Невезучая, или невеста для Антихриста
Шрифт:
— Антипенко, вы в своем уме?
Принюхавшись, я на всякий случай еще и присмотрелась к зрачкам босса, обнаружив их вполне удовлетворительными. Значит, не пил. Понятно.
— И что мы уже не можем найти у себя в кабинете? — победно сложив на груди руки, приподняла правую бровь я.
— Куда вы дели мое зарядное устройство от телефона? — прошипел Люциевич.
— А в стол заглянуть не судьба? — съязвила я.
— Оно всегда было воткнуто в розетку. Зачем вы его оттуда вытянули?
— Затем, что шнур от него болтался на полу под ногами, и я чуть не свернула себе
Люциевич нервно выдохнул, выпуская пар, после чего схватил меня за локоть, подталкивая к выходу:
— Вернитесь в кабинет, Антипенко. Поставьте на зарядку мой телефон и положите на место папку со сравнительным анализом лизинга и кредита, которая находилась у меня на столе.
— Валялась, — заметила я. — Она там валялась, под ворохом макулатуры. А я ее поставила на полку, за вашей спиной.
Шеф театрально закатил глаза, опять указал пальцем на дверь и простонал:
— Идите, Антипенко. И верните папку валяться на место.
— Так бы и сказали, что без меня и пяти минут работать не можете, — довольно резюмировала я, и, накинув шубку, с чувством глубокого удовлетворения собралась вернуться на работу.
— Постойте, Гея Андреевна, а как же перышко? — внезапно окликнул меня ванильный блондин, о котором я при появлении Люциевича и думать забыла.
— А засуньте его себе… знаете куда? — хулигански подмигнула ему я. — В шляпу. Вам к вашему костюмчику очень пойдет шляпа с пером.
…"Дзынь", звонко раздалось у меня в ушах.
Странное перо таинственным образом растворилось в воздухе, а в голове моей благодарным шепотом захлебнулась вернувшаяся туда из изгнания чертобаба:
— Умница, дочка. Дай я тебя расцелую.
— Спокойно, мамо. Не будем вступать в интимную близость с моим мозгом. Он и так из-за вас весь в засосах.
— Что? — оторопело переглянулись между собой ванильный блондин и мой адский босс.
— Это я не вам, — постучала по торчащему в ухе наушнику, повторяя жест белобрысого, что пытался соблазнить меня каким-то подозрительным атрибутом. — Блютус. Антон Люциевич, так вы работать идете?
— Я через пять минут вернусь. Ступайте, Антипенко.
Пожав плечиками, я вышла из кафе, а когда случайно посмотрела через стекло на оставшихся внутри заведения мужчин, то решила, что босс, видимо, не больно-то жалует своего крестного. Смотрел Люциевич на роскошного блондина откровенно хмуро, выговаривая ему что-то явно в ультимативной форме, потому как грозил указательным пальцем и поигрывал желваками на скулах. Из чего я сделала логичный вывод, что крестный у шефа подпольный извращенец. Иначе зачем он мне какое-то перышко предлагал?
Моя незабвенная "Марфа Васильевна" от этой мысли сразу испуганно сжалась, а я подумала, что не такой уж мой босс и упырь, раз вытащил нас с ней из лап ванильного маньяка.
Выразить шефу благодарность по этому поводу, к сожалению, не удалось. Во-первых, эта жертва отечественного лизинга вернулась на свое рабочее место только через два часа, потому как прямиком из кафе направилась в переговорную на встречу с директором ООО" Автолюкс", а во-вторых, вломившись в кабинет, Люциевич первым
делом занялся допросом с пристрастием:— Что вы делали в кафе? — сверкнул черными глазищами он, впиваясь в меня внимательным взглядом.
Странный он, однако. Что можно делать в кафе?
— Кофе пила, пироженку ела… И не доела из-за вас, кстати.
— А что за вашим столом мой крестный Пресветлый делал? — не сильно озаботившись уроном, нанесенным моему кошельку и желудку, прищурился шеф.
— Это белобрысый извращенец содомитской наружности, что ли? — поинтересовалась я, и Люциевич, нервно поперхнувшись, вдруг стал громко кашлять. — Ну и родственнички у вас.
— Антипенко, что вы себе позволяете?
— Это я себе позволяю? Мы с "Марфой Васильевной", между прочим, девушки порядочные. А этот ванильный эксгибиционист мало того что ко мне за столик без разрешения подсел, так еще и перья мне свои показывать начал. А еще большой и чистой любовью меня пугал. Я, конечно, сильно сомневаюсь, что она у него большая и чистая. Явно себе цену набивал…
— Ой, набивал. Ой, набивал, дочка, — подвякнула у меня в голове чертобаба, и в унисон ей согласно пробасил второй черт: — Да там и смотреть-то не на что.
— Так, все. Хватит, Антипенко, — рявкнул почему-то не на них, а на меня Люциевич. — Кофе мне сделайте.
— Да сейчас. Кофе. Вы свою дозу кофеина еще с утра перебрали. Вон до сих пор рычите на всех. Вашу энергию — да в мирное русло. Я вам лучше чай заварю.
Проигнорировав очередное возмущение явно перевозбужденного Люциевича, пытающегося мне что-то втереть про субординацию и деловую этику, я молча заварила ему чай, а потом, достав из мини-холодильника шефа свои припрятанные там бутерброды, поставила их перед ним на блюдечке.
— Что это? — предательски сглотнул босс, отчаянно пытаясь сохранять суровость на своей холеной морде.
Ну вот. Это другое дело. А то завелся — субординация, этика, я тут начальник. Да в простонародье этот задвиг очень просто объясняется: голодный мужик — злой мужик.
— Бутерброды. С бужениной и подчеревиной, — ласково проворковала я.
— Зачем? — покосился на меня Люциевич.
Вот чудак-человек. Сам сейчас стол слюной закапает, а еще спрашивает "зачем".
— Вы же не ели ничего с самого утра. Так и до язвы недолго, — возмутилась я и решительно придвинула к нему блюдечко.
— С чесноком? — принюхиваясь, поинтересовался босс.
— Угу, — кивнула я.
— Я же на работе, — заметил он, сопротивляясь как-то вяло и крайне неубедительно.
— Зубы почистите, — зарубая на корню его последние метания, я всунула в руку Люциевича ломоть хлеба с бужениной и добавила: — А еще я вам жвачку дам.
Люциевич шумно выдохнул и, откусив от бутерброда кусок, вдруг блаженно зажмурился, пережевывая его с медлительной неторопливостью.
И вот пока он жевал, делая это невероятно искушающе и соблазнительно, какая-то чертяка (не иначе), подкинула мне в голову недавно прочитанную статейку о том, что мужчины, умеющие получать удовольствие от еды, оказывается, прекрасные любовники. Можно подумать, меня это интересовало.