Невидимые знаки

Я был единственным ребенком, но это не значит, что я не умел устраивать вечеринки.

В те времена я был тихим ребенком в школе, но именно меня все приглашали на свои вечеринки. Мои родители всегда поощряли мою популярность, обеспечивая меня братьями и сестрами в виде друзей, хотя они пытались завести еще одного ребенка и потерпели неудачу.

И я не воспринимал их усилия как должное.

Я был гостеприимен как король.

Я овладел искусством светской беседы.

Я преодолевал разрыв между застенчивыми группами и сплоченными бандами.

Но это было до того, как я попал в тюрьму. В тот день, когда захлопнулся замок, моя готовность идти навстречу другим и находить дружеские отношения исчезла.

Я думал, что навсегда утратил это желание. Но это было до того, как в мою жизнь (в буквальном смысле) влетела Эстель.

Взглянув на розовеющее небо, я прикинул, что до рассвета осталось несколько часов. Эстель уложит детей спать, а я сделаю все возможное, чтобы подарить Пиппе лучший восьмой день рождения.

…

Пот стекал по моей обнаженной спине, когда я вошел в хижину и замер при виде Эстель, которая крепко спала, обхватив Пиппу, а Коннор спал на краю кровати сестры, как маленький полосатый кот.

Несмотря на наступление половой зрелости и гормональные перепады Коннора (не говоря уже о запахе тела, когда тестостерон начал действовать), он по-прежнему оставался заботливым братом, готовым на все, чтобы защитить свою плоть и кровь.

Так же, как я сделаю все, чтобы защитить Эстель.

Напившись воды из одной из наших всегда полных бутылок, я прочистил горло.

Одна за другой открылись три пары глаз, гарпуном впиваясь в мою грудь и гарантируя, что я никогда не освобожусь от этих людей.

Хлопнув в ладоши, я улыбнулся Пиппе.

— Не могла бы именинница последовать за мной? Думаю, снаружи ее ждет сюрприз.

Мгновенно загорелое, худое лицо Пиппы засветилось, как чертова сигнальная ракета (если бы только у нас была такая).

Она вырвалась из объятий Эстель и бросилась ко мне.

— Правда? Какой?

— Тебе придется подождать и посмотреть, нетерпеливая Пиппи. — Я обхватил ее руками, поднял на руки и понес на улицу.

— Что это? Где? — Она подпрыгивала в моих руках.

Лишний вес и нескоординированное равновесие причиняли боль моим едва зажившим костям. Моя голень была единственной частью, которая чувствовала себя почти обычно. На кости была шишка, но она была крепкой. Моя стопа все еще была покрыта синяками, но, по крайней мере, пястные кости зажили достаточно, чтобы я смог шевелить пальцами ног (не обращая внимания на боль, конечно).

А вот с лодыжкой пришлось повозиться.

Она срослась, но неправильно. Она не была идеально прямой, и сустав, где нога переходит в стопу, был не в норме. Я не сказал Эстель, как это больно, когда что-то сломано — не только временно, но и навсегда.

Я мог ходить, но не бегать. Я мог двигаться, но не летать.

Я был испорченным товаром.

Но, несмотря на боль при каждой нагрузке, я бы ни за какие бриллианты в мире не опустил Пиппу.

Прищурившись от яркого солнечного света, когда я вышел на пляж, я сказал:

— Во-первых, давайте начнем эту вечеринку с шумихи. Что скажешь?

В ответ она шлепнула влажный поцелуй по моей шершавой щеке.

— Я говорю «да»!

На мгновение я не мог пошевелиться. Ее маленькие губы лишили меня всех двигательных функций.

Позади меня раздались шаги: Эстель и Коннор присоединились к нам в жаркое утро.

Эстель была в своем черном бикини (что грозило сделать меня твердым, вспоминая ту ночь, когда я снял его с нее), а Коннор выбрал шорты с бейсболкой. У всех нас были ярко выраженные тазобедренные кости, угловатые ребра и повышенная худоба, вызванная отсутствием жировых запасов.

Но для меня... они были просто прекрасны.

Положив Пиппу на землю, я повернулся к самому большому костру, который когда-либо разводил. Я еще не зажег его, но он был сложен и готов, символизируя начало нового года ее жизни.

Повернувшись к группе, я поднял уже пылающую палку из костровой ямы, которую мы никогда не гасили. Передав ее Пиппе, я сказал:

— Давай, именинница.

Она взяла ее, и на ее лице заплясали язычки пламени. Осторожно она воткнула палку в кучу веток и сучьев, делая то, чему я ее учил, когда имел дело с огнем и опасными вещами.

Она была более ответственной, чем любой ребенок ее возраста.

Она могла сделать новый костер из моих разбитых очков (я учил детей на случай, если со мной и Эстель что-нибудь случится) и умела ловить рыбу лучше любого рыбака. Кроме того, она научилась у Эстель, как лучше пробовать еду и готовить новые блюда, чтобы избежать желудочных осложнений.

Я чертовски горжусь ею.

Всеми ими.

Костер потрескивал и разгорался, жадно превращая дремлющее топливо в тепло и свет.

Эстель подошла ближе, переплетя свои пальцы с моими.

Я слегка зашипел из-за раны на ладони.

Сузив глаза, она подняла наши соединенные руки и вздохнула.

— У тебя кровь.

— Ничего страшного. Просто царапина.

— А сейчас что ты сделал? У тебя всегда течёт кровь.

— Кто течёт?

— Не меняй тему. Как ты сделал эту?

Ее забота лавиной обрушила на меня любовь. Я поцеловал ее.

— Увидишь.

Ее лицо скривилось, как будто она хотела возразить, но затем смягчилась, доверяя мне.

Доверие.

Неосязаемая эмоция, которая не имеет цены или гарантии, но является самой ценной вещью, которую человек может заслужить.

Остаток утра прошел в идиллическом облаке, пока я вел Пиппу по пляжу к песчаным замкам с надписью «С днем рождения», серпантину из морских водорослей на деревьях для украшения и даже куче ракушек с восемью маленькими палочками в качестве праздничного торта и свечами для пожеланий.

На влажном песке я нацарапал добрые пожелания и то, что я хотел, чтобы сбылось для нее. Я подарил ей браслет из лозы, который наспех сделал в качестве одного из ее подарков, а когда мы, наконец, сели завтракать моллюсками и жареными крабами, Пиппа пожаловалась, что у нее болят щеки от улыбки, и продолжала делать мою жизнь полной, объявив, что это был лучший день рождения в ее жизни.