Невыдуманные истории выдуманных людей

– Анют, чего люди такие? Почему нельзя искренне и душевно жить, любить то, что ты делаешь и радоваться жизни? А?

– Машенька, здесь половина – раненные сами. Это ты только пришла, а я здесь пятнадцать лет работаю. Дурдом высасывает, слишком много горя видишь ежедневно, привыкаешь, год идёт за пять, по закону год за два, а на практике – за пять, множество жизней проживаешь, иначе ты не доктор, нужно сопереживать и разделять, любить людей, тогда только ты исцелять будешь, всё остальное – бутафория. Ладно, потянуло на философию, кофе пить идём?

– Идём, – и мы зашагали по милому дурдому, уже осознав, что между нами зародилось светлое чувство настоящей дружбы.

Мне девять. Идёт урок русской литературы. Ноги подкашиваются. Нужно рассказать с выражением стих. Стих взяла на свой выбор. «Сижу за решеткой в темнице сырой....вскормленный в Неволе орёл молодой…» – слова льются из меня и, фактически, я проживаю все эмоции этого заключённого с его другом – орлом, рассказываю с чувством, с толком, с расстановкой… Завершаю своё декламирование, слышу одобрительное нашей учительницы:

– Машенька, садись – пять! – вприпрыжку бегу и сажусь на своё место к Вовчику, моему самому близкому и дорогому другу.

Вовчик уже пробует курить, частенько приходит с фингалом под глазом: «Мамка пьёт», и наша дружба неразделима. Я пишу ему контрольные, потому что: «Учиться нужно хорошо, иначе будешь дворником». А я не хочу, чтобы Вовчик стал дворником, а учиться у него не получается. Зато хорошо получается носить мне портфель и защищать меня. Мы хихикаем над новой учительницей, у неё вперёд зубы, и Вовчик очень хорошо её пародирует.

– Дети, растущие в неполноценных семьях, не могут быть достойной ячейкой общества. Потому, что они сами неполноценные, – говорит Ольга Степановна, сквозь свои зубы-вперёд. – Поэтому, Вовочка, я не держу на тебя зла, кривляние меня – это лишь способы твоей защиты, а у тебя, как всегда, не сделана домашняя работа, поэтому – два.

В моём детском сознании от несправедливости поднимается волна негодования. Что значит неполноценные? В чем Вовчик неполноценный? Он невероятный. Я тяну руку:

– Ольга Степановна, скажите, а в чем моя неполноценность? Ладно, Вы Вовчика не любите и говорите, что из него ничего не выйдет, потому что у него отца нет и мама пьёт, а я то чем неполноценна? У меня мама есть, папы нет, но занимаюсь то я на «Отлично»!

Ольга Степановна что-то блеет, невнятно, непонятно, мой вопрос заставляет её врасплох, а я продолжаю:

– У меня две руки, две ноги, голова, в четверти у меня ни одной четверки, все пятёрки, я хожу на танцы, на английский, на рисование, и ни я, ни Вова, ни Алина, у которой есть и папа и мама, мы ни чем друг от друга не отличаемся. У нас просто особенные семьи и папы нас очень любят, просто не живут с нами вместе. Так почему Вы нас обзываете Неполноценными?

Спасительный звонок об окончании урока прерывает эти дебаты. Степановна говорит: «Урок окончен», я злобно на неё смотрю, беру портфель, и мы с Вовчиком плетёмся домой. Вовчик с опущенной головой говорит:

– Маш, не права ты, папка как в тюрьму сел – ни разу не написал. Не любит он меня. Да и мамке я не нужен. Она мне всегда говорит, что лучше б я сдох, или она аборт сделала. Единственная, кто меня любит, так это бабушка. Я к ней по ночам иногда сбегаю, когда мамка пьяная сильно и драться лезет.

– Вов, ну любят они тебя, и я тебя люблю. Вот вырастим – поженимся, купим дом, детей родим, я врачом стану, ты выучишься, станешь президентом и всё в жизни…

– Машуль, шутишь ты всё, а я вырасту – стану милиционером, не хочу президентом, хочу преступников ловить, и чтобы детей не обижали…, – на этом диалоге мы прощаемся.

Захожу в дом, спрашиваю у бабушки: «Бабуль, а папа меня любит?» Бабушка говорит, что очень, просто занят делами и не приезжает. Мне спокойно, ведь особенными всегда очень интересно быть. Вот я, например, очень особенная, семья у меня особенная, мама постоянно на работе, бабушка заставляет меня играть на пианино и не даёт смотреть мультики, говорит – «нужно быть во всем лучшей», «нужно читать и быть человеком». А я умею разгонять тучи: если сильно сконцентрироваться, то можно заставить тучи рассеяться, и выйдет солнце, пару раз такое получилось. Сейчас уже четверть заканчивается. Скоро лето, и можно будет читать сколько угодно книг и купаться в пруду. А потом наступит зима, и на мой день рождения он приедет, и я ему обязательно расскажу об Ольге Степановне, какая она глупая, ох и выдумщица, а у меня папа самый лучший. А Ольга Степановна сама неполноценная, раз такое говорит.

Обожаю осень. Льёт дождь. Он успокаивающий и освежающий в то же время. Какой-то философский. Мама отпросилась с работы и везёт меня в больницу. У меня в груди опухоль, быстро растёт, ну это и понятно, ведь мне уже тринадцать и я, одна из первых, надела бюстгальтер ещё год назад. Уже даже можно одевать прозрачные кофточки, чтобы лифчик был виден. Мы приезжаем в онкологический центр. Пожилая врач называет меня ласковыми словами, она мне очень нравится, добрая она и как-то сочувственно со мной говорит, я раздеваюсь, снимаю свою гордость – лифчик, и она делает осмотр. Говорит, что срочно на операцию через неделю. Я говорю, что не могу, у меня контрольная по физике, мама неудобно улыбается, и мы идём сдавать все анализы. Говорит, что в понедельник будем. Я, если честно, вообще не хочу никаких операций. Мы с мамой едем в магазин и покупаем мне сапоги. И не простые, а какие хочу именно я, высокие ботфорты! Представляете! Ботфорты! Правда я не знаю, куда их буду носить, наверное, мама даже на дискотеку отпустит, раз такие сапоги купила, в школу ж в таком ходить нельзя.

Понедельник. Рано утром едем в больницу. Мама очень нервничает. Я нервничаю, потому что она нервничает. Знаю, что ничего страшного нет (так мама говорит). Мне дают хорошую палату, там лежат девчонки. Делают укол, и ведут меня в операционную, я думаю, что стоит потерпеть, так как можно будет скоро обуть сапоги. Ложусь на холодный операционный стол, меня привязывают, вкалывают что-то в вену, медсестрам нравятся мои фенечки на руках, чувствую, как приятная волна разливается по телу. Темнота. Сознание постепенно начинает ко мне возвращаться, – ощущение, что я подснежник и прорастаю, сквозь снег, болит голова и грудь, сильно. Мама рядом и даёт мне водички, говорит, что все хорошо, что я боец. Мне очень приятно, но болит сильно. Плачу. Приходит укол, и я засыпаю.

Меня привозят домой. Грудь перебинтована, из неё торчат трубки. Мне страшно, а вдруг там, под марлей и повязками, её нет? Вдруг мне её отрезали? Я плачу. Мама говорит, что всё есть, и чтобы я перестала плакать, я же боец, всё переживу. Врач сказала, что по результатам опухоль доброкачественная и просто скоро нужно рожать. Рожать? Какой ужас! Какой рожать, я ещё даже не целовалась! Омерзительно. Мама делает уколы, заставляет лежать на груди «чтобы жидкость отходила». Мне больно и обидно, почему со мной такое произошло? Вечером заходит мама в комнату и говорит, что завтра приедет ПАПА. Завтра четверг. Я подскакиваю с кровати и бегу к холодильнику.

Спрашиваю, есть ли ингредиенты на салат оливье, «папочка приедет, я хочу его накормить своим салатом, чтобы ему очень вкусно было». Мама просит меня лечь и успокоиться. Я не сдаюсь. Нахожу всё, что нужно, только беру с мамы обещание, что утром она привезёт горошек и майонез. Ночь не сплю, – в предвкушении. Утром доготавливаю блюдо, и уже в ожидании похвал и общения, жду его. Одеваю лучшую пижаму.

Мне очень хочется ему понравиться. Жду его, сидя у окна, чтобы не пропустить. К вечеру я понимаю, что, наверное, мама что-то перепутала, и он приедет в следующий четверг.