Неверный отец. Счастье в конверте

Неужели нет у меня больше дома?

Глава 17

Амина

Затаив дыхание, наклоняюсь к беременной. Мне надо поставить ей капельницу, снимающую тонус, а меня.… тошнит. Запахи лекарств и дезинфицирующих средств настойчиво проникают в нос, раздражают рецепторы, вызывают знакомый спазм в желудке. Меня скручивает так сильно, что едва сдерживаюсь.

– Долго надо лежать? Что это за лекарство? Для ребёнка не вредно? А оно поможет? Что делать, когда закончится? Вдруг воздух попадет в вену? – девушка тарахтит без умолку. Впервые попала на сохранение, поэтому дико нервничает. Искренне сочувствую, но в ответ лишь качаю головой, крепко сжав губы. – Хочу мужу позвонить. Он переживает и ждет, когда можно будет за мной приехать. Отпустите на ночь?

Муж… Всё правильно…

Слабо киваю, выдавливаю из себя легкую улыбку, в то время как в груди орудует мясорубка. К горлу подкатывает ком тошноты вперемешку с горькими слезами. Утихомирив гормоны и совладав с эмоциями, концентрируюсь на пациентке.

Отключаю чувства, призываю опыт. Без труда нащупываю вену, аккуратно ввожу иглу, фиксирую катетер. Все это время не дышу. Отрегулировав скорость капель, успокаивающе провожу ладонью по холодной, тонкой руке.

– Все хорошо, не волнуйтесь, - сипло произношу, чтобы приободрить. Невольно впускаю в себя смесь запахов, к которым присоединяется сладкий шлейф чужих духов, и срываюсь.
– Я сейчас, - успеваю шепнуть прежде, чем пулей вылететь в коридор.

Чудом добираюсь до туалета, и, стоит лишь склонить голову над унитазом, как все нехитрое содержимое моего желудка просится наружу. Спазмы не прекращаются, даже когда меня уже рвет водой.

Ранний токсикоз. Ничего хорошего. Мне бы самой лечь под капельницу и заняться своим организмом, который тяжело встречает малыша, будто не хочет его принимать. Вместо того, чтобы сберечь продолжение любимого мужчины в себе, я поддаюсь нервному срыву, каждую ночь рыдая в подушку в полном одиночестве.

Надо встряхнуться, двигаться дальше, и я обязательно сделаю это, но сейчас.… снова возвращаюсь к унитазу. От надрывного кашля дерет горло.

– Ами, ты бы отпуск взяла или больничный, - участливо шелестит сверху. – Это же не отравление?

Молчу.

Краем глаза улавливаю, как Лана приседает рядом, бережно поправляет мои сбившиеся волосы.

– О тебе и Демине все отделение судачит, - тихо признается. – Кто-то видел, как ты из кабинета УЗИ выходила. Выводы сделали. Ты как? Давай противорвотное введу. Сама же знаешь, что в твоем положении нельзя допускать истощения и обезвоживания. О ребёночке надо думать.

– Сама разберусь, - поднимаюсь неспешно, чтобы не потерять сознание. Ноги ватные, голова кружится. – Отпрошусь у дежурного врача, заеду в аптеку, а дома приму все необходимое и отлежусь, - лепечу, пока бреду к раковине.

Стараюсь не смотреть на свое отражение, чтобы не пугаться бледного, измученного вида. Полощу рот, умываюсь холодной водой, дышу глубоко.

Становится легче, но фраза Ланы вонзается как нож в спину:

– В ординаторской Богомолова...

После отъезда Германа бывшая заведующая жизни мне не дает, придирается к мелочам, ставит подряд ночные дежурства, словно мстит за утраченную должность и заодно наказывает от лица Марата. Она следила за мной, когда я была замужем, продолжила доносить на меня Сафину после развода, а в последние дни будто с цепи сорвалась, почувствовав, что меня больше некому защитить.

Больно… Ведь она права.

Без Германа мне очень плохо, хоть я стараюсь не подавать вида. Склеиваю разбитое сердце по кусочкам. С каждым днем все сложнее, потому что чувствую… он не вернется. Знает, что не прощу. Останется с ребёнком в Германии, усыновит его, будет растить как единственного наследника. Сейчас это самое важное, ведь он считал себя бесплодным.

Возможно, однажды вспомнит обо мне как о приятном приключении в командировке, а я.… никогда его не забуду.

У меня теперь новая жизнь и свобода, о которой я мечтала, разводясь с Маратом. Подумываю о том, что придется искать другую работу, ведь в больнице почти все связаны с бывшим. Затравят по его указке.

Только кто беременную возьмет?

– Послушай, Амина, ты здесь на общих основаниях, - чеканит Богомолова, едва услышав мою просьбу об отгуле.
– Если у тебя смена, то будь добра доработай до конца, а не увиливай от прямых обязанностей.

– Дело в том, что я… приболела, - стараюсь говорить как можно спокойнее и вежливее, но стальные нотки все равно прорываются в голосе. – Я же и так лишние смены всегда брала, в больнице задерживалась. Не помню, когда в отпуск ходила…

– Дорогая, мне плевать. Правила едины для всех. Тот факт, что ты спала с заведующим, не дает тебе права вести себя как королева, - грубо перебивает меня. Каждое слово как пощечина. Как клеймо каленым железом. – Это не твоя больница. И как прежде уже не будет. Скорее всего, Демин уволится, а ты… - смерив меня презрительным взглядом, поправляет очки на переносице. – Видала я таких… Меняются как одноразовые перчатки. И выбрасываются без сожаления.

– Хм-м-м, - мычу сдавленно.

Без разрешения занимаю стул напротив, нагло беру лист бумаги и ручку. На удивление ровно вывожу буквы, а параллельно ледяным тоном говорю:

– Если бы вы исполняли клятву Гиппократа так же рьяно и ответственно, как следите за личной жизнью сотрудников, то не потеряли бы должность. Причина не во мне, и даже не в Демине, который просто оказался лучше, а только в вас. Подумайте об этом на досуге.

Отдаю ей заполненный бланк, а сама гордо поднимаюсь с места. Пусть я не королева, но мешать себя с грязью не позволю. Больше нет… Об меня и так слишком долго вытирали ноги.

– Что это? – опешив, берет листок.

– Заявление на увольнение. Подпишите, - бросаю в приказном тоне.
– Документы заберу позже в отделе кадров.

Не дожидаясь ответа, захлопываю дверь кабинета за спиной.

– Вот и всё, - выдыхаю себе под нос. – Разведенная, преданная, теперь ещё и безработная, - прикладываю ладонь к животу. – Но больше не одна.

Не замедляя шага, достаю телефон, чтобы вызвать такси, а вместо этого машинально принимаю входящий звонок. Только потом читаю имя контакта, но сбрасывать поздно и глупо. Я не пугливая девчонка – у меня самой скоро будет ребёнок. Давно пора повзрослеть.

– Привет, пап, - отрезаю коротко и безэмоционально.

– Амина, когда ты освобождаешься? Мы с матерью узнали, что у тебя серьёзные проблемы…

– Нет, все прекрасно. У вас ложные сведения, - перебиваю, чтобы солгать не краснея. Не понимаю, когда этому научилась. – Насколько я помню, мама вообще меня похоронила.

Вздрагиваю от собственных слов. Мурашки по коже.

Раньше во мне не было такой жестокости. Из меня будто тьма сочится, хотя прежде я была наполнена светом. Что они все со мной сделали?

– Извини, дочка, - роняет ласково, а я всё равно насторожена. Наверное, нескоро смогу кому-нибудь поверить.
– Если мы бываем резкими, то только потому, что беспокоимся о тебе.

– Спасибо, но…

Осекаюсь, замечая знакомую иномарку на больничной парковке. Стекло со стороны водителя опускается, и отец машет мне рукой. Тем временем мама выходит из машины, цокает на аккуратных каблучках в моем направлении.

– Мы за тобой.

Останавливается напротив, поднимает ладонь к моему лицу. Жду, что отвесит мне оплеуху за непослушание и позор, но она нежно проводит кончиками пальцев по щеке, заправляет упрямые рыжие пряди за ухо.