Невеста

— Я не понимаю, почему не Анапа, Адлер… Обалдеть. Просто обалдеть. Давид… в таком отеле каждый сможет найти работу по своему уровню.

— Я поставлю условие, чтобы предпочтение отдавали местным кандидатам. Такая возможность будет.

Дыхание задерживаю, представляя, насколько это будто грандиозно. Он продолжает:

— Взамен на Залив я отдам тебе двадцать номеров с лучшим видом, ты будешь полностью обеспечена на всю жизнь.

Я перевожу глаза с макета на Давида. Даже пять номеров в таком отеле прекрасно бы обеспечили меня на всю жизнь. Прочищаю горло:

— А у тебя сколько остается?

Давид тут же улыбается. Я пожимаю плечами:

— Алименты должны быть соизмеримы доходам отца. Вот и считаю.

— Эта сумма не относится к алиментам. Это твоя подушка безопасности. Алименты мы обсудим. Но я хочу видеть детей, и желательно, чтобы ты не вставляла палки в колеса.

— Как ты себе это представляешь? Ты инвестор с севера.

Глава 22

Давид цокает языком:

— Сложно. Ведь ты выскочила замуж.

— Потому что Адама убили, — быстро произношу я полушепотом. Давид испытывающе смотрит в глаза, и я повышаю голос: — Как собаку. И ты смеешь мне что-то предъявлять?

В глазах мелькает что-то темное, Давид подается вперед:

— А ты этого ждешь?

Близость катастрофическая, и я отшатываюсь. Он тут же встает. Теперь выше меня, больше, опаснее. Нависает.

— Хочешь этого? Чтобы предъявил тебе? — Делает шаг в мою сторону, и в мою кожу мгновенно врезаются миллион горячих иголочек. Ощущения из прошлой жизни. Те, которыми жила когда-то.

Я тут же один большой шаг назад делаю. Он продолжает:

— Или права на тебя? Хочешь знать, что меня останавливает?

— То, что Давид Литвинов мне абсолютно никто?

— Ты родила моих детей, — говорит он. — Хотя могла бы не делать этого. Продать отель, уехать куда угодно, поступить в любой вуз и начать все заново. Красивая, как мечта, юная, свежая. Желанная девочка. Никто бы не осудил. Абсолютно каждый бы понял. Я открыл перед тобой все двери.

Я ощущаю сильную уязвимость, сжимаю зубы и смотрю на него. Он делает шаг ближе:

— Но ты осталась. Родила моих детей. Сделала это несмотря на все то, что знала обо мне, видела своими наивными глазами. После того, как меня убили «словно собаку». Ты меня оплакивала горько и по-настоящему, как хорошего человека. Я никогда не буду тебе никем. Ты сама этого не захотела, Рада. Связана нас навсегда. Ты — моя.

Качаю головой.

— Я просто, — всплескиваю руками, — любила тебя. Представляешь? Не так, как твоя бывшая. Не так, как все остальные. А тихо, иногда трясясь от страха, иногда плача, но любила. Ты, видно, не знаешь, что это такое. Когда не за что-то, а вопреки. И когда готов прощать, давать шансы, меняться самой. Когда к человеку тянешься, когда нюхаешь его украдкой, когда сердечко замирает в момент близости. У тебя замирало когда-нибудь сердце или ты всегда только трахался? И да, я вышла замуж! И может, это было рано, а может, как раз вовремя, но я выкарабкалась. Почти. И ты не представляешь, как мы с Ростиком подходим друг другу, и как долго я держалась от него подальше из-за тебя! Почти полгода мы дружили. Ты с какой-то девушкой согласился бы просто дружить полгода? Да ты меня один раз позвал прокатиться в Гелендж, погреть твою постель, я отказалась, и ты переключился на другую. Я сама не понимаю, почему идеализировала тебя. Чудовище ты. И нет, ты ничего обо мне не знаешь. И видимо, не знал, раз решил, что я продам отель и поступлю учиться.

Я резко отворачиваюсь и обнимаю себя. Выходит эмоциональнее, чем я собиралась показывать.

Тишина длится несколько напряженных ударов сердца. Потом я слышу:

— Мне жаль, Рада.

Я взрываюсь яростью и резко оборачиваюсь. Хочу влепить ему пощечину, бить кулаками по груди, но прекрасно отдаю себе отчет, что едва дотронусь, то тут же ему на шею и брошусь. Прижмусь вся-вся, как в туалете прошлым вечером, и дышать им начну. Потому что я как наркоманка вокруг этого чудовища, потому что в чем-то он прав — связала нас сознательно. Больная любовь, но как же я по нему скучала.

— Я так сильно любила, Дава. Мне было так одиноко, так страшно, так больно. Наши крошечные дети… Ты все пропустил. Ты… никогда это восполнишь.

И мне так этого жаль, как будто больше даже, чем ему. Да, намного больше. И это злит.

— Кому я объясняю, кому доказываю! Тебе же нет дела.

— Я приезжал к тебе несколько раз, — говорит он. — Когда ты жила в квартире на набережной. Наблюдал со стороны, как сидишь в кофейне с подругой, ходишь по магазинам или просто гуляешь.

Я разом замолкаю.

— И не подошел? Почему же?

— Если бы я подошел, ты бы сразу стала напряженной и печальной.

Я замолкаю. На это мне нечего сказать. Потом робко, нерешительно:

— Я была готова попробовать еще раз. А потом еще, если бы у нас не получилось.

— Эта жизнь была не для тебя, а другой у меня не было. — Чуть помолчав он добавляет: — Любовь не должна рвать сердце. Иначе, на хуй ее. Это я понял как раз в твоем возрасте.

Я снова отворачиваюсь и опускаю голову.

То, что Давид подходит ближе, чувствую кожей. Его энергетика окутывает, словно саван, его спокойное дыхание действует успокаивающе. Он аккуратно касается моих плеч, чуть сжимает. Совсем-совсем слегка, и я зажмуриваюсь изо всех сил. Подонок. Как я об этом мечтала, подонок ты гребаный. Как же ты мне был нужен каждый день.

Прижимаю ко рту кулак, выдыхаю в него надрывно.

Он же ведет костяшками пальцев вдоль позвоночника, и я делаю вздох, изо всех сил держась за здравый смысл.

— Если бы я знал, что ты будешь меня оплакивать, я бы нашел другой путь.

— А он был?

— Всегда есть какой-то второй путь. Но знаешь что. Умирать паршиво. Менять свои базовые настройки паршиво. И я бы никогда не вернулся на этот свет, если бы меня не ждала ты.

— И Исса. Кира?

— Я планировал забрать Киру, но потом решил, что если пропадет собака, тебе будет сложнее.

— Боже. Я бы не пережила этого!

— Я так и подумал. Что касается Савелия, ты сама знаешь ответ на свой вопрос. Дружба с таким человеком как я, не способствует карьерному росту перспективного юриста. Прошлое Алтая было не стереть. На сколько я знаю, Савелий уже открыл свою фирму в Ростове, и думаю, вскоре доберется до Москвы. Другими словами, он сделал все то, что я говорил ему сделать еще пять лет назад. Исса отличный специалист и лучший друг, но его нужно подталкивать к переменам.

— Ты хорошо его подтолкнул.

— Паршивее всего стирать свою личность, зная, что всем от этого будет только лучше, — ядовитая ирония неприятно царапает, и я вскидываю глаза.

Давид усмехается и слегка касается моего подбородка.

— Твоя любовь столь мощная, что она воскрешает, Радка.

Как в моей любимой детской сказке «Аленький цветочек». Не той, что от Диснея, где все поют, а русской, мрачной. Она так сильно полюбила свое чудище безобразное, что он не смог умереть и оставить ее.