Невеста
Шрифт:
Я долго кончаю в этой узкой прихожей, слепившись с ним в единое целое.
Задыхаюсь. Живу.
Размазываю капельки пота по его вискам, тут же сцеловываю.
Давид нежничает со мной. Не покидая моего тела, осторожно обнимает, трется носом о щеку. Невесомо целует.
— Блядь, — шепчет, и меня снова мурашит. — Бля-я-ядь. Как это было нужно. Я дома.
Приятная нега растекается по телу, касается каждой клетки, и это так хорошо и приятно, что я снова прижимаюсь к нему со всей силы, которую накопила. И так мне хорошо сейчас, так сладко и спокойно, что на глаза выступают слезы. Я как будто лечу над пропастью, в которую
Я снова обнимаю его сильно. А потом плачу, когда он выпускает из рук. От эмоций рыдаю, какого-то особенного, нечеловеческого облегчения. Словно дочка купца в любимой сказке детства, когда ее чудище умерло от тоски, а потом ожило.
— Как ты мог? Как. Ты, мать твою. Мог подумать, что я не вернусь к тебе! — шепчу я.
Давид зацеловывает мои щеки, шею, плечи. Он опускается на колени и осыпает поцелуями мой бедный, покрытый растяжками живот. Он зацеловывает мои бедра — и в исполнении этого сильного человека это не выглядит унизительно. Он хочет меня всю. Я тут же опускаюсь к нему, и мы снова обнимаемся.
Спустя время Давид подхватывает меня на руки.
— Охраняй детей, — говорит Кире, та срывается с места в ванной, несется к спальне и ложится перед дверью.
Я обнимаю его снова крепко. Этого недостаточно, я наклоняюсь и прикусываю его шею. Он вздрагивает.
— Больно?
— Нет, — врет.
— Врешь.
— Мне не больно.
Прежде чем мы заходим в ванную, он на секунду останавливается, прижимает меня к себе и целует в висок — просто так, как никогда раньше.
Закрываем за собой дверь, я включаю приглушенный свет, и мы, наконец, видим друг друга. Глаза у него безумные совершенно. Он на меня смотрит, словно обдолбанный. Зрачки расширенные. Меня охватывает трепет.
Пялимся друг на друга, а потом снова обнимаемся.
— Вот и нафига ты сейчас приехал? — шепчу я, дрожа, когда он снова целует и облизывает мою шею.
— Забрать вас хочу.
— Прямо сегодня?
— Сейчас. Соберешь вещи?
Я закрываю глаза и кладу голову на его грудь. По моим ногам стекает его жидкость. Его лапища, несмотря на худобу, по-прежнему сильные, горячие, и обнимают надежно. Я качаю головой и кротко выдыхаю:
— Что ж. Забирай, раз приехал.
Глава 40
Два чемодана разложены посреди комнаты. Я наматываю вокруг них нервные круги и хаотично складываю самые разные вещи. Выглядит сие действие не очень, но остановиться не получается.
Оказывается, за последние годы я умудрилась разжиться кучей одежды! А детского-то сколько!
В какой-то момент одолевает отчаяние, я понимаю, что надо брать с собой весь дом, и никакие другие варианты не стоит даже рассматривать. Поднимаю голову и с мучительной тоской смотрю на Давида.
Он стоит у панорамного окна, спиной ко мне. И как будто замер вне времени.
Кира лежит в паре метров, смотрит на хозяина влюбленными глазами. Едва я перестаю шуметь, в доме становится тихо и как-то хорошо.
Суета отступает. Я тоже подхожу ближе.
Там, за окном, черная водная гладь, на которой вскоре оранжевыми всполохами
растечется рассвет. Я по минутам знаю, как это будет — как небо окрасится цветной палитрой — в желтый, оранжевый, красный, вода заискрится. Давид тоже это знает.Мы смотрим на то, как одинокий корабль мигает где-то ближе к горизонту и предвкушаем чудо.
На душе становится очень спокойно.
Кусочек рая в мире жестокости, который когда-то укрыл всех.
— Ветра совсем нет. Странно, — говорит Давид.
И правда не завывает. Я соглашаюсь:
— Редкость для сентября.
Спохватившись, он оборачивается:
— Все, ты собралась? Надо двигаться.
Мы смотрим друг на друга, в этот момент почему-то все становится кристально ясно, паника испаряется. Я точно понимаю, что возьму с собой: подгузники, лекарства, сменное белье и немного базовой одежды. Все остальное в новую жизнь тащить бессмысленно.
Говорю:
— Да.
А потом, чуть помешкав, спрашиваю:
— Не будешь скучать? По всему этому, — киваю на окна. За ними сейчас чернота, но еще пару часов, и вид откроется настолько поразительный, что с непривычки можно заплакать.
Давид пожимает плечами, будто прислушиваясь к себе.
— Я обычно скучаю не по местам, а по эмоциями, которые там испытывал. И кстати, далеко не все эмоции, которые я здесь испытывал, были положительными.
— Но вид отсюда шикарный.
— Это точно. Лучше, чем я думал, когда стоял на голой земле и прикидывал, как расставлять дома. Тогда здесь трава росла по колено, да гуляли коровы.
Мы переглядываемся. И мне так нравится с ним переглядываться, что я снова улыбаюсь. Разве в вещах счастье?
— Я буду скучать, это сто процентов, — говорю решительно.
Он сгребает меня в объятия и мы вместе пару минут разглядываем очертания за окном, прислушиваемся к далекому шуму прибоя.
— Найдем еще какое-нибудь красивое место. Их много. До-фи-га. Все зависит от нас, и от того, какими впечатлениями и эмоциями мы наполним мир вокруг.
— М-м-м, какая философия. Повеяло Святошей.
— Повеяло, — смеется Давид. — Я часто вспоминаю его пространственные философские реплики.
— Святоша знает, как жить. В теории, разумеется.
— В теории, ага.
— А мы с тобой практики. И мы уж точно наполним наш мир самыми лучшими впечатлениями!
— Еще бы. Я бужу детей?
— Минуту!
Я срываюсь с места. Оттаскиваю чемоданы в кладовку. Достаю сумку и быстро складываю в нее самое необходимое, после чего мы идем в спальню.
Сонные детишки куксятся, выгибаются, когда я надеваю курточки прямо на пижамы. Они почему-то совсем не удивляются, увидев Давида. Смотрят на него сонно и спокойно, словно он просто ненадолго отходил и вернулся обратно. Послушно устраиваются поудобнее на его руках, словно именно так и планировали с вечера. Здорово быть ребенком.
Мы покидаем дом еще до рассвета.
Его микроавтобус припаркован через улицу. Пока я пристегиваю детей в креслах, Давид ставит сумки в салон и устраивает Киру. Мы трогаемся.
По пути останавливаемся у пары домов. Давид каждый раз берет одну из черных сумок и, оглянувшись, быстро перекидывает ее через забор. Когда он вышел из машины в первый раз, я проверила остальные сумки — в них были деньги.
— Это взятка какая-то?
— Благодарность.
— Кому?