Невыдуманные истории выдуманных людей
Шрифт:
Беру трубку, на том конце провода слышу:
– Это дежурная медсестра, 8-е женское Вас беспокоит, у нас бабушке плохо.
– Что случилось?
– Она без сознания…
– Давление?
– 40 на 0.
«Твою мать», швыряю я трубку и, на лету натягивая пуховик, кричу санитару Валере:
– Побежали.
Сугробы по колено, пот неприятной струйкой течёт по спине, кричу на санитарок:
– Расчистить не могли? – залетаю в палаты.
Женщина лет девяноста лежит посреди столовой без сознания, пульс на артерии не прослушивается. Бью прекордиальный удар и кричу, чтобы
– Та отстань ты от меня.
– Простите, милая, но пока в мир иной не отпускаю, не на моём дежурстве.
Выхожу на порог, закуриваю, Валера вместе со мной.
– Фёдоровна, высший пилотаж, но я больше с Вами дежурить не буду, с другими докторами по воскресеньям максимум одного пациента принимаем, весь день чай пьём, а как Вы дежурите, ящик Мондоры открывается…
– Пандоры, Валер, Пандоры.
– Та какая, нафиг, разница, и воды выпить не дадите, я Вас уважаю, конечно, но больше в смену не встану.
– Хорошо, Валер, договорились.
– Не, ну Вы не обижайтесь…
– Не буду.
Пролазим по сугробам обратно, не успев дойти, слышу, в кармане вибрирует телефон.
– Алё, Мария Фёдоровна, это Карина Сергеевна из одиннадцатого.
– Я Вас приветствую, соскучились по мне?
– Конечно, как дежурство?
– Просто прелестно, легко и не принуждённо. А Вы, небось, дома отдыхаете?
– Да, пекла пирог, завтра Вас угощу.
– С огромным удовольствием. Что вашей душе угодно?
– Да у меня проблема небольшая возникла, там у моего пациента злокачественная побочка, скорее всего, началась, корректоров у нас в отделении нет, я бы Вас не дёргала, а там мама очень скандальная, можете прийти уладить, и раздобыть корректор? Помогите, пожалуйста.
– Конечно, помогу. Сейчас буду.
Валера пошёл своей дорогой, а я в другую сторону по направлению в одиннадцатое мужское отделение. Минут пять идти, милый дурдом весьма многокорпусный и разные корпуса расположены друг от друга минутах в пяти-десяти.
– Дежурный доктор, открывайте.
Не успев войти, на меня налетает женщина с криками, в голове проносится: «От осины не родятся апельсины».
– Вы угробили моего сына, я на Вас жалобу напишу, твари, нелюди, сукины дети!
– Так, так, так, для начала, здравствуйте, я дежурный доктор и я здесь, чтобы разобраться в состоянии Вашего сына. Не переживайте, сейчас всё уладим.
– У него голос пропал, он умирает, а Вы ничего не делаете.
– Если Вы позволите мне сейчас пройти, я очень внимательно посмотрю Вашего сына и максимально быстро попробую помочь ему.
– Сука тупая.
– Женщина, прошу Вас, подбирайте, пожалуйста, слова, перед Вами врач, которому Вы не даёте пройти и тем самым забираете время у Вашего сына.
Захожу на наблюдательную сторону. Обшарпанные стены, бетонный пол, ремонт не делается – это для того, чтобы у пациентов была мотивация принимать назначенную терапию и поскорее перейти на санаторную половину, по одной из версий. Однако по другой – отсутствие государственного
финансирования или жадность Пабла. Человек тридцать здоровых мужчин, панцирные кровати, кто фиксирован, многие галлюцинируют, в основном, одеты в то, что добрые люди принесли им из церкви.Санитар проводит меня к пациенту.
Парень лет двадцати пяти, стоит, перетаптываясь с места на место, руки согнуты в локтях, видна скованность, рот приоткрыт, язык в рот не помещается, слюна течёт, голос охрипший…
«М-да, хорошо нафаршировали».
– Как зовут? – спрашиваю я у медсестры. – Принесите мне историю болезни и воду, пожалуйста. А, и что у Вас в отделении есть из препаратов?
– Миша, уже несу, – молоденькая сестричка тревожно бежит в сестринскую.
– Мишенька, солнышко, сейчас станет легче, сейчас таблетку выпьешь, два укола сделаем, и станет легче.
Делаю все назначения, сама описываю всё в истории болезни. Зову медсестричку:
– Скажите маме, чтобы пошла в аптеку и купила ему самые дешевые сосательные леденцы от горла.
– Есть.
Пока жду действия препаратов, ознакамливаюсь с историей болезни. Болеет тяжёлым психическим расстройством с девятнадцати лет.
Неоднократно были попытки суицида: «голоса заставляли», крайне резистентен к терапии… Теперь понятно, почему такие лошадиные дозы медикаментов. Бедный мальчик. По прошествии часа состояние его улучшилось.
– Мишенька, как у Вас дела.
Слёзы ручьём льются из глаз, он по-детски вытирает грязной ладонью потоки и капризно говорит:
– Я хочу повеситься, а они мне не дают.
– Мишенька, ну а чувствуешь себя лучше уже?
– Нееееет, говорить могу, но хочу повеситься.
– Ладно, давай договоримся так, можно будет повеситься, но не на моём дежурстве, хорошо?
– Правда, можно? А это когда? После 20.00?
– Да, Мишенька, а пока будешь вести себя хорошо, договорились? Только это наш с тобой секрет, обещаешь, что никому не скажешь?
– Конечно.
Я захожу в сестринскую, вижу перепуганные глаза медицинской сестры и санитаров, даю пояснения.
– Можете маме выводить.
– Доктор, а что нам делать?
– А вы ему говорите всё время, что пока без двадцати восемь, терапию поменяла, должно легче стать. Если нет – седируйте. В листе
назначения всё написала. Строгий надзор, за ним глаз да глаз нужен, но видите, голос починили, настроение подняли, сидит – улыбается.
Уже на выходе мама схватила меня за рукав.
– Это что, так эти смактульки помогли?
– Ну не без этого, конечно. Это побочный эффект препаратов и, конечно же, Ваша забота.
– Спасибо, доктор.
– Поправляйтесь.
Захожу на санпропускник, ноги мокрые насквозь, уже знобит от холода и напряжения.
– Скорая, – слышу с дальнего конца пропускника Степановну.
– Что за денёк? Ох и воскресенье…
Первичный пациент в психозе. Классика жанра, хоть студентам иди показывай. Бредовые идеи, мышление паралогическое, речь бессвязная, к чему-то прислушивается. Потерянные и не понимающие родители – «может он в компьютерные игры переиграл», пытаюсь их успокоить и разъяснить, но всё бессмысленно, они пока не могут слышать.