Невеста

— Коллега, — отвечает.

— «Саша», — перекатываю имя на языке. — Познакомишь?

— Ты не заслужила, рыбка. Мы больше не семья.

Я ахаю.

— Серьезно? Так ты с ней не спишь? — хватаю ртом воздух. — Есть девушка, с которой ты общаешься. Ртом. В смысле, разговариваешь, и только. И она… «Саша»?

Он недовольно прищуривается, потом смотрит через окно. Выражение лица меняется.

Прослеживаю взгляд — в комнате Давид с детишками.

— Ты будешь в шоке. Он прекрасный отец. Я тебе клянусь, если дашь ему шанс…

Не дослушивает, заходит в комнату.

— Младенцы, привет! — восклицает, потрепав мальчишек по головам. — Батя ваш жив исключительно из симпатии к вам. Имейте в виду. Хватит детских травм.

— Успокоился? — бросает Давид. — Мы можем задержаться в Москве, чтобы поговорить. Я отвечу на твои вопросы.

Савелий освобождает обойму от патронов, убирает пистолет в кобуру под пиджак.

— Вопросов не осталось. Как тебя там? Северянин Литвинов.

— Савелий, пожалуйста, останься, — включаюсь я. — Все так фигово получилось, у меня осадок.

— Я сохраню твой секрет, не беспокойся, — делает одолжение Давиду.

— Тогда я спущу на тормозах первый и последний раз, когда ты размахивал пистолетом рядом с моими детьми.

— Я не размахивал, — отвечает Святоша, криво улыбнувшись. — А целился. На трупе пуля прошла здесь, — он делает вид, будто стреляет из указательного пальца Давиду в лоб. — Я делал опознание. Слезу пустил, прикинь. Полгода бухал потом. Все думал, как так, почему именно ты. Именно сейчас. За что? Не сходилось у меня. Рада, спасибо за кофе.

Я окликаю его еще раз, но Давид дает знак отпустить, и Святоша покидает номер.

Мы из окна наблюдаем, как он выходит из подъезда, спешит на парковку. Высокий, гордый, разочарованный. Но я надеюсь, что счастливый. Самую малость в глубине сердца. Счастливый до смерти.

— Ему нужно время, — произносит Давид. — Он все еще в шоке.

— Боюсь, с горя начнет пороть горячку.

— Не начнет. Это больше по моей части.

— У него, кажется, появилась девушка. Она ему звонила, пока мы были на балконе.

— Серьезно? Интересно, кто?

— Непривычно было слышать его голос именно таким.

— Каким?

— Он ее имя произносил по-особенному, понимаешь? Как будто у них есть связь. Ничего мне, кстати, не рассказывал. Засранец.

— Вот видишь. Значит, по секретам вы квиты.

— А вы?

Давид медлит, некоторое время. Его голос звучит уверенно, видимо, что Дава много думал об этом:

— Я знал, что как только Савелий повернется к миру лицом, его жизнь изменится в лучшую сторону. Он меня сейчас ненавидит, но это самое лучшее, что Алтай для него сделал.

— Даже если он никогда это не признает?

Мы обнимаемся и провожаем глазами белый Мерс Савелия.

— Я думаю, мы еще встретимся.

Глава 44

Дорога к границе и через границу тянулась бесконечно. Выматывала.

Давид снял ближайший отель, и я, едва переступив порог номера, почувствовала себя опустошенной. Мальчишки мои — не из тех, кто умеет сидеть тихо. Я не сторонница сладкого без повода, но пришлось капитулировать и выдать им леденцы на палочке. Иначе — ни паспортного контроля, ни взлета, ни посадки мы бы просто не пережили.

Потом еще пришлось сделать крюк и забрать Киру, которую перевозили в машине. Безумный день.

— Можно я никогда больше не буду путешествовать? — ворчу Давиду, пока он втаскивает в комнату уставших, но не сдающихся детей.

Почему во всех сериалах малыши сидят смирно и улыбаются? Как их заставили быть тихими и всем довольными?!

Давид усаживает близнецов на диван, расплачивается с консьержем. Я наливаю аките волы, скидываю кроссовки, опускаюсь на корточки и начинаю разувать Ромку. Он что-то лепечет, отталкивает мою руку, но я на автомате.

— Кушать, мыться и Спа-а-ать, — тяну. — Сладко и много!

Давид смеется:

— Еще только половина третьего.

— Лучше помоги мне.

Я чувствую, как раздражение поднимается к горлу. Первая мысль — душ, и я тут же устремляюсь туда, прячусь, как в бункер. Горячая вода долго льется по спине, но напряжение уходит не сразу.

А когда я все же возвращаюсь к семье, застываю в дверях:

Тихо.

Дети действительно притихли! Сидят, слушают своего папу.

Он вполголоса смеется:

— Что, еще разок? Мама наша там не растет случайно?.. Ладно, у нее была фора. Ром, ты же знаешь, я не помню мамины считалки, это она у нас профи и главная по образованию.

Детишки тянут ему ладони, и мое сердце сжимается от умиления.

— Хотите еще? Уверены? Хорошо, давайте пробовать. Ага, как же там… Твоя ладошка — это… м-м… щит. За ней кто хочешь — тот сидит. Тут птичка села, а тут… жук? А тут… разбился молоток вдруг! — стучит им по ладошкам.

Пацаны хохочут, аж визжат, и я тоже улыбаюсь. Он продолжает:

— Теперь ты, Ярик. Твоя ладошка — как авто. На ней проехал… бегемот. Всё нормально, жив остался! Бегемот образованный, у него были права. Твоя ладошка — как… батон!.. — Укусить бы — да нельзя, закон! — подхватываю, входя в комнату.

Они втроем на диване. Я опускаюсь рядом, делаю вид, что вот-вот укушу чьи-то пальчики. Смех детей становится громче и меня окончательно отпускает. Какое счастье, Господи, какое счастье!

— Как ты это сделал? — шепчу. — Я в восхищении. Они же… тихие!

— Мы переработали вашу считалку. Добавили огня, вертолетов и взрывов

— И бегемотов. Круто. Я так не умею.

— Присаживайся.

— Если я присяду — то уже не встану. Серьезно. Если ты собирался показать мне весь мир — я отказываюсь. По крайней мере, пока они не подрастут! — шлёпаюсь рядом, откидываюсь назад.

— Пока что я собирался показать тебе два дома в Тоскане. Нам нужно где-то остановиться, подумать.

— А где ты планировал жить раньше? До того, как решил познакомиться с мальчиками.