Невероятные создания
Шрифт:
– С таким же успехом можно сказать, что я кентавр. Нельзя не заметить, что в тебе хранятся знания всего человечества.
– Так ты не можешь этого осознать! И те мальчишки…
Он попытался сказать еще что-то, но она нахмурилась и вскочила:
– Прошу, Кристофер, только не говори, что веришь гадалке! Они зарабатывают, обманывая наивных простаков. Хорошо, что у грифонов к такому иммунитет.
Она подхватила Гелифена на руки. Тот заметно подрос за время путешествия, и его задние лапы теперь смешно свисали.
– Хочу искупать Гелифена, так что можешь помочь с этим. Он каждый раз пытается съесть
– Ладно.
– Но если ты собираешься продолжить разговор об… этом… То лучше я сама.
– Тогда я не смогу помочь.
Девочка выглядела такой расстроенной, что Кристоферу показалось, будто она вот-вот расплачется.
– Мэл, я должен… Послушай…
– Я не хочу об этом слышать.
Она ушла, а он остался сидеть на месте, глядя на причал. Мысли о случившемся занимали так много места, что он едва мог дышать.
В ту ночь Кристофер заснул почти мгновенно, стоило ему оказаться в своей каюте. Но около полуночи он резко проснулся, словно что-то подбросило его на кровати.
Еще мгновение он не понимал, почему его так трясет. А потом в голове всплыло слово, пришедшее к нему во сне и мерцавшее на краю сознания, недосягаемое. Озарение было подобно сирене, наполняющей комнату пронзительным пением. Он задрожал куда сильнее, чем во время драки с мальчишками.
Кристофер отправился к Мэл. Она спала в своей каюте под покрывалом с грифоном. Потолок был разрисован летающими драконами.
– Мэл! – Он потряс ее за плечо. – Проснись!
Она почему-то ему не обрадовалась.
– Чего? – Девочка резко вскочила. – Что-то с Гелифеном? – Но грифон мирно спал рядом. – Кристофер, иди спать! Середина ночи!
– Это важно! Просыпайся, я должен тебе рассказать кое-что!
Она потерла глаза:
– Ладно, проснулась. Чего тебе?
– Твое имя. То, что дал нарекатель. Малум. Это латинское слово.
– Да знаю я! Оно значит «беда». – Девочка сонно улыбнулась, ее челка прилипла ко лбу. – Мы это уже обсуждали.
– Но у слова malum несколько значений.
– И что?
– Оно также значит «яблоко».
Наступила долгая ошеломляющая тишина. Кристофер наблюдал, как на лице девочки проступает страх, как она бледнеет. И тут в тишине раздалось жужжание.
– Что это за звук? – спросил Кристофер.
Жужжание доносилось из кармана плаща Мэл.
Мальчик потянулся к нему, но она выхватила плащ:
– Не трогай!
Девочка вынула касапасаран. Стрелка вращалась все быстрее и быстрее, прибор вибрировал у нее в ладони, словно вот-вот сломается. Когда Ириан и Найтхэнд появились в дверях каюты, с тревогой глядя на детей, касапасаран щелкнул и стрелка замерла, указывая на север.
– Он указывает на Древо, – сказал Кристофер. – На сердце гримура. Я же говорил тебе! Он указывает на первый дом Бессмертья.
Малум значит «яблоко»
Мэл была в ярости. Кристофер всего
ожидал, но только не такого приступа горького и необузданного гнева.– Я – не Бессмертье! И те мальчишки, и ты, и касапасаран – вы не правы!
Они все собрались на палубе и сидели при свете лампы.
На лице Ириан, Найтхэнда и Рэтвин читалось изумление и что-то еще, чему Кристофер не мог дать названия. Кажется, это был страх.
– А если все так и есть? – спросил Кристофер. – Что, если это правда? Подумай, ты могла бы принять противоядие и обратить действие зелья забвения! Ты узнаешь все тайны Вселенной! Ты сможешь вспомнить все, что когда-либо происходило!
– А если я не хочу, чтобы это было правдой?
– То есть ты все-таки думаешь, что это правда?
Девчонка замолчала.
– Мэл! – В голосе Кристофера слышалось благоговение. – Только представь, что бы ты могла…
– Раз тот человек – Марик – решил, что не хочет ничего знать, значит, на то была причина! Я хочу, чтобы у меня была нормальная, настоящая жизнь. Одна. Моя.
– Но ты могла бы спасти…
Мэл вскочила на ноги:
– А теперь послушай меня! Каждый раз, стоит мне закрыть глаза, я вижу бабушку Леонор, мертвую, лежащую на земле. Возможно, когда-нибудь я смогу забыть эту картину. Но если я верну память Бессмертья, это будет не единственная смерть, которую я не смогу забыть. Я буду помнить все смерти, с которыми оно столкнулось. Передо мной предстанет вечность, наполненная смертями. А еще жестокими, постыдными и глупыми поступками, которые я совершила, или о которых подумала, или которые представила! Я никогда не смогу о них забыть! Бессмертье ничего не забывает!
Кристофер понял, что Мэл имела в виду: это слишком тяжелое бремя для человека, груз, который раздавит тело и душу. Такое и вправду пугало. Она ведь всего лишь девочка, слишком маленькая для подобного испытания, – маленькая, упрямая и хрупкая. И все же он не мог отказаться от этой идеи, от тех поразительных возможностей, которые открывались перед ними. Поэтому он сказал:
– Мэл, подумай о том, что еще ты увидишь или узнаешь. Будет много другого, не только смерть…
– Не хочу даже слышать!
– Мэл, – мягко произнесла Ириан. – Если все это правда… И то, что увидела гадалка, и то, что сказал провидец в день твоего рождения… Если все они правы…
Послышался шум – Найтхэнд поднялся на ноги.
– Это правда, – сказал он. – В металле касапасарана есть гримур, он не может сломаться или ошибиться. И я знаю, что это правда. Чувствую. С самого начала чувствовал, хоть и не понимал этого. Помни: долг берсерка – охранять Бессмертье.
Мэл ответила с плохо сдерживаемой яростью:
– Мне не нужна твоя защита!
– Знаю, – ответил Найтхэнд. – Знаю.
Он резко развернулся и ушел.
– Пойми… На тебе лежит ответственность… – снова начала Ириан.
– А мне не нужна эта ответственность! С чего она вдруг лежит на мне? Да у меня даже не все молочные зубы выпали!
Ириан попыталась еще раз:
– Мэл, возможно, у нас есть только ты. Только ты можешь спасти гримур, Архипелаг, да и весь мир.
– Мир огромен! Я уверена, найдется еще кто-нибудь! А если я приму зелье, то уже никогда не буду прежней. Никогда, никогда, никогда, никогда… Вечность! Так что я не собираюсь никого спасать.