Невидимые знаки
Шрифт:
— Вау, скажи мне, что ты на самом деле чувствуешь. — Саркастическая холодность, которую я использовал, чтобы защитить себя, вернулась с местью. Эстель сделала меня лучшим человеком и сбила мои костыли безопасности, но теперь именно она заставляла меня чувствовать себя слабым, неуверенным и ужасно властным, когда все, что я пытался сделать, это защитить ее, заботиться о ней, показать, что я люблю ее, и надеялся, черт возьми, что она простит меня за то, что я поставил ее в это ужасное, ужасное положение.
— Ты сам спросил! — Ее щеки пылали огнем. — Может быть, тебе стоит перестать быть таким лицемером и сказать
Слабак?
Я был слабаком?
После всего, что я сделал. После принятия того, что я буду калекой до конца своих дней. Что я попаду в ад за убийство. Что я никогда бы не заслужил Эстель, если бы нас не выбросило вместе на необитаемый остров.
Она назвала меня слабаком?
Отлично!
Мы действительно делали это.
Я бы не стал сдерживаться ради ее беременной задницы.
Она хотела бой?
Я дам ей бой.
Сократив расстояние между нами, я встал во весь рост, возвышаясь над ней.
К ее чести, она не отступила, а только еще больше раздулась от ярости.
— Ты обращаешься со мной так, как будто меня не существует, Эстель. Ты заставляешь меня чувствовать себя дерьмом.
— О, бу-бу-бу. Ты не можешь смириться с тем, что я хочу независимости.
— Ты называешь сокрытие своих спазмов и дискомфорта и отказ от моей помощи независимостью? — я фыркнул. — Неважно. Я называю это глупостью.
— Не называй меня глупой.
— Тогда перестань вести себя глупо.
— Это ты перестань вести себя глупо.
— Господи, я не могу с тобой разговаривать, когда ты в таком состоянии.
— В каком состоянии, Гэллоуэй? Словно беременная женщина? Разве мне нельзя быть немного взвинченной, зная, что через несколько месяцев мне предстоит самое ужасное испытание в моей жизни, и я не знаю, переживу ли я его? Разве я не имею права жалеть себя, когда я устала и измучена, и мне так много нужно сделать, чтобы просто остаться в живых, не говоря уже о подготовке к родам ребенка, которого я не хотела? Если это так, то прости, если это заденет твое нежное самолюбие, но у меня для тебя новости. Я настолько напугана, что не собираюсь делать храброе лицо только для того, чтобы тебе стало легче. Я не собираюсь улыбаться и целовать тебя, когда ребенок пинает мою селезенку, словно это чертов футбольный мяч. И извини меня, если я не хочу принимать твою помощь, потому что мне хочется разрыдаться, зная, что я больше не могу делать это сама, и если я не сделаю это сейчас, то могу никогда не сделать, потому что через несколько месяцев могу умереть.
Блядь.
Мое сердце вылетело из груди и упало на песок у ее ног.
— Эстель... — Схватив ее, я сжал руки вокруг ее дрожащей фигуры. — А ты не думаешь, что я чувствую то же самое...
— Отпусти ее, Гэл. — Коннор и Пиппа появились в лесу. Они вернулись к нам с дальнего берега.
Я сверкнул глазами.
— Оставь это, Коннор.
— Нет. Я был неправ, когда сказал, что это не наше дело. Это наше дело. Так что отпусти ее.
Эстель извивалась в моих руках, заставляя меня отпустить ее. Мне было чертовски больно, что мы ссоримся из-за одного и того же.
Ужас.
Мы любили друг друга, но несколько недель молча
отталкивали друг друга из-за неуверенности и страха.Я чувствовал то же самое.
Мой страх убивал меня каждый час каждого дня.
Я любил ее, ради всего святого. Я любил ее слишком сильно, и я не смог бы выжить, если бы потерял ее.
Пиппа бросилась вперед, ее брат был на шаг позади.
— Прекратите ссориться.
— Мы не ссоримся, — сказала Эстель, смахивая упавшие слезы. — Просто небольшая дискуссия.
— Чушь. — Коннор подошел к Эстель. — Ты плачешь.
— Нет, не плачу. Просто гормоны, — пошутила Эстель. — Честно говоря, мы в порядке.
Впервые за долгое время я полностью рассмотрел четырнадцатилетнего подростка. Медный пух украшал его подбородок, бицепсы выросли, а голос из милого фальцета превратился в мужественный тембр.
Каким-то образом парень сломал куколку, в которой прятался, и за одну ночь превратился в юношу.
Не сводя с меня глаз, Коннор обнял Эстель. В отличие от тех случаев, когда я обнимал ее, она охотно опустилась в его объятия и поцеловала его в щеку.
— Я в порядке, Ко. Не волнуйся.
Он был на дюйм выше, чем она сейчас, и длинные мускулы обхватывали ее. Его карие глаза наполнились беспокойством, когда он положил руку ей на живот.
— Ребенок пинает тебя?
Ее губы дрогнули.
— Это то, что делают дети. Они вытягиваются и двигаются. Это естественно.
— Но это больно? — спросила Пиппа, ее лицо было полно удивления.
Эстель покачала головой.
— Это странно, и иногда я чувствую ушибы, но это не похоже на боль типа «ай».
Трио повернулось ко мне лицом, снова объединившись, чтобы отчитать меня.
Возможно, будет лучше, если я на время перееду на другую сторону острова. Пусть Эстель отдохнет от меня и моей эмоциональной неуверенности. Она и так уже столько всего пережила. Было бы несправедливо, если бы она утешала меня, когда я не утешал ее.
Я напрягся, когда Коннор указал между мной и Эстель.
— Мы с Пиппой будем посредниками. В чем проблема?
Эстель тихонько засмеялась.
— Это очень мило, но серьезно, все уже закончилось. — Ее глаза сузились в мою сторону. — Разве не так, Гэл?
Нет.
— Да. — Я кивнул. — Идеально.
— Неважно, — огрызнулся Коннор. — Мы знали, когда наши родители ссорились, и мы знали, когда все становилось настолько плохо, что они хотели развестись. Это было отстойно. И они не позволяли нам помогать. Они говорили, что мы слишком малы, чтобы понять. Но мы не были такими. Правда, Пип?
Пиппа опустила взгляд, придвинувшись ближе к Коннору.
— Нет, мы знали. Мы были достаточно взрослыми, чтобы понять, почему они воюют и что это значит для нас.
Эстель тяжело вздохнула.
— Дорогие, мы не будем разводиться.
— Вы не можете развестись. — Пиппа выглядела торжественно, как будто такого никогда не могло случиться. Что она не позволит этому случиться. Но затем она потрясла всех нас, добавив: — Чтобы развестись, нужно быть женатым.
Женатыми.
Боже, я бы все отдал, чтобы жениться на Эстель. Даже после того, как я полностью облажался и сделал проблему из ничего.
Эстель замерла.
— Что ты сказала?
— Женатыми. — Коннор нахмурился. — Подожди... так вот в чем дело? Вы говорили о свадьбе?