаешь, разудалой молодец стал! Из глаз огонь рвётся, а то и надменность вычурная тяжестью полилась. На своих работяг малость кичливо смотрит да и на начальников не по-доброму так-то, с женщин и вовсе глазами всякую одёжку снял. Сразу же и Лукерью глазком очертил... Заприметил, слышь-ка, в её фигуре всякие соблазны.

Что и говорить, с Ильей перемена известная случилась. И не мудрено, Шипиш Переплёт сразу, как только душа Ильи пропала, свою вещунью, новую фальшивую судьбу, для Ильи верстать сел. Ну и навроде своей шутки придумал. Схотелось ему, чтобы Илья место Альберта занял... В пьяницу, стало быть, превратился.

Оно ведь известно, Шипиш частенько так делает: чужую суженую невесту своим покрученникам отдаёт, а взамен... Ну, или дозволяет злому и скудоумному в достатке и роскоши пожить, а у того, кто людям пользу принести может, последнее отнимает. Словом, по кривосудию своему судьбы меняет, как разохотится. И не скажешь, что мимодумно. Всякое место, получается, в мире занято, отсель и вроде как нарушения никакого, вроде как и незаметно.

К слову сказать, в таком разе Шипиш Переплёт силу свою кромешную на первое время даёт, чтобы, стало быть, человек по душе не скучал и отвыкал постепенно. Хотя и без того в человеке, когда душа теряется, поначалу спесь странная объявляется, эдакая бравада непонятная. Человек о себе невесть что думать начинает. Кажется ему, что якобы силы в нём много и всё-то ему дозволено. Словом, мир для него создан, обожай себя и живи в своё довольствие.

В этом, кстати, скрытая мера есть: коль скоро такое понимание проходит, тем человека и ценность выше.

...Смотрит Илья на Лукерью и сам подмечать стал, что и красавица с него тоже глаз не сводит. Распахнула свои большущие, как у оленухи, очи, так и заволакивает голубыми, как васильки, глазами. Что и говорить, сплетение мыслей случилось.

Музыка медленная полилась, и Илья не мешкая подбежал, пригласил Лукерью на танец. Пококетничала она чуть, конечно, однако согласилась... Ну и поплыли они в прекрасном танце, закружились под музыку вальса. Познакомились, стало быть, на лёгкую руку, и тут между ними и разговор чудной возник. Всё из-за кулона, что на шее у Лукерьи висит.

Кулон, слышь-ка, Лукерья мудрёный подобрала. Подковка такая золотая на цепочке, к одной ножке у неё монетка золотая прикреплена, а к другой -- камешек красный в оправе. Драгоценный, верно, камень, так и переливается на свету, во все стороны лучики пуская.

– - Какая у вас интересная вещь, -- заинтересовался Илья.
– - Никогда такой не видел.

Лукерья просияла и говорит:

– - Это от бабушки, мой любимый талисман. Я его всегда ношу, и спать когда ложусь, не снимаю... Вот смотрите: монетка, она мне деньги приносит, а камешек -- удачу, -- помолчала немного, поглядывая на Илью томно, и добавила: -- И любовь...

– - Интересно...
– - смотрит Илья на талисман, будто любуясь, а у самого шельмешки в глазах заиграли.
– - А у меня ничего такого нет... Но зато я верную примету знаю: если летом утром золотой цветок одуванчика увидел, значит, и весь день удачный будет, и деньги и любовь, само собой...

– - Вот как!
– - удивилась красавица, всё так же улыбаясь.
– - Никогда не видела золотой одуванчик. Где-то можно купить?

– - Что вы! Они на всех полях бесплатно растут...

– - А-а-а...
– - догадалась Лукерья.
– - А зимой как же? На что смотрите?

Илья прищурился и отвечает:

– - А зимой я тоже на жёлтый одуванчик смотрю -- на солнце.

Лукерья словно и не подметила подначки, улыбнулась и спрашивает:

– - Солнышко, конечно, хорошо, но ведь оно для всех, а талисман только мой.

– - Мне вот бабушка талисманов не оставила. Что же делать?

– - Ничего страшного, есть, кому о людях позаботится...
– - загадочно улыбнулась Лукерья.

– - Вот как! И кто же это?
– - насмешливо спросил Илья. И вдруг посмурнел, словно у него давняя рана заныла, и говорит: -- Женскому сердцу, как говорится, не прикажешь...

– - Да, приказать невозможно, -- со всей серьёзностью сказала Лукерья.
– - Ничего не поделаешь, пары венчаются на небесах... Если люди суждены друг другу... от судьбы не уйдёшь...

– - Не уйдёшь... Не уползёшь...
– - Илья вдруг себя отдёрнул -- вовсе не по его мыслям разговор пошёл, -- ну и давай всякие комплименты развешивать и ухаживать по жениховскому обряду.

Мираш выпил человечьего ликсира и вовсе несообразно себя повёл. Скучно ему стало на Ма-Мара смотреть. Тому, вишь, ни до чего дела нет, трескает себе и трескает. Огляделся Мираш и возле какого-то уже вовсе пьяного присел. Ну и давай ему про свою горькую долю рассказывать.

– - Я учителем хотел стать, -- доверительно известил он.
– - Институт закончил, а тут меня жениться угораздило. Пришлось денежную работу искать. Сейчас я неплохо зарабатываю, а какая от меня польза людям? Просыпаюсь ночью и мечтаю, как я детишек учу. Ладно бы любила, а то ведь и любви-то никакой нет. Эффект многолетней привязанности.

– - Что-то ты больно молод для многолетней привязаности, -- засомневался пьяный толстяк.
– - А вообще, прав: все от них беды, от них, стерв.

– - И не говорите!
– - вздохнул Мираш и, указывая на Лукерью (она с Ильёй танцует и смеётся весело), покачал взъерошенной головой и сказал: -- Эх, дурят они нашего брата, человека... Дурят, ох и дурят!..