Невезучая, или невеста для Антихриста

Люциевич зачем-то пнул меня ногой под столом и зашептал:

— Антипенко, они не облезлые, а полинявшие. Полинявшие омары имеют более мягкую скорлупу, так как недавно сбросили старую. Их мясо более ароматное и через мягкую скорлупу легче к нему добраться. Однако они обычно меньше омаров с твердым панцирем и с меньшим количеством мяса.

— Ну вот, — возмутилась я. — Мало того что облезлые, они еще и тощие. Зачем нам дистрофики? Я голодная. А про вас, троглодита, так вообще промолчу. Не хватало еще мне потом с вами своим кровно заработанным омаром делиться.

Шеф закатил глаза, издал какой-то стон издыхающего опоссума, а затем отодвинул стул, бросил на стол салфетку и подал мне руку:

— Идемте.

— Куда?

Испугавшись, что довыпендривались, мы с "Марфой Васильевной" растерянно сникли, а босс спокойно пояснил:

— Выбирать вам самого толстого и жирного омара.

Нет, я, конечно, была не против самого толстого и жирного, с одной маленькой оговоркой: совершенно не ожидала, что потенциальный ужин окажется живым.

В смысле, на дне огромного аквариума сидели несчастные морские членистоногие со связанными клешнями и смотрели на меня безнадежным грустным взглядом.

— А давайте всех их спасем, — заговорщически шепнула Люциевичу, и он подавился жвачкой.

— Антипенко, вы в своем уме? Выбирайте быстрее омара и вернемся за стол.

— Н-не, — замотала головой — Не могу. Как я их есть буду? Я ж им в глаза смотрела.

Люциевич покраснел, выпустил из ушей пар, а я жалобно заканючила:

— Ну, купите рачков.

— Это омары.

— Да какая разница. Их же всех сварят, изверги. А они такие хорошенькие. А давайте их к вашим пираньям запустим.

— Антипенко, омары хищники и сожрут всех пираний, — прорычал босс, и тут я поняла, что справедливость в жизни все-таки существует, а поэтому просить начала с двойным усердием:

— Будьте человеком. Купите рачков. Спасите несчастных животинок, и Вселенная вас не забудет.

— Антипенко, может, мне сразу весь ресторан приобрести?

— Не, ресторан не надо. А вы что, можете? — опешила я.

— Могу, но не буду, — выцедил шеф.

— Почему?

— Потому что из-за вас ресторан придется превратить в зоопарк. Вы же здесь есть никого не дадите.

— Не дам, — согласилась я и посмотрела в черные как ночь очи шефа с мольбой и надеждой. — Купите рачков. Клянусь, я за ними сама ухаживать буду.

Люциевич прикрыл лапищей глаза, пробубнил что-то матерное и неразборчивое, а потом понесся в сторону администрации ресторана, откуда через десять минут вышли четверо мужиков, переставили тумбу с аквариумом, в котором жили омары, на платформу с колесиками и уволокли всю эту пирамиду в неизвестном направлении.

Босс вернулся через пять минут. Мрачный, сосредоточенный и молчаливый.

— А куда рачков дели? — тревожно поинтересовалась я, и тут Люциевича прорвало:

— Повезли ко мне в офис. Я купил их вместе с аквариумом. Довольны?

…Бабах. Где-то в моем сознании начали взрываться яркие безудержные фейерверки счастья, и без всякой задней мысли я обвила шею шефа-вредятины руками и чмокнула его в щеку:

— Спасибо.

— Антипенко, вы какой-то странный образчик женской породы, — осоловело уставился на меня шеф.

— Почему?

— Ну, женщины обычно котиков или собачек завести просят, а вы — омаров.

— А я не обычная женщина, — радостно провозгласила я, и пока босс бубнил себе под нос, что я его божья кара, подхватила его под локоть и бесхитростно предложила:

— А поехали я вас котлетами накормлю. И бужениной. Им в глаза я точно не смотрела.

Люциевич на секунду застыл с открытым ртом, потом совершенно неприлично и громко рассмеялся, а после весело заявил:

— А поехали.

— В меня пошел, — удовлетворенно вздохнул у меня в голове черт, и громко поцеловал кого-то взасос.

Ко мне домой мы с Люциевичем на его реактивном "гробе" добрались минут за двадцать.

И надо бы было с порога заметить недобрый взгляд бабулиного Мурчика, коварно уставившегося на лаковые штиблеты босса, тогда можно бы было избежать страшного конфуза, когда обожравшийся котлет и напившийся чая Люциевич решил, что пора ему и честь знать.

Мурчик, видимо, думал иначе, когда гадил шефу в туфли. Хотя склонна считать, что кота тоже бес попутал. И я даже знаю, какой именно наглой женской наружности.

— Антипенко, что это? — всунув в обувь ноги, неестественно ровно выпрямился босс.

— Где? — недоуменно уставилась на него я.

— У меня в туфлях.

Люциевич опустил голову вниз, указал взглядом на свои ступни, и наблюдающий со стороны за нашей немой мизансценой кот мгновенно юркнул под шкаф, вызвав у меня острый приступ нервного кашля.

— Простите, — зажмурилась, сгорая от стыда. — Понимаете, Мурчик, он же тоже мужик. Вот и показал вам, кто тут хозяин.

— А мне что теперь делать? — уточнил босс.

— Антон Люциевич, вы только не волнуйтесь. Снимайте свои туфли. Я сейчас их постираю. До утра высохнут.

— Да их же после этого только в мусорку можно будет выкинуть, — обронил мужчина, и у себя в мыслях я уже содрала с Мурчика шкуру и пошила из нее упырю новые туфли.

— Да подумаешь. Я вам с зарплаты новые куплю.

— Это Кавалли, — похоронным голосом сообщил шеф.

Хотела ему сказать, что мы с Мурчиком и не в Кавалли ссали, но не решилась.

— А хотите, я вам котлетами долг верну, ну, или отбивными с бужениной?

Шеф тяжко вздохнул, безнадежно махнул рукой и, чвякая мокрыми туфлями, поплелся к выходу.

— Пойду я, Антипенко. Спасибо за ужин. Спокойной ночи.

Закрывшаяся дверь хлопнула, как крышка гроба, и я показала кулак морде Мурчика, мгновенно высунувшейся из-под шкафа:

— Сволочь ты мохнатая. Такой вечер мне испортил.

Кот жалобно завыл "Мау", а в голове моей кто-то мрачно заметил:

— Не прокатило. Жаль. А я бы остался.

— Не в тебя пошел, — тоскливо подвякнула ему чертобаба и предусмотрительно сгинула, не успев услышать, как я пожелала ей Мурчика в ее лабутены качестве наказания за бесцеремонное вмешательство в мою личную жизнь.