Нерозначники

Зарубка 11

Волчица-сыромаха и другие волки

Едва отъехали верши от места бедового, как вдруг Илья зашевелился, в сознание приходя, и уж веки задрожали. А Лукерья словно того и ждала, сразу к нему со шприцом подступилась и по жилам лекарства снотворного пустила.

– - Спи, Ильюша, спи, -- ласково погладила его по голове.
– - Ничего ты не понимаешь в жизни, дурачок. И в любви тоже. Я тебе снов хороших приготовила. А проснёшься, и любимая рядышком...

Потом подумала немного и помощникам говорит:

– - Вот я здесь вильховку приготовила, -- вытащила из-под сиденья небольшой рулончик и Мирашу протянула.
– - Ильюшу на неё положите. И смотрите у меня, поаккуратней с ним! Живой человек всё-таки.

Сказала так-то и исчезла, и не попрощалась даже.

Покрутил Мираш вильховку в руках. Вовсе это бесполезная для верш штуковина. Чтобы по воздуху путешествовать, у них крыла есть. А если надо в мгновение ока где очутиться, можно и двойнятку себе сделать. Особенно когда далеко совсем. И никакие неболёты ненадобны. Вот как Лукерья в этом разе: сделала себе двойнятку... и поучаствовала во врачебной помощи, ни на секунду, стало быть, из ресторана не отлучаясь. Там-то уж она, помнишь, каких делов наворотила. Обернула здесь дела, как надобно, и обратно с живикой-коренницей слилась.

К слову скажу, Мираш с Ма-Маром тоже себе двойнятки сделали, также, слышь-ка, в ресторане сидеть остались. Только коренницы здесь, в машине.

Однако не о том речь. А вильховка -- это самый что ни на есть неболёт. Можно на ней грузы всякие перевозить, которые плотной сути, будь то живое или неживое.

На вид это рулончик обыкновенный, а если его тряхнуть, раскатывая, он по воздуху расправится. Далеко может вытянуться, так, что и концов не видать. И притом земли никогда не касается, хоть и кажется иной раз, что на земле плотненько лежит. На поглядку, как тропинка. Раньше вильховку так и называли: тропинка-вильховка. Шириной она всякая бывает -- какая нужна. И расцветки различные, хоть цветастые, хоть однотонные. Правда, этими разукрасами только верши любоваться могут, потому как для обычного глаза вильховка невидимая. И если что-нибудь на неё положить, тоже невидимым становится. Лукерья для того и дала вильховку, чтобы Илью незримо куда надо переправить. Ни к чему случайных людей беспокоить, понапрасну дивеса показывая.

Вот такая вильховка. Вроде не хитрый снаряд, а для людей заветная мечта. Ноги самому ломать не надо, место только укажи, куда доставить, и спи себе. Ветры на неё не действуют, и ни с чем она столкнуться не может. Потому и опаски никакой. Полезная вещица, что и говорить.

Мираш задумался, на вильховку глядючи, Ма-Мара и не слушает. Он там машиной управляется и говорит, говорит, ни на секунду не умолкает -- всё, что видит, с языка складывает.

– - Может, нам, деде Мар, вильховку опробовать? Дальше на ней полетим, а?
– - вдруг предложил Мираш.
– - Быстрей будет.

– - Оно и верно, быстрей, -- сразу отозвался Ма-Мар.
– - А куда торопиться? Сейчас в какую схоронь заедим и в свой черёд уничтожим этот прекрасный автомобиль, -- вздохнул отчего-то и говорит: -- А жалко, наши мастеровые старались, старались... Глянь, как ладненько сделали! Каждый винтик повторили, каждую складочку... и вдруг ненадобна. Каждый труд, он уважения требует. Наш-то, конечно, посерьёзней будет, мы тут человечью жизнь устраиваем, но и мастеровых уважить надо. Им теперь всё сложней и сложней приходится. Сам видишь, какая у человеков техника пошла! Не знаешь, как и подступиться! Вот хоть седнишний случай возьми. Лушенька наша, простота, говорит мне: "Останови, Марлуша, машину так, чтобы Ильюшу не покалечить". Я пока во всех тонкостях разобрался, насилу удержал. Вон лежит целёхонький, никаких поврежденьев. А мог и не успеть.

– - Не по душе мне это...-- вдруг засумничал Мираш, -- неволим как бы...

Ма-Мар вздохнул и оглянулся назад. И непонятно, то ли из-за наивности Мираша печалится, а то ли и впрямь соглашается.

– - Самому муторно. Как колоду всё равно в лес тартаем. А что поделаешь... Так уж Луша наша распорядилась. Сам же сказал, что через деда её у них встреча назначена.

– - Так-то так... Но сами они должны как-то...

Мираш замолчал и задумался, на Илью глядючи. Вот он лежит беспомощный вовсе. Голова запрокинута, руки безвольно плетёшками лежат, а живика его, конечно, в страхе сейчас.

У верш зрение ночное во стократ сильнее человеческого будет. В сумерках, а ещё лучше в темноте они могут любое тело насквозь видеть. Остов и органы его, ну и живику разглядят. Она светящимся комочком по телу ходит или на местечке своём покоится.

Настроил Мираш нужное зрение, притушил свет и у Ильи живику смотрит. Сошла она с места и теперь по органам телесным мечется, то тут, то там посверкивая. Разладки в организме ищет и энергией органы питает.

Мало-помалу поуспокоилась всё-таки, медленней кружиться стала. И вот отойдя от сердца, вовсе ярконько засверкала. А на место своё всё равно не идёт. Мирашу это и надо, потому как если живика на своём месте окажется, то Илья тотчас же в себя придёт.

Ну и замечтал Мираш. Вот проснётся Илья... Представилось верше, как всё будет, и уж в намётанное будущее заглянул. Так увлёкся, что многонько ему там доброго и хорошего привиделось. Да и порадовался, видя, как ладненько Илья с Талей живут. Даже и не ведают, кому своим счастьем обязаны... А Елим и вовсе не знает, как за внучку благодарить. Во всём Мираша слушается и угодить старается. Ни у одного лесовина такого помощника нет!

Вдруг Мираш какой-то стук заслышал. Сразу от грёз и очнулся. Оглянулся растерянно и не сразу сообразил, откуда звук-то. Потом всё-таки догадался. Чудной случай вовсе вышел, потому как услышал... биение сердца Ильи. Да так громко!

– - Что за чушь!
– - засмеялся он. И Ма-Мару рассказал о том.

Посмеялись оба, а Мираш всё равно от наваждения не отмахнулся. Для верши уж совсем несуразность. Стал он с Ма-Маром о всяком разговаривать, лишь бы только стук приглушить.

К Елиму путь не близкий, да притом через Нарымские леса. Из города-то спокойно выехали: дороги накатанные, машина и устали не знает. А потом дорога вовсе несообразная пошла. Потужилась машина сколько-то и увязла в снегу.

Оглянулись верши, а вокруг тайга и тихо. Самая ночь.

– - Теперь уж ничего не поделаешь, -- рассудил Ма-Мар.
– - Доставай свою вильховку. На ней теперича поедим.

Приладили вильховку под днище машинное. Качнулась она да и поплыла спокойненько, и никакой дороги ненадобно.

– - Хорошо хоть никто из людей не увидит, -- пошутил Ма-Мар.
– - Испугались бы... А то какой и умом повернётся...

* * *

Из людей и впрямь никто на пути не повстречался -- даром что пустая это опаска, -- а вот среди лесного народца скоренько глазастые объявились. Едва только верши, вильховку понукая, поехали, а их уже сова-ушанья высмотрела строгим глазом. На берёзе она весь день просидела и вот думала, лететь ли ей на охоту либо поспать ещё. Вдруг видит: вовсе чудное явление. Машина человечья по дороге движется, а свету от неё ничуть не бывало, и не тарахтит, не громыхает, как ранешно-то. В прошлые разы встречала, бывало, машины эти, так не знала, как свои чуткие уши оборонить и глаза от слепящего света уберечь. Известно, совы на многие метры услышать могут, даже как у мышек сердечко бьётся, а каково, когда рёв моторный на всю округу несётся?! Тут хошь крылами прикрывай, хошь улепётывай со всей моченьки, а всё равно гул в голове стоит. А сейчас напружила слух на полную мощь, а окромя шороха странного, ничего не расслышала. Чудно ей показалось, ну и решила проследить, что да как.

Скажу тебе, сова эта на особой славе состоит. В лесу её почти все знают. За глаза в насмешку Опалихой зовут. Кто посмеивается над ней, а кто и уважает, побаивается. А всё после одного случая, что по лету приключился.

В дерево, в дупле которого она дневала, во время грозы молния ударила. Тополь тогда со страшным треском до корня развалился, прямёхонько через дупло раскололся. К счастью, сова успела выскочить, но крылья чуть подпалила, ну и от испугу всё-таки умом пошатилась.

Попервости-то, слышь-ка, обиделась.