Невидимые знаки

Если ему не так везло, он возвращался с другой рыбой. На прошлой неделе он поймал угря, который был почти так же страшен, как мертвый морской змей, два дня назад — большого краба, который дал каждому из нас полный рот вкусной еды, и еще больше моллюсков.

Между едой из моря и салатом из леса мы обуздали нашу тягу к разнообразию, но не смогли запутать наши вкусовые рецепторы в желании получить больше вкуса.

Я жаждала других приправ, кроме соли. Я бы отдала все корзины, которые сплела, за бутылку персикового чая со льдом. Я бы даже пожертвовала своим наполовину удачным льняным одеялом ради небесного глотка охлажденного яблочного сидра.

Как-то вечером Гэллоуэй обсуждал дни рождения детей, поскольку Пиппе скоро исполнится восемь лет. Он обмолвился, что его день рождения всего через несколько недель после ее.

Я надеялась, что спасение станет их подарком. Однако если судьба окажется не столь благосклонной, я планировала сшить для них обоих самое мягкое и удобное одеяло, на которое только была способна.

Моя техника гниения прядей до тех пор, пока они не стали податливыми, сработала. В результате мы получили нечто драповое, не жесткое и не колючее. И я уже придумывала новые способы, как усовершенствовать концепцию: соскрести нити перед замачиванием, помять их, набить синяки. Эксперименты, которые, надеюсь, дадут что-то лучшее.

Кроме подслушанного разговора, мы не часто обсуждали наши предыдущие жизни. Существовало негласное соглашение о том, что эти воспоминания будут только угнетать нас, а пока... мы были другими людьми (оторванными от земли, дикими и полностью зависимыми от нее) и больше не были городскими жителями с банковскими карточками и номерами телефонов.

В большинстве дней он скрывал свою темную боль, улыбаясь и общаясь, показывая лишь мускулистого островитянина с длинными шоколадными волосами, соболиными ресницами и ртом, который завораживал меня всякий раз, когда он говорил.

Но иногда он выглядел так, будто всю ночь не спал, пил, мучимый похмельем из-за того, что натворил в прошлом, погребенный под чувством вины и позора. В такие дни я влюблялась в него сильнее. Потому что эти дни заставили меня увидеть правду.

Он был не просто мужчиной. Он не был ни потрепанной одеждой, которую он носил, ни неопрятными эмоциями, которые скрывал. Он был моим. И я хотела его больше всего на свете.

Но ни разу он не заставил меня посмотреть в лицо своим чувствам. Он больше не избегал меня. Он болтал со мной, смеялся со мной, обсуждал новые способы добычи воды и хранения припасов. Он ходил со мной (или, скорее, хромал) по вечерам, когда я хотела прогуляться, без всякого грязного подтекста и помогал по хозяйству без злости или скрытого презрения.

Он был идеальным джентльменом.

Но одной вещи не хватало.

Я не гордилась своими поступками. Я ненавидела себя за то, что отказала ему без объяснения причины. Но я ничего не могла поделать. Я отказала себе в том, чего хотела. Не из-за какого-то глупого решения, а из-за искреннего страха забеременеть. Несмотря на длительность пребывания здесь, менструации не прекратились. Я все еще могла родить.

Может быть, когда они прекратятся?

Но они могут никогда не прекратиться. Возможно, мы будем достаточно охотиться, чтобы мое тело никогда не перестало быть фертильным.

Гэллоуэй не знал моих страхов, и мой ужас не мешал мне становиться мокрой и наблюдать за ним каждую секунду, когда я могла. Иногда по утрам я притворялась спящей, чтобы увидеть его утреннюю эрекцию, когда он стоял. Я таращилась, когда он выходил из океана в своих черных трусах, а однажды, когда я была на приливе с Коннором и Пиппой, а он был один на пляже, я застала его голым, когда он переодевался в свои шорты. Его размер и форма заставляли меня сжиматься до такой степени, что я могла кончить от малейшего прикосновения.

Пульсирующее желание сводило меня с ума. У меня язык развязывался всякий раз, когда он оказывался рядом, потому что я думала только о сексе, сексе, сексе.

Я пыталась обнять его в ту ночь, когда мы ели осьминога и рассказывали истории о привидениях у костра. Я набралась смелости, чтобы прикоснуться к нему по-дружески, и надеялась, что у меня хватит сил сохранить платонические отношения.

Но когда я наклонилась, он отступил, поливая мои раны кислотой, покачав головой и сверкнув глазами, уничтожив меня.

Дружба для него — это не прикосновения, не раскрытие секретов, не разговоры о нашем прошлом или мечтах. Дружба для него — это пробиваться по жизни, делать инструменты для лагеря и следить за тем, чтобы у нас было достаточно еды на следующий день.

Я скорбела о потерянной возможности, но твердо решила не рисковать нашими средствами к существованию.

Пока что наше выживание было удачным. Светило солнце, и наш остров обеспечивал нас всем необходимым.

Однако в последние несколько дней все было не так.

Солнце исчезло, поглощенное серо-пурпурными облаками и постоянным моросящим дождем. Все, чем мы владели, пропиталось водой, включая нас самих, и нам негде было укрыться.

Прошлой ночью мы пытались спать в лесу, надеясь, что деревья защитят нас, но это было бесполезно.

Днем мы делали то, что было необходимо: собирали дождевую воду, охотились, чтобы получить еще один дневной рацион, и вырезали несколько веточек для китайских палочек, чтобы у нас наконец-то была посуда, которой мы могли пользоваться после столь долгого использования пальцев.

Но все это не делало нас счастливыми.

Мы существовали в туманном мареве, вялые и грустные, глядя на небо, умоляя солнце вернуться.

Мой телефон заряжался целую вечность из-за отсутствия солнечных лучей, поэтому у нас не было ни развлечений, ни фотографий; наши эмоции стали подавленными. Сможем ли мы когда-нибудь выбраться с этого куска грязи? Будем ли мы когда-нибудь снова жить в городе? Смогут ли Коннор и Пиппа когда-нибудь смириться со своей потерей и жить нормальной жизнью со школой, друзьями и вечеринками?

Большинство дней я проводила у кромки воды, глядя на море, борясь с депрессией и постоянными колебаниями эмоций неизлечимого позитива и изнурительной убогости.

Все были такими храбрыми. Я ненавидела, что была настолько слаба, что скучала по дому, по туалету, крыше и ресторанной еде.

Опустошение нарастало медленно, но верно, черпая силу из моего желания продолжать путь. Я не гордилась признанием, но в некоторые дни мне хотелось броситься в океан и плыть.

Плыть.

Плыть.