Нерозначники
Шрифт:
Супрядиха знай его подначивает:
– - Гли-кось, парень лихой! Самай отчаянный! Прямьём так и ломит, так и ломит, ально медведь-шатун.
Мирашу не глянулось такое разгулье, не захотел в кипящий котёл лезть, но вида не подал. До этого вполуха Антипа слушал, а тут сам к нему потянулся и спрашивает:
– - Дальше-то что было? Украли, что ли, лосёнка?
– - Как же, украдут!
– - проворчал Антип.
– - Как же его было украсть, коли у меня все волки и медведя, и всякие мясоеды извещены были?! Уж так я им нагрозил, что они и близко не подступались. Да друг за другом следили, обо всём меня упреждали. А лесовин какой посмеет?
– - вспылил, ажно тростью хватанул о край стола, да ещё хотел добавить словцо -- покрепче, а тут вдруг посмяк сразу и говорит: -- Моя промашка... От волков отгородил -- вон они страх и потеряли. Всего бояться перестали.
Антип помолчал немного, потом и говорит:
– - Сколько опосля ни старался, а на ту стать боле не получилось. Другой лось пошёл, даром что раместее.
Аноха Зелёнка краем уха слышал, что Антип сказывал, да и говорит:
– - Слышал я твою байку. Только никакой лось против моих волков не постоит. Любого ставь. Я против него всего одного пущу -- намах разделается.
Аноха, знаешь, всегда за волков радеет. По его мыслям, другой зверь только на потребу волкам и нужен. Одно время мечтал тучных маралов развести, а силы чтобы в них и вовсе не было. О волках, известно, заботился, дабы им сытнее жилось.
На всё у него одна присказка: "Хоть и хищный зверь, а кусать всякому охота; брюхо, оно совета не спрашивает".
Ничего у него, конечно, не получилось: быстро в надзоре прознали. Ну и попал под расплатицу. Еле в лесовинах удержался. Смилились отчего-то в верховьях, но напредки пригрозили, чтобы строго природный закон следил. Втолковали, как водится, что улучшать только природность можно. Погоревал Аноха, само собой, а волкам сказал: "Тут нас не поняли. Возьмём другой курс".
Так он всё внимание волкам и отдал. После того много времени прошло, а про его разбойников чудное сказывать стали. Такая молва пошла, что только отмахивайся. И плавают они, и ныряют, а под водой шуруют не хуже любой выдры. И по деревьям лазают, а потом с самой макушки вниз прыгают. Без всякого порона для здоровья. А уж могутные -- и медведя рядом не поставишь.
Брёх, конечно. А может, и правда чего...
Редкое празднество проходит, где бы Аноха своими волками не похвалялся. Вот и сейчас Антипа зацепил. Старые они противники -- как схватятся языками, так и не разнять никакой силой.
Времени немного прошло, а гулянка уже в полную силу вошла. Мираш на гостей смотрит, а у них будто всякое разумение из головы выдернули. По столу грай несносный стоит, ни слова не разобрать. Которые лесовины и в рассорку вошли. Кричат друг на друга, грозятся. Дорофей спит, положив бороду под ухо. Стол под ним от топанины подпрыгивает, а ему хоть бы что -- похрапывает знай себе.
Супрядиха Северьяна уже не нахваливает, а другим боком к нему повернулась.
– - Тю! Ишь, бобик непривязанный разошёлся!
– - смехотничала она.
– - Дивуйтесь на него, девоньки. Из какой же распродальней дыры тебя занесло, милай?!
А тот уже ни мур-мур -- слова сказать не может. Отогрели, небось, растопили...
– - Эй! Лихоманы таёжные!
– - гремел Ваня Тишина.
– - Любого перепью! Чичас моё время! Понимать надо! Живёте тут среди древяной-травяной дури и жизни не знаете.
Тоже он, знаешь, как и Мираш, верша. Только его в давние годы с верхов спихнули. А стать осталась -- среди лесовинов всегда высоко себя носит, ну и редкость, когда из
него доброе слово выбежит. Поначалу он отпихивал стопку, а сейчас уже зубами вцепился в граненое стекло, и будто все крепи слетели.– - Молодец, Ваня!
– - дивовалась Супрядиха, -- Покуда пьётся, потуда пей.
– - И вовсе большой бокал к нему подвинула.
Ивану не с руки себя уронить. Огладил он в руке бокалыш -- ладно тот пиявкой к ладони прильнул -- да и чендарахнул до дна. Да прямо под стол и грянулся.
Лека Шилка -- ох и воструха девка!
– - над Ириньей Ильницей, хозяйкой речки Суленги, подшучивать взялась:
– - Сказывают, видели тебя в городе, людям рыбу продавала...
Та отмахивается -- спокойного, знаешь, нрава.
Лека не отступается.
– - Денех-то много выморщила?
Иринья шутейно отвечает:
– - Денег -- страсть, да не во что класть.
Лека, словно без всякого интереса, и говорит:
– - В этом городе обдичаешь ишо, угоришь от чада и шума...
Иринья вприжмур на Леку глянула, точно тайну тронула, да и спрашивает:
– - В город, что ли, переезжать собралась?..
Та враз и отступилась, в пляс по кругу пошла.
– - Ой, девоньки, спина кружится. Хорошо-то как!
– - и пошла, пошла вытанцовывать.
Есть, знаешь, у Леки тайна малая, но о ней после расскажу.
Словом, удалось новоселье... Только лесовин Кит и его помощница Лема-волчица невесёлые сидят. Притихли в сторонке, молчат и пугливо по сторонам озираются. Лема смотрит, смотрит да и не удержится -- ткнётся волчьей мордахой Киту в ухо и скажет: "Дикость какая!". А то ещё уговаривает, чуть не плача: " Не могу я больше, пойдём, а?".
Впервой они на такое пиршество попали. Не привычно, само собой. К тому же Кит -- не простой лесовин, с кромешников бывший, а такие всегда чужаками слывут.
...-- Укрякалась я седни!
– - опустилась Лека лёгонькой пушинкой на стулку рядом с Мирашём. Повернулась к нему, посмотрела озоровато и говорит бархатным голоском: -- Глаза у тебя чудные, я таких зелёных сроду не видела. Век бы смотрела!
Мираш ликсир больше не пил, а всё по сторонам смотрел и опытности набирался. А поговорить уже давно не с кем стало.
– - Весело тут у меня...
– - насмешливо произнёс он.
– - А у нас всегда весело, -- засмеялась Лека.
– - Жизнь у нас такая, разнесчастная...
– - поникла чуть, словно горестное что припомнила, и опять просияла: -- От тебя все к Северьяну в его ледяную сторонушку летим. Звал...
Стали о всякой всячине разговаривать. Тут-то потихонечку Мираш к своему интересу и подвёл. Равнодушный вид на себя напустил и спрашивает: кто такие, мол, нерозначники?
Лека смутилась чуть, но тотчас же опять улыбнулась.
– - Нерозначники?
– - переспросила она, замялась чуть и говорит: -- Это когда у утки и селезня перо одинаковое.
– - А что, разное бывает?
– - не понял Мираш.
Посмотрела Лека как на дитё малое и говорит: .
– - А то нет! Вон утки, считай, все почти разновидности такие. Селезень разукрашенный да расфуфыренный, а уточка скромного окраса. Так же с глухарями. Мошник -- чёрмный, с приметным пером, брови красные, а копалуха -- серенькая. У курочек такая же история. Ну, это всё простые... А вот лебеди -- те нерозначники. Ты по перу лебёдушку от лебедя нипошто не отличишь. Да и верные они, нерозначники эти. Друг без дружки не заживутся, а петуху от двенадцати до семнадцати куриц надо.