Неверный отец. Счастье в конверте

На свежем воздухе накатывает головокружение, и все происходящее кажется мне нереальным.

Обхватываю себя руками, чтобы не упасть, а мама неожиданно обнимает меня, тихо шепнув:

– Замёрзла? Поехали домой, доченька?

Что-то внутри надламывается, и я соглашаюсь.

Замерзла.…

Дома пахнет пахлавой и зеленым чаем. Грею руки о горячую пиалу. Тошнота отступает, на смену ей приходит дикое чувство голода. Не выдержав, тянусь за сладостями. Тепло и вкусно, как в детстве. Так было до Марата…. И до того, как я отказалась от родителей ради Германа. Может, есть шанс всё вернуть?

Стоит мне расслабиться и поддаться хрупкой надежде, что зарождается в груди, как мама заводит беседу. И начинает её с вопроса, который ввергает меня в ступор.

– Твой неверный изменил тебе и уехал за границу со своим ребёнком?

Она не зовет Германа по имени, но легко догадаться, о ком она говорит с таким презрением.

Неверный… Пора бы выбросить Демина из сердца, но я продолжаю по инерции прикрывать его перед родителями.

– Не понимаю, кто вам сказал это?

– У нас есть знакомые в больнице, где ты работаешь…

– У вас или у Марата? – прищуриваюсь с подозрением.

– Неважно. Там только ленивый тебя не обсуждает. Это правда? – испытующе смотрит мне в глаза. Не обронив ни слова, опускаю голову.
– Значит, правда.

В полной тишине раздается трель дверного звонка, и напряженный отец, хмуро зыркнув на меня, идет открывать. Неприятное предчувствие гложет душу.

– У вас гости? Мне, наверное, пора.

– Амина, не спеши, - мама берет меня за руку, пока я прислушиваюсь к голосам в коридоре.
– Пожалуйста, не наделай опять глупостей. Мы с папой пытаемся спасти твою жизнь.

– Я вас об этом не просила, - дергаю кистью, уловив знакомый мужской баритон. Сердце уходит в пятки.

– А без нас ты не справишься, - монотонно тянет родительница, однако её гипноз на меня не действует.
– Разве год твоей свободы и независимости ничему тебя не научил? Однажды ты уже ослушалась нас и побежала за этим неверным. Где он сейчас, мм?

Душу рвет и наизнанку меня выворачивает своими вопросами. Если бы Герман сейчас был со мной, все могло быть по-другому. Мы бы готовились к свадьбе и рождению малыша вместе. Никто бы нам не был нужен. Если бы…

– Хватит, мама, мне и так плохо, - шиплю сквозь проступившие слезы.

– Иди ко мне, моя девочка. Всё будет хорошо, ты дома, - притягивает меня к себе, поглаживая по голове, как ребёнка.
– Но от беременности лучше избавиться.

– В смысле? – резко отталкиваю её и с отвращением передергиваю плечами, будто испачкалась.
– Как?

– Аборт, Амина, - без тени сожаления выплевывает мать.
– Зачем тебе это пятно на всю жизнь?

– Необязательно. Запишем на меня, - гремит за спиной уверенный голос, от которого я импульсивно сжимаюсь. – Я заткну глотку каждому, кто посмеет хоть слово сказать против моей жены.

Я бы отдала все, чтобы услышать эти слова от другого человека, но он далеко и занят своим сыном. А я здесь.… Одна…

Медленно оборачиваюсь – и встречаюсь глазами с Маратом.

– Привет, дорогая. Ты как?

Жесткие губы изогнуты в кривой ухмылке, на дне зрачков плещется чёрное пламя. Сафин разъярен, как бешеный бизон, но не подает вида. Ярость витает в воздухе, наполняет каждую молекулу кислорода, взрываясь внутри. Чувствую это только я, остальные не придают значения или… не хотят замечать.

– Здравствуй, - произношу без тени эмоций. Апатия накатывает, тоска беспросветная забивается по углам растерзанной души.

Тяжелая ладонь опускается на мою макушку, как рука дрессировщика на голову измученной, сломленной тигрицы после выступления на цирковой арене. Пальцы проходятся по волосам, раздирая локоны. Осталось бросить кусок мяса. Плети не будет – только не при родителях.

– Всем свойственно ошибаться. Я повел себя неправильно, ты оступилась. Пришло время простить друг друга, - цедит бесцветно и усыпляюще. С каждым словом грубые пальцы сильнее накручивают пряди на затылке.
– Я приму твоего ребёнка, ведь в нем будет частичка тебя.

Тянет за собранный хвост незаметно для сидящей рядом мамы, но ощутимо для меня, и я вынуждена запрокинуть голову, чтобы смягчить боль. Касается холодными губами лба, будто провожая меня в последний путь, и я не могу побороть приступ тошноты.

– Меня сейчас вырвет, - лепечу сдавленно, стараясь не дышать его резким парфюмом и табачным дымом. Марат идеален, у него нет вредных привычек... для окружающих. Но в минуты особо дикой ярости достает из заначки сигарету. Думаю, за время моего отсутствия он опустошил все запасы.

Прикрыв рот ладонью, подскакиваю с места, с трудом сдерживая рвотные позывы. Сафин с отвращением отшатывается, пропуская меня. Сбегаю в туалет, найдя в нем временное убежище.

Сквозь шум воды слышу приглушенные голоса. Мама разговаривает с Маратом, доносится папин кашель, раздается телефонный звонок. В узком кругу они решают мою судьбу и будущее нашего с Германом малыша, но я чувствую себя чужой и ненужной в ИХ семье.

– Давай я отвезу тебя в квартиру, соберешь вещи, - преграждает мне путь Сафин, как только я открываю дверь и выхожу в коридор. Нависает надо мной, будто караулил жертву.

– Хорошо, - вяло соглашаюсь.
– Но с тобой не поеду, - выдыхаю, опустив голову. Прежде чем он вспылит, добавляю как можно непринужденнее: - Прости, у меня жуткий токсикоз, я не могу переносить твой одеколон. Боюсь, испорчу тебе весь салон, - он морщится, а я внутреннее насмехаюсь над его реакцией. Брезгливая любовь.
– Забери меня завтра, ты же наверняка знаешь адрес?

– Разумеется. Я должен был проверить, где находится моя жена, - подтверждает мои худшие опасения. Без Германа его квартира больше небезопасна. Как во время бракоразводного процесса, когда мне пришлось прятаться в поселке. – Я подготовлю нашу спальню, - обещает без стеснения. Протягивает руку к моему лицу, но, вспомнив, что меня вывернуло минуту назад, отдергивает пальцы, сжимая их в кулак до хруста костяшек.

– Пап, подвезёшь? – прошу, чтобы не вызвать подозрений.

Веду себя, как раньше, стараясь выглядеть послушной девочкой, которая всем угождает. Рано им знать, что она уже умерла - и сегодня ее тело похоронили.

– Конечно, дочка. Поехали, - он оборачивается на мать. – Марату чай сделай. Когда вернусь, договорим.

Сафин остается дома, как настоящий сын, а я ухожу, больше не чувствуя себя родной. Последние нити обрываются, сердце кровоточит, но больше не болит, словно атрофировалось.