Невезучая, или невеста для Антихриста
Шрифт:
— А я смотрю, жизненные девизы у нас с вами совпадают.
— Это вы о чем?
— Это я о том, что наглость — второе счастье.
— Это я от вас заразился, — зачем-то обвинил меня в своем хамстве шеф, и мы с "Марфой Васильевной" решили устроить ему бойкот.
— Антипенко, а что это вы затихли? — явно чувствуя свой косяк, подъехал на кривой козе шеф. — Обиделись, что ли? Так я же пошутил.
— А у меня с чувством юмора плохо. И шутки у вас солдатские. Сначала без обеда оставили, потом чуть чести не лишили, а теперь еще и на ужин покушаетесь.
Люциевич
— А пойдемте поужинаем.
Интересно черти пляшут.
— У вас же работы много, — вытаращилась на босса я. — Вы же меня пятнадцать минут назад из-за этого на свидание не пустили.
Понятное дело, что свидания у меня никакого не было, но Люциевичу-то об этом зачем знать?
— А вас, между прочим, на деловой ужин зову, — выкрутился этот хитрец. — За ужином все дела и обсудим.
"Марфа Васильевна" тут же воспрянула духом, и я яростно вжалась в сидушку, чтобы притушить ее энтузиазм.
— Думаете, меня за полкотлеты купить можно? — исподлобья зыркнула я на шефа.
Люциевич скорчил оскорбленную морду и обиженно пробубнил:
— Почему сразу котлеты? Тут за углом есть хороший рыбный ресторан. Там прекрасно готовят омаров…
Гадина. Полкотлеты отдыхали. Меня, оказывается, купить можно было за одну омаровую клешню. Я ж его никогда в жизни не ела.
Снисходительно цыкнув, я вяло сделала гипнотизирующему меня Люциевичу одолжение:
— Ладно. Давайте уже своих омаров, раз все мои отбивные вы единолично сожрали.
ГЛАВА 10
Когда мы вышли из офиса, на улице была чудесная безветренная погода. Белый снег еще утром припорошил серый асфальт, и от этого улица казалась нарядной, а настроение праздничным.
Но стоило мне поднять к темному небу улыбающееся лицо и ступить на тротуар, как Люциевич бесцеремонно подхватил меня под руку и злобно гавкнул:
— Антипенко, под ноги смотрите.
— Орать-то зачем? Я такими темпами до ваших омаров могу вообще не дожить, — возмутилась я и попыталась выдернуть из клешней упыря свою руку.
Попытка обернулась крахом, и мы с "Марфой Васильевной" настороженно прищурились:
— А чего это вы руки распускаете? Вцепились в меня, понимаешь, как нимфетка в статуэтку "Оскара". Немедленно прекратите.
— Еще чего, Антипенко, — прогудел шеф, продолжая тащить меня с ослиным упрямством вперед. — Вас же без присмотра оставлять нельзя. Или нос себе разобьете, или шею свернете.
— А вы что, за меня переживаете?
На миг мы с "Марфой Васильевной" даже сопротивляться перестали, настолько шокирующим было это откровение. Но это продлилось всего лишь миг, потому что босс тут же вернул себе амплуа упыря и злыдня, самоуверенно провещав:
— Да знаю я эти ваши штучки, Антипенко. За вами глаз да глаз. Вот сейчас навернетесь с поребрика, а потом будете меня не только "секьюритизацией активов" шантажировать, но и заставите за износ и амортизацию платить.
У меня от неожиданности случился нервный тик одного глаза. Это он кого так обозвал?
Опустив голову вниз, я критично посмотрела на свои нижние конечности, потом подняла на Люциевича страшный, как увядшие надежды, взгляд и как озмеегорынничалась:— А чем это вам мои ноги не понравились?
— Почему не понравились? — вытаращился на меня этот гад.
— Износ, значит? — подняла я свою левую ногу. — Амортизация? — переступила и показала правую. — Сейчас я вам портфель ипотечных кредитов организую.
И на этой жизнеутверждающей ноте я подло подвернула каблук и начала гордо падать.
В какую спортивную секцию родители в детстве водили Люциевича — не знаю, но Шаолинь по нему плакал. Приняв неизвестную мне ранее позу "атакующий упырь", этот подпольный ассасин антихристовской наружности умудрился извернуться и поймать нас с "Марфой Васильевной" почти у самой земли. И что самое странное — в обе руки.
Ужас.
Ну, чтоб вы понимали весь масштаб катастрофы — остановить мой "крестовый поход" еще никто не пытался, а этот не только дерзнул, но еще и смог.
И вот пока мы с двумя первыми буквами моей счастливой звезды тихо офигевали, наглые и, как оказалось, надежные руки босса зачем-то прижали мое безвольное тельце к его, скажем так, почти богатырской груди.
— Вы целы? — хрипло уточнил А.Л. Люциферов, а затем зачем-то попытался ощупать пальцами те места, которые его блудливые конечности держали.
Я была против, а подлые гормоны и "Марфа Васильевна" — "за", поэтому общим коллегиальным решением они взяли и лишили меня права голоса.
— Антипенко, надеюсь, вы молчите не потому что задумали очередную подлянку? — ускоряя шаг, потащил меня куда-то чертобосс.
Некстати вспомнилась сказка о Мухе-Цокотухе и паучке, который ее в уголок всем понятно зачем поволок.
Зачем и куда меня волок Люциевич было непонятно, поэтому назревал животрепещущий вопрос:
— А куда это вы меня несете?
— В ресторан, — буркнул босс. — Тут метров сто осталось, — добавил он, а я не сдержалась и, подняв ноги, язвительно подметила:
— Я, между прочим, могу и сама туда дойти. На своих изношенных амортизаторах.
Шеф шумно выдохнул, зачем-то посмотрел на мои торчащие из-под подскочившей юбки коленки, обтянутые капроновыми чулками, а затем нервно выдал:
— Заткнитесь, Антипенко, или я вас сейчас поцелую.
Честно? Я настолько растерялась, что даже испугаться не успела.
— С чего это вдруг? — изумленно уставилась на шефа, который, мрачно насупив холеную морду, вдруг отчебучил:
— Потому что когда я смотрю на ваши амортизаторы, начинаю представлять то, что вы имели в виду под портфелем ипотечных кредитов, и у меня возникает стойкое желание пойти и устроить вам внутренний аудит.
Озвереть. Люди добрые, а что это такое происходит?
— Вы же еще даже не пили, — опешила я.
— Вот именно, — озадаченно согласился Люциевич, никак не реагируя на мои попытки побыстрее с него слезть. — Вы на меня плохо действуете, Антипенко.
— Намекаете на то, что глядя на меня, думаете о пороке и разврате?