Невидимые знаки

Я боюсь, что не знаю, кто я.

Боюсь, мне не нравится, кем я становлюсь.

Так много вариантов, но я выбрала тот, что ближе всего к сердцу. Вздохнув, я написала свой страх ниже остальных. Я боюсь, что потеряю свой голос, а когда он пропадет... я никогда не смогу его вернуть.

Это означало так много вещей и было таким же загадочным, как и у Гэллоуэя. Это означало, что я боюсь потерять свой хребет и не иметь мужества преследовать то, чего я хочу. Это означало, что я боюсь, что мои способности к написанию песен и музыки иссякнут под солнцем ФиГэл.

Гэллоуэй поймал мой взгляд, но ничего не сказал.

Мы все стояли там, читая четыре песочных признания.

Коннор нарушил молчание.

— И что теперь?

— Теперь мы ложимся спать.

— А?

— Утром увидишь. Поверь мне. — Ущипнув Пиппу за щеку, я добавила: — В конце концов, это волшебство.

Мы все повернулись, чтобы вернуться в лагерь, но в последнюю секунду Гэллоуэй, ковыляя, вернулся и написал последнюю строчку на песке. Оказалось, что он мог сделать это сам, тускло нацарапав свой дополнительный страх.

Коннор и Пиппа терпеливо ждали, пока мое сердце колотилось. Неужели это будет первый взгляд на мысли Гэллоуэя? Впервые я узнаю, что он чувствует, потому что он, черт возьми, никогда не говорил об этом.

Повернувшись спиной к тексту, он зашагал мимо, оставив нас догонять. Дети бросились вперед, но я не могла остановить свое любопытство. Сделав несколько шагов назад, я замерла над его словами, и слезы наполнили мои глаза.

Мне надоело не знать, исцелен я или инвалид на всю оставшуюся жизнь. Я хочу, чтобы мне сняли шину, чтобы я знал это.

Я смотрела на него, медленно продвигающегося по пляжу. Он не оглядывался. Он не смотрел в глаза и не подавал вида, что хочет что-то обсудить.

Не то чтобы ему это было нужно.

Это было совершенно понятно.

Его страх был неподдельным. Его ужас был осязаем.

И не прилив исполнил бы его желание.

Это буду я.

ПРИКОСНОВЕНИЕ.

Наконец-то она прикоснулась ко мне.

И я позволил ей.

Ее пальцы были гипнотически мягкими; скользили по моему лицу, губам, задерживаясь на горле.

Мое тело мгновенно напряглось.

Я потянулся к ней, но ее прикосновение опустилось ниже, по грудине, низу живота, от тазобедренной кости к бедру.

Мой член встал, умоляя о таком же внимании, но прикосновение исчезло, что-то зацепилось вокруг моей ноги.

Мои зубы сомкнулись, когда разочарование, с которым я боролся несколько месяцев, вырвалось наружу. Взмахнув рукой, я вцепился в волосы.

Не безликое лицо или пригрезившаяся грудь.

Волосы.

Реальность.

Я открыл глаза.

Мечты закончились.

Я подскочил и снова упал, когда понял, что это не сон.

Эстель склонилась надо мной. Ее колени прижаты к моему бедру, пальцы расстегивают ремни безопасности и тканевые завязки вокруг моей шины.

Я втянул воздух, шепча в темноту:

— Что, черт возьми, ты делаешь?

Ее глаза вспыхнули, а затем метнулись через лагерь к Пиппе и Коннору. Сегодня они спали в отдельных кроватях, не нуждаясь в поддержке друг друга из-за воспоминаний о том, что остались без родителей.

Она замерла.

— Я делаю то, что ты хочешь.

— Чего я хочу?

В моей голове разворачивалось многоцветное порно. Я хотел ее рот на члене. Хотел, чтобы она сидела на моих бедрах, а я входил в ее тугой, горячий жар.

Я хотел только ее.

Множество раз.

Стиснув зубы, сжал руки в кулаки. Я делал все возможное, чтобы бороться с непреодолимыми желаниями, бурлящими в моей крови.

Эстель, я предлагаю тебе отойти от меня.

Я предупредил ее.

Я был джентльменом.

Если я прикоснусь к ней сейчас, поцелую ее, трахну... это будет ее вина, потому что она подошла слишком близко, зная о непреодолимых границах, между нами.

— Потерпи мое присутствие несколько секунд, я скоро уйду.

Она снова вернулась к моему бедру.

Потерпеть?

Она думала, что я не могу вытерпеть ее прикосновение?

Черт, я был в нее влюблен. Изо дня в день я все больше и больше влюблялся в нее, черт возьми, а она думала, что я едва могу ее терпеть?

Глупая, глупая женщина.

Я больше так не могу.

Я сел, чтобы оттолкнуть ее, но последняя полоса моей шины оторвалась, и две палки с лязгом упали на песок, освобождая меня.

Я застонал от облегчения. Опора фиксировала мою лодыжку, но, черт возьми, она была тяжелой и неудобной.

Она улыбнулась в темноте.

— Лучше?

Мне будет лучше, если ты ляжешь на меня сверху.

Сглотнув, я напряженно кивнул.

— Да. А теперь уходи.

Как только я это сказал, ее взгляд упал с моего рта на бушующий стояк между ног. Мое сердце боролось с остальными органами.

— Эстель...

— Да?

Ее нормальное дыхание превратилось в мучительные вздохи.

— Отойди от меня.

В ее глазах отразилась боль. Она опустила голову.

— Прости.

— Не знаю, за что. Но тебе лучше уйти.

— Я сожалею о том, что сказала той ночью.

— Какой ночью?

Я точно знал, какую ночь она имеет в виду. В ту ночь она сказала мне, что не хочет иметь со мной ничего общего.

Ее взгляд вспыхнул.

— Ты знаешь какую.

Я ехидно усмехнулся

— О, ты имеешь в виду ту ночь, когда сказала, что не хочешь меня? Ту ночь? — Я откинул свои длинные волосы в сторону. — Не волнуйся об этом. Все в порядке. Я смирился с этим. — Сев немного выше, я прорычал: — Спокойной ночи.

Она не двигалась.

Целую чертову вечность она не двигалась, и все внутри меня вибрировало от желания схватить ее. Мне понадобилась выдержка святого, чтобы не сжать в кулак ее волосы и не целовать ее… независимо от того, что она говорила до этого.