Невезучая, или невеста для Антихриста

— Сейчас я тебе расскажу, что такое интеллект и кто ты в этой жизни, тупая рыба, — злорадно проворковала я.

За спиной раздалось скромное покашливание, и я, решив, что это охранник пришел выдворить меня из преисподней, в смысле, уголка релакса моего сатанинского шефа, на время обеда, вяло отмахнувшись, продолжила опускать трубочку на дно аквариума.

— Подождите, я сейчас отсосу… — не успела сказать водичку, потому что сзади что-то упало, а потом прозвучал истерический вопль:

— Антипенко, оставьте моих рыбок в покое.

Обернувшись, я обнаружила на пороге кабинета шефа, и смотрел он на меня вот почти как его рыбки на мои пальцы. Ну, в смысле, собирался если не съесть, то местами понадкусывать.

— Вот этих акул вы называете рыбками? Да они у меня чуть пальцы не откусили, — задохнулась от возмущения я.

Упырь. Нет, чтоб гупышей завести или барбусов. Пираний ему, понимаешь, подавай.

— Зачем вы руку в аквариум совали? — рявкнул на меня слегка невменяемый А.Л. Люциферов, стремительно сокращая между нами расстояние.

— Да не совала я. Я ваших хищников покормить хотела, а они, заразы, мясо учуяли и выпрыгивать начали… А я колечко уронила. А мне его мама с папой подарили. На выпускной, — шмыгнула носом я, собираясь для добавления элемента трагизма в обрисованную мной картину театрально заплакать.

Шеф тяжело вздохнул, потом снял пиджак, закатал рукава рубахи и — о ужас, — полез рукой в аквариум. И что характерно, рыбки, ну те, который злобные зубастые твари, вдруг испуганно прижались к стенке, как будто он не руку туда засунул, а снайперскую винтовку.

Вытащив из воды колечко, шеф схватил мою ладонь и свирепо натянул мне сверкающий ободок на палец.

— Вот, — пропыхтел он, и мне в голову внезапно полезли какие-то фривольные мысли. Не иначе как бес попутал. Опять же, какой из двоих — не знаю.

Мечтательно закатив глаз, я на радостях сдуру ляпнула:

— Я согласна.

— На что вы согласны? — заломил бровь Люциевич.

— На все. Только надо на коленку опуститься, когда руку и сердце просите.

— Чего? — возмущенно выдал шеф, гневно сверкая своими черными глазенками.

— Чего-чего? Иван, подай патроны. Вот чего. Не больно-то моим будущим детям ваше сатанинское отчество и нужно, — тяжко вздохнула я, поправила шефу съехавший набок галстук и буднично поинтересовалась: — А чего это мы так рано из командировки вернулись?

— Боялся, что вы от моего офиса камня на камне не оставите, — сдулся, как резиновый шарик, босс.

— Ой, — игриво приопустила ресницы я. — Прям так и боялись?

— Антипенко, вы мне скажите, я что, вам совершенно не внушаю должного страха и пиетета?

— Внушаете.

— Что? — заинтересованно замер шеф.

Вообще-то мне его, убогого, жесть как жалко было, но вслух я сказала:

— Материнское желание защищать.

Люциевич устало закатил глаза, тяжко вздохнул и вдруг спросил:

— Вы что в обед делаете?

— Обедаю, — вполне логично ответила я.

— Ну и отлично. Значит, пойдем пообедаем вместе.

— Вы меня что, приглашаете? — от шока у меня, кажется, начал нервно дергаться правый глаз.

— А вы хотите отказаться?

— Да кто же в здравом уме от халявного обеда отказывается? Вы же меня, надеюсь, не в гендель к алкашам поведете, а в какой-нибудь приличный ресторан?

— Антипенко, я вас прибью когда-нибудь.

— Не советую, — чопорно заметила я. — Во-первых, посадят, а во-вторых, лишитесь ценного кадра.

И тут, как гром небесный, на меня обрушилась улыбка Люциевича. Нет, правда, это было что-то совершенно невероятное. Сначала в глубине глаз заплясали озорные чертики, потом сетка тонких лучиков-морщинок прорезала их внешние уголки, а затем мягко изогнулись губы, обнажая ряд ровных, белоснежных зубов.

— Вы что, улыбаетесь? — открыла и не закрыла рот я.

— Это преступление? — удивился шеф.

— Да нет, просто я первый раз вижу, как вы улыбаетесь.

— И как? — красиво заломил бровь босс.

Я, наверное, была настолько обескуражена, что не успела даже сформулировать в своей голове ответ на его вопрос, а потому ответила, как чувствовала в тот момент:

— Офигенски.

Люциевич улыбнулся еще шире, заставив мое сердце сделать какой-то немыслимый кульбит и грохнуться в бьющей его агонии прямо под ноги просто до неузнаваемости преобразившемуся мужчине. Мать моя женщина. Да такой улыбкой можно ледники плавить.

— Слушайте, а все-таки как вы здесь оказались? У вас же доклад на конференции.

— Ну, во-первых, доклад у меня был в девять утра, во-вторых, у нас Германией разница во времени час, а в-третьих, как только я закончил свою речь, тут же отправился в аэропорт и через два часа оказался дома. А вы что, не рады моему возвращению? — подозрительно прищурился шеф.

Паразитка "Марфа Васильевна" предательски сжалась, чуть не спалив всю контору. Много чести упырю знать, что я по нему скучала.

— Отчего же не рада? Очень даже, — кивнула я. — С радостью сбагрю на вас всю заботу о вашем адском лизинге. Будете теперь сами от своих ушлых акционеров отбиваться. А то понаехали тут с самого утра. Натоптали, воздух испортили, чуть драку не устроили, и Аллочку до обморока довели.

— Какие еще акционеры? — напрягся Люциевич.

— Борзые, — пожаловалась я. — Ваш извращенец-крестный с пятью процентами…

— Откуда у крестного взялись акции "Адаманта"? — перебил меня озадаченный Люциевич, и я недоуменно пожала плечами:

— А я знаю? Пришел тут, и давай права качать: я новый акционер, хочу собрания… А эти двое, нет чтобы сразу сказать, что у них…

— Какие двое? — опять не дал мне закончить возмутительную тираду шеф, испытывающе уткнувшись в мое лицо тревожным взглядом.

— Мужик такой здоровенный, видный, харизматичный, — доложила я. — И с ним гламурная красотка. Вся с ног до головы в Версаче.

Люциевич позеленел и выдал сквозь зубы что-то вроде: "Мать моя…"

— Вот-вот, — закивала я. — Я их почти туда приблизительно и послала. К такой-то матери.