Невидимая Россия

Глава пятнадцатая ПРОСНУВШИЙСЯ

Владимир сидел и внимательно читал. Книжка называлась «Германия в вихре революции», написана она была немецким офицером генерального штаба и переведена на русский язык с целью доказать, что в 1919 г. германская социал-демократия пошла на сговор с военными кругами для того, чтобы подавить коммунистическое движение. Как раз это больше всего и нравилось Владимиру. — Наши в 1917 году боролись все против всех, а власть в это время валялась на земле, как правильно говорит Павел. Большевики ее подобрали и начали расправу со всеми по очереди. Теперь надо начинать всё сызнова и поменьше заниматься спорами о программных тонкостях, а побольше делать конкретное дело, — думал Владимир.

Особенную симпатию Владимира вызывал Носке за то, что не побоялся в нужный момент взять на себя роль «кровавого пса» и разгромить спартаковцев.

Последнее время Павел регулярно снабжал Владимира политической литературой. Владимир, как и все советского воспитания люди, плохо знал историю, но теперь всё больше и больше втягивался в чтение. По разным причинам, в разное время большевики издавали разные, по существу враждебные им книги, многие из которых потом изымались. Павел умел их откуда-то доставать и пускать по своим людям.

— Как тебе нравится обер-лейтенант Фогель? — был первый вопрос Владимира, когда Павел вошел в комнату.

— Я бы предпочел, чтобы Роза Люксембург и Карл Либкнехт были расстреляны по приговору суда или посажены в тюрьму.

— А что ты скажешь о Гитлере? — К этому вопросу Владимир возвращался неизменно, когда начинался разговор о политике.

— Почему он тебе так нравится? — улыбнулся Павел.

— Даты сам посуди: главный козырь большевиков — противоречия между пролетариями и капиталистами, а Гитлер сумел разрешить социальную проблему. Вот увидишь — с нашими расправится никто другой, как Гитлер.

Павел знал, что этот аргумент не только для Владимира, но и для многих русских был решающим.

— Мы, к сожалению, знаем о национал-социализме очень мало, — возразил Павел, стараясь быть как можно более беспристрастным. — Я боюсь, что национал-социализм в такой же степени материалистичен, как и коммунизм. У наших материализм «диалектический», у немцев «расовый».

— Ты это насчет евреев? — перебил Владимир. — Не верь советской пропаганде. Если их послушать, то в Америке негры до сих пор остаются рабами, англичане устраивают искусственный голод в Индии, ну, а немцы преследуют евреев — всё это, в лучшем случае, колоссально преувеличено, а, возможно, выдумано с начала до конца. Зато ты смотри: «наши» же пишут, что даже бывшие коммунисты принимаются в национал-социалистическую партию. Нет, немцы разрешают проблему борьбы с большевиками пока что наилучшим образом.

Павел замолчал. Действительно, большевистская пропаганда могла выдумать всё, что угодно: читал же он сам в концлагере, сидя на штабеле с экспортным лесом, что заключенные в Советском Союзе на лесозаготовках не работают!

После знакомства с Ольгой Васильевной Павел ни о чем не расспрашивал Владимира; тот молчал, в свою очередь. Теперь Павел ясно видел, что брат хочет поговорить по душам. — Как странно бывает в жизни, — думал Павел, — сколько в свое время я затратил душевных сил, чтобы не дать ему заснуть, сколько мучился и страдал! Как тяжело было убедиться, что все усилия тщетны — и вот проходит несколько лет, я уже и не думаю о нем, для меня он человек конченый и тут-то, в самый неожиданный момент, конченый человек пробуждается сам.

— Я хотел тебя спросить… — с усилием начал Владимир, — ты, может быть, удивился, когда я тебя так настойчиво знакомил с Ольгой Васильевной? Я уже говорил — эта женщина не для меня. Чтобы для тебя всё стало совсем ясно, я тебе должен рассказать… — Владимир сбился и замолчал.

Павел поднял глаза от белой скатерти и увидел, что брат в самом деле взволнован. — Выздоравливает! — радостно подумал он.

— Я уже давно живу с одной девушкой, — продолжал Владимир, — много раз поступал с ней не так, как нужно. Теперь я хочу на ней по-настоящему жениться.

— Ну и молодец! — вырвалось у Павла.

— Ты не думай, это не по Достоевскому — не искупление вины… Я к ней привык и совсем разорвать, наверно, и не смог бы. Просто я хочу теперь определить давно сложившиеся отношения.

— Очень рад — женись и заводи ребят.

— Вот что, — замялся опять Владимир, — у меня к тебе еще вопрос — я хотел серьезно поговорить и о политике. Вы ведь и после лагеря работаете… я много об этом думал — принять большевизм я не могу, оставаться нейтральным практически невозможно и нечестно. Как ты думаешь, женитьба не будет препятствием для моего участия в вашей организации?

— Так ведь мы не монашеский орден! — ответил Павел радостно, — всё дело в том, какая жена и насколько женитьба затянет тебя в чисто материальные дела. Мы ведь не завтра думаем поднимать вооруженное восстание! Женись — это только лучше, что личная жизнь твоя определится… Мы ведем не столько физическую, сколько нравственную борьбу.

— Тогда по рукам! — встал Владимир.

— По рукам!

Братья крепко обнялись и три раза поцеловались.

— Так ты давай мне задания, я хочу начать работать.

— Читай да присматривай подходящих людей, а я тебя тоже потом кое с кем познакомлю.

— Люди у меня есть — я уже давно наметил некоторых сослуживцев.

В этот момент позвонили.

— Это Зина, — сказал Владимир и пошел открывать дверь.

— Познакомься — моя невеста, — сказал Владимир, подводя стройную смуглую женщину к Павлу.

Зина покраснела и на глазах у нее сверкнули слезы. Бедняга! — подумал Павел. — Много ей, видно, пришлось помучиться, прежде чем стать невестой.

Глава шестнадцатая ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА

Павел решил зайти к Ольге Васильевне и рассказать ей о решении Владимира. Встретила Павла мать Ольги Васильевны — опрятная старушка с серыми глазами, как у дочери, и манерами замоскворецкой мещанки.

— Подождите, подождите, — говорила она ласково, с сомнением глядя на черную рубаху Павла, — Олечка сейчас придет, у нее сегодня сверхурочная работа, поэтому она задержалась. Вы двоюродный брат Владимира Андреевича? — старушка вся расплылась в любезной улыбке, — очень рада, очень рада.

Не иначе, как надеялась выдать дочь за Владимира, — с досадой подумал Павел, проходя за старушкой в большую чистую комнату, отделенную от импровизированного коридора портьерами.

— Не знаю, почему Владимир Андреевич нас совсем забыл, — осторожно начала старушка.

Любопытна и неумна, — решил Павел. — Интересно, что она думает о моем костюме?

За портьерой хлопнула дверь и Ольга Васильевна вошла в комнату. Павел поднялся к ней навстречу. Бросив мельком тревожный взгляд на мать, Ольга Васильевна обернулась к нему и улыбнулась.