Неверный отец. Счастье в конверте
Шрифт:
– Всё нормально, Амина? – хмурится Герман, слегка отстраняя меня и беспокойно всматриваясь в мое лицо.
– Теперь да, - лепечу, рисуя на губах улыбку. – А у тебя? – киваю на телефон, который он нервно крутит в руке.
– Хм, да…. Неизвестный номер названивает, - убирает трубку. – Не бери в голову. Поехали? – целует меня в щеку, ещё раз окидывает настороженным взглядом и, получив одобрительный кивок, заводит двигатель.
В теплом салоне автомобиля, рядом с любимым мужчиной, слушая его бархатный голос и вдыхая запах знакомого одеколона, я быстро успокаиваюсь. Тревоги остаются позади,
– А знаете что, Герман Янович.… - зову его официально, поглаживая ладонью по предплечью.
– По заднице получишь, - угрожает шутливо, поморщившись от своего отчества.
– Тс-с, - шикаю на него. – Не перебивай! Я пытаюсь в ресторан тебя пригласить после смены. Официально, - поднимаю указательный палец.
– Давай сходим куда-нибудь вечером?
– О как! Есть повод? – широко улыбается, перехватив мою руку и поднеся к губам. Быстро целует тыльную сторону ладони, чмокает каждый пальчик - и переключает внимание на дорогу.
– Надеюсь, что есть, - задумчиво опускаю взгляд на свой плоский живот, скрытый под слоями одежды.
Что если тест ошибся? Надо провериться у гинеколога, чтобы исключить гормональный сбой. Причем сделать это втихую от Германа. Не следует обнадеживать его раньше времени.
– Но сейчас ты мне ничего не скажешь? – усмехается он, отвлекая меня от тягостных раздумий и сомнений. Хрипло покашливает, покосившись на меня.
– Я же не забыл какую-нибудь дату или по-бабски архиважную хрень? Заранее прости.
– Ну, какие у нас даты, мы всего год вместе! И не будь грубым, - отчитываю его машинально, хотя это бесполезно. Он не романтик и далеко не всегда интеллигент, но я начинаю привыкать к его характеру и манере общения. Человек поступков, а не сладких речей.
– Я не специально, ты же меня знаешь, - остановившись на светофоре, подается ко мне и обхватывает затылок широкой ладонью. Впечатывает в свои губы, целует страстно и безудержно.
– Ночью заглажу свою вину, - многообещающе шепчет на ухо. Проводит носом по виску, шумно втягивает запах моих волос, нехотя отстраняется.
Крепкие, увитые венами руки, только что обласкавшие меня, в следующую секунду возвращаются на руль, а машина трогается с места. Утонув в кресле, обнимаю себя руками и млею от окутывающего меня тепла. Рядом с Германом всегда так – безопасно, умиротворенно, комфортно. Он – моя раковина, где я в любой момент могу спрятаться от проблем.
Единственный родной человек.
Больше никого не осталось.
– Красивая моя, просыпайся, нас уже ждут, - несмотря на нежные слова, голос Демина звучит строго и напряженно. Щеки касаются прохладные костяшки пальцев, и я вздрагиваю, осматриваясь по сторонам. Не заметила, как задремала в пути.
Карета скорой помощи на территории роддома приковывает мой встревоженный взгляд. Проблесковые маячки слепят глаза, сирена проникает глубоко в душу.
Герман на вид спокоен и сосредоточен, и я стараюсь следовать его примеру. На работе он для меня флагман, восхищаюсь его выдержкой и профессионализмом, а ему почему-то спокойнее, когда рядом именно я. Особенно в сложных ситуациях. У нас не более пары минут на то, чтобы переодеться, прежде чем
нас срочно вызовут.В приемный покой на каталке ввозят беременную. На подоле ее длинного бесформенного платья – бордовые пятна и разводы. Одна рука покоится на небольшом округлом животике, на вид примерно шестимесячном, вторая – вдруг впивается ногтями в запястье Демина.
– Это твой ребёнок, спаси его, - женский голос звучит безжизненно и сипло, но я различаю каждое слово. Акушерка во мне сбоит, отключается, уступая место обычной испуганной девчонке, чьи мечты рушатся в одночасье.
Пациентка судорожно сминает ткань его медицинского костюма, оставляя влажные следы. Держится за доктора на протяжении всего пути, словно за единственный шанс на спасение. Или.… за мужчину, которого хорошо знает и любит.
Герман остается холоден и непоколебим, словно пропустил её слова мимо ушей. А я-то всё слышала, и теперь растерянно подхожу ближе, стараясь отбросить личное и сосредоточиться на работе.
– Герман Янович, женщину нашли без сознания на вокзале. Преждевременные роды, открылось кровотечение, - отчитывается фельдшер скорой, спокойно и четко, как безэмоциональный робот.
– При ней не было ни вещей, ни документов.
– Бездомная? – бесстрастно бросает Демин, осматривая её и ощупывая живот. За свою практику он повидал много тяжелых случаев, вплоть до летальных исходов. Привыкнуть к этому невозможно, но очерстветь – легко. Защитная реакция.
– Неизвестно. Могли ограбить, когда ей плохо стало. С момента, как пришла в себя, она только бредит и не может внятно ответить ни на один вопрос.
– Родственникам сообщили? В полицию?
– Не успели, - выдыхает фельдшер.
– Амина, займись, - жестко чеканит, не оглядываясь на меня.
Чувствует, что я рядом. И знает, что не подведу. Это не первое наше дежурство вместе, но именно сейчас я теряюсь.
Сердце заходится в груди, а колени подкашиваются.
Непослушный взгляд вновь мечется в сторону беременного живота. Оцениваю объем и навскидку подсчитываю срок. Ориентировочно тридцать недель. Может, тридцать две, не больше.
Мы с Германом уже были в отношениях, когда она забеременела.
Временно усыпляю в себе ревнивую женщину, чтобы включить сосредоточенного медика. Последний сейчас нужнее. Жизнь человека – главная ценность. Остальное потом, даже если на больничной каталке… любовница моего будущего мужа.
Откуда она взялась? Почему именно сейчас, когда у нас все наладилось?
Ошибка… Какая-то ошибка… Или глупая шутка…
Набираю номер, а сама украдкой прислушиваюсь к дальнейшему разговору врача с загадочной пациенткой. Почти не дышу, захлебываясь накатывающей паникой.
– Вы меня слышите? – Демин щелкает пальцами перед ее лицом, убирает прилипшие ко лбу чёрные пряди волос, слегка похлопывает по щекам, приводя в чувство.
– Помните, как вас зовут? Фамилия? Есть родственники или близкие, кому мы могли бы сообщить, что вы в больнице?
Брюнетка заторможено взмахивает ресницами, фокусируется на его лице и расплывается в мягкой улыбке. Бесцветные глаза наполняются надеждой.
– Только ты, любимый, - лепечет из последних сил, лихорадочно цепляясь за его одежду.
– Спаси нашего сына, умоляю.