Невыносимые противоречия
Шрифт:
Мог ли кто-то угрожать Шеннон? Могла ли она скрыть это от Генри? Мысли в голове Генри ходили по кругу. Он поднялся, покачнулся, схватился за спинку дивана.
– Прости, Франц, я хочу побыть один. Я должен побыть один.
Франц тоже встал. Кивнул и смотрел Генри вслед, пока он не закрыл за собой дверь комнаты.
Снимая кроссовки и забираясь под одеяло, он был спокоен и равнодушен, потом к горлу подкатил комок и из глаз брызнули слезы.
***
Его разбудил стук в дверь.
–
Какой самолет? Генри сел и поставил ноги на пол. Франц заказал для него билет, не спросив хочет он этого или нет? Внутри кольнули злость и обида.
– Сейчас восемь, - извинился Франц, когда Генри вышел из комнаты.
– Я подумал, ты захочешь сам сложить свои вещи.
На диване лежали две спортивные сумки.
Франц тоже собирал вещи: пара джинсов, пара футболок, электробритва и ноутбук. Багаж студента. И пистолет. Теперь Генри знал, что у Франца есть оружие.
– Ты тоже уезжаешь?
– спросил Генри, склоняясь над коробками. Прикасаться не хотелось ни к вещам Шеннон, ни к своим.
– Нет, у меня ещё есть здесь дела. Но в гостинице оставаться не хочу.
– Из-за слежки?
– Генри положил на дно сумки косметичку Шеннон и кинул сверху джинсы и футболку. Какой смысл забирать всю одежду? Это всего лишь тряпки. В Бостоне их у него полно.
– Из-за всего, - Франц улыбнулся.
– Что ты будешь делать?
Франц потер подбородок.
– Собирать слухи, - вздохнул он.
– Мне кажется, каждый в этом городе знает больше меня.
Генри сглотнул, невыносимо захотелось выпить. Вчера вечером разговаривая с Францем, он чувствовал себя почти так как раньше, дома, в Америке. Раньше он верил, что то, что он думает и чувствует действительно важно. Сегодня вспомнил пронзительный взгляд президента, его покровительственный высокомерный тон, - как же он ненавидел эту страну - сжал кулак и дернул левой рукой, будто проверяя свободу движений. Вспомнил Луизу и ее следственный эксперимент. К какой руке ты привязал веревку - к левой или правой? Он не сумел ответить. Оба варианта были смертельными. К какому бы запястью он не привязал треклятую веревку, он убивал Шеннон каждым своим движением. Может, Генри ненавидел не страну, а себя?
В дверь постучали. Франц впустил официанта. Лопоухий мальчишка в красно-белой форме поставил на стол поднос с кофе.
– Я подумал, что сегодня ты не захочешь пить кофе из автомата, - пояснил Франц.
Кроме кофейных чашек на подносе в корзине лежали разные виды сахара и сливок.
– "Менендес", - Франц глотнул из своей чашки.
– Этот кофе знает и ценит весь мир. Еще пятьдесят лет назад "Менендес" была самой богатой компанией в Лумбии. Нашим главным богатством и достоинсвом.
Франц не улыбнулся, наоборот, выглядел сосредоточенным. Генри решил, что глупо злиться на Франца из-за того, что он заказал билеты. Разве Генри недостаточно натерпелся в плену? Разве не хотел от всего сбежать? Разве не понимал, что если останется здесь, не будет свободен? Свободен настолько, чтобы не думать о Луизе, Лонарди, Касто и президенте.
Такси приехало через двадцать минут. Франц улыбнулся и помахал рукой всем в холле. Группе туристов, парню на рецепции, типу в бейсболке. Генри готов был поклясться, что двое или трое из этих людей пристально наблюдают
за ним и Францем. Президент отправил на каникулы вчерашних близнецов и прислал новых шестерок.– Ты не откажешься от номера?
– спросил Генри в машине.
Поворачивая на проспект Боливара, лысеющий водитель кивал головой в такт льющейся из динамиков мелодии.
– Нет. Он оплачен вперед на три дня.
Когда они миновали клумбы, заморосил дождь. Похожие на осколки капли упали на лобовое стекло.
– Я никогда не был в Бостоне, - сказал Франц.
Ни с того ни с сего Генри снова почувствовал обиду и злость. Какого хера Франц все решил за него?
– Приезжай в гости, - ответил Генри.
– Приеду, - Франц поднял подбородок.
– И ты покажешь мне...
– Я покажу тебе...
– Генри растерянно осмотрел салон. За окнами плыли бетонные коробки.
Франц никогда не был в Бостоне, оттого не знал, что там стоит смотреть. Но почему Генри не мог вспомнить ни одного названия клуба, театра или достопримечательности?
Машина въехала на кольцо. Рядом прогремел грузовик. Дорога вилась вокруг бетонных опор, на указателе на аэропорт сидели птицы. Вдоль шоссе по обочине кружила пыль. В машине впереди водитель курил, высунув локоть в окно. Навстречу одна за другой проносились легковушки. Мельком Генри видел лица женщин, мужчин и детей, собачьи морды и сумки на задних сиденьях.
Через десять минут горизонт замигал. Синие и красные сигнальные огни. Движение замедлилось.
– Пробка, - водитель качнул лысиной. Дождь прекратился.
– На прошлой неделе на этом шоссе взорвался мусоровоз.
Водитель в машине впереди выкинул окурок и зажег новую сигарету. Теперь когда машины едва ползли, дым сигареты облаком стелился над землей, Генри ясно чувствовал запах табака с добавление ментола. Видел фантики валявшиеся в траве у обочины. Видел прогалины.
Франц посмотрел на часы. Водитель покрутил тумблер приёмника, ища сообщение об аварии. Толстая женщина прошла мимо машины. Генри заметил, что на ногах у нее резиновые пляжные шлепанцы. Водитель нажал на тормоза. Теперь они стояли, все больше людей проходили мимо. Из приемника неслась бурда про пробки, но шоссе к аэропорту не упоминалось. Генри показалось или кто-то из проходивших мимо сказал "Бомба"?
Глянув на Генри, Франц открыл дверь.
– Возьми сумку, - подсказал он.
Они вышли на дорогу и оказались среди людей. Вокруг вытягивали шеи, оглядывались, говорили по телефону.
– У меня самолет через час, - сказал мужчина с покрасневшим лицом.
– Мой отец прилетает через два.
У толпы был свой ритм. Неуверенное движение. Шаг вперед и два назад. Несколько человек сошли на обочину, чтобы обогнать течение. Но земля была слишком мягкой и вязкой, потому двигались они ненамного быстрее остальных. Франц вскинул сумку на плечо и выставил его вперед. Как щитом прокладывал сумкой себе путь через толпу. Генри старался не отставать. Несколько человек обматерили их, несколько пристроились за ними. Держась за спиной Франца, Генри не сразу заметил полицейские и пожарные машины. Они перегородили дорогу. Полицейские с гудящими и пищащими рациями отгороились от людей заборами. Около одного из них стояла женщина. На руках у неё надрывно плакал младенец