Невидимая Россия

— Наконец-то зашли, а я думала… — она вдруг замолчала, подошла к маленькой этажерке, заменявшей туалет, и поправила золотистые волосы. Старушка поднялась и незаметно выскольнула из комнаты. Павел почувствовал неудобство: зачем я пришел и о чем я с ней буду говорить?

Ольга Васильевна повернулась от зеркала и села в угол дивана. Милое русское личико ее было утомлено и очень бледно, глаза глядели грустно. — Ей тоже нравился Владимир, — понял Павел.

— Ну, что нового? — спросила она. — А я, откровенно говоря, боялась, что вы неправильно истолкуете мою тогдашнюю прямоту.

После ухода матери она стала проще и естественнее.

— Я пришел вам сказать, что ваше желание исполнится: Владимир женится на Зине.

Облако грусти пробежало по бледному лицу, но она сейчас же справилась с собой и, чуть нахмурившись, посмотрела на Павла.

— Я серьезно думаю, что для него это единственный выход.

— Знаете, я всегда была в этом уверена. — Ольга Васильевна задумалась. — Один раз он пригласил меня в театр — я тогда ничего не знала о ней и согласилась, почему же не пойти? После спектакля в гардеробе он вдруг весь переменился, извинился и отошел в сторону… Там стояла смуглая женщина. Я только мельком взглянула на ее лицо и мне всё стало ясно… Знаете, я сама из-за этого разошлась со своим мужем и очень хорошо ее понимала. Владимир решительно взял женщину под руку и вышел с ней на улицу… Скоро он вернулся, извинился и проводил меня до дому. Но я тогда же решила, что между нами ничего не может быть, кроме дружбы. Потом он рассказал мне всё про свою связь.

Серые глаза, не скрывая грусти, смотрели в глаза Павлу.

Ему стало ее искренно жалко: трудно такой женщине найти себе мужа в современной Москве!

— Может быть, куда-нибудь сходим, в кино как раз можно попасть на последний сеанс, — предложил Павел.

— Спасибо… Давайте как-нибудь в другой раз — я сегодня очень устала. Мы лучше попросим маму поставить чай, посидим дома и отдохнем.

* * *

Постепенно жизнь организации стала входить в некоторые рамки. Сам собой в Москве образовался центр из Павла, Бориса, переехавшего в столицу, и Владимира, так неожиданно включившегося в работу. Николай всё время помогал своими обширными, иногда совершенно неожиданными связями. Никто не знал, с кем и как он работает.

— Ну, как ваша политическая деятельность? — спрашивал Николай при встречах, слегка щуря глаза.

— Где уже нам до такой сети и конспирации, как у вас! — парировал Павел. Николай делался серьезным и замолкал.

Семья Осиповых всё время опекала Мишу Каблучкова, попавшего в провинцию и неудачно менявшего различные специальности. Все его начинания кончались крахом. Устроился он, было, механиком и сразу испортил мотор. Пришлось не только потерять место, но и выплатить довольно значительную сумму за починку. После этого, поступив работать шофером, Михаил налетел на столб и едва избежал суда. С политической работой дела у него обстояли тоже слабо.

Григорий попрежнему работал на канале. Появилась сразу группа энергичных деловых инженеров, найденная Борисом и введенная в общий круг. Вне этого существовало много разрозненных, совершенно не связанных между собой групп и ряд лиц, помогавших организации советами и следивших за отдельными отраслями политической и экономической жизни. Всё это было скреплено гибкой, практичной, но очень по-разному организованной сетью законспирированных каналов. За немногочисленной организацией стоял широкий многотысячный слой внутренней эмиграции, а за нею почти весь народ, скованный, но непокоренный, ждущий благоприятного момента, чтобы открыто выступить.

Павел, Борис и Владимир, обычно, собирались раз в неделю, меняя места собраний и координируя всю работу.

* * *

Павел всё чаще и чаще заходил к Ольге Васильевне. Он купил, наконец, костюм и чувствовал себя менее стесненным, радуясь, что перестал обращать на себя внимание.

Жизнь в стране постепенно улучшалась, карточки были отменены. В столице, снабжаемой в первую очередь, можно было уже купить всё. Голод, вызванный проведением первой пятилетки, кончился, но уровень 1925–1926 г.г. так и не был достигнут.

Павла больше всего удивляло, что многие совсем не замечали этого. Из разговоров с Ольгой Васильевной он заключил, что она слышит о многих вещах впервые. Когда, рассказывая как-то о себе, он решился доверить ей тайну о своем аресте и концлагере, она была удивлена, что за участие в религиозно-философском кружке можно было попасть на пять лет в заключение (Павел, конечно, ограничился официальной стороной дела).

Они поехали в этот день в Нескучный сад — запущенные дорожки, отдельные уединенные беседки, пруды… Павел любил это уединение, шум города едва доносился туда.

Под влиянием рассказов Павла Ольга Васильевна стала очень грустной, ее глаза потемнели. Она сначала задумалась, потом вдруг пристально посмотрела на Павла и, как всегда прямо, спросила:

— Я понимаю, что обвинение было формулировано так, как вы мне рассказываете, но всё-таки, на самом деле вы ведь боролись против советской власти?

Павел внутренне поморщился: правила конспирации особо оговаривали осторожность в отношении женщин, тем более интересных и не до конца проверенных; в то же время ему было тяжело лгать Ольге Васильевне.

— К сожалению, больше ничего не было — русские слишком инертны, чтобы идти на большее, — ответил он.

В серых глазах появилось беспокойство.

— Я с вами не согласна… Конечно, у советской власти много темных сторон, но со временем всё войдет в свои рамки. Голос ее звучал не совсем уверенно, а в лице Павел прочел беспокойство за него… да, за него, за Павла!

— Я думаю, что чем дальше, тем отношение власти к народу будет хуже, — ответил он суше, чем хотел.

— Почему?

— Потому, что постепенно создается новая советская аристократия, беспринципная и алчная — она составит государственный аппарат. Тогда незачем будет считаться с народом. Прежде о народе вспоминали ради демагогии, а теперь вся страна постепенно превращается в гигантский концлагерь — наверху дисциплина партийная, дальше профсоюзная, дальше концлагерная, а превыше всего и над всем НКВД.

— Вы смотрите слишком мрачно — после пяти лет лагеря это вполне понятно, но не надо забывать домов отдыха и системы образования. Я сама в 1932 году была за счет службы в Крыму…

Павел почувствовал, что кровь бросилась ему в голову: неужели она такое же продажное, бездушное существо, как многие?

— Простите, а когда вы в 1932 году ехали через Украину, смотрели вы в окна? — спросил он.

— Почему вы об этом спрашиваете? — не сразу поняла Ольга Васильевна.

— А потому, что в то время, когда вы ехали на курорт через Украину, там от голода вымирали целые села — погибло несколько миллионов человек.

Этот выпад Павла подействовал на Ольгу Васильевну подавляюще: она побледнела, губы ее задергались, а глаза опустились на серую дорожку парка.