Нежная

– Если коты кончились, можешь слать собак.

Я изобразила готовность слать котов, собак и всех вообще, кивнула, он понизил голос:

– Можешь свои фотки слать. Инстаграм есть?

– Нету.

– Это очень странно. И это иногда прямо проблема. У меня вроде бы есть девушка, но у меня нет фоток её... всяких мест интересных.

– Завести инстаграм?

– Ради меня одного? Не надо, можешь просто в личку слать. Можно даже одетой.

– Я подумаю, что можно сделать.

– Подумай. Жду фотки.

– Хорошо.

Нам принесли еду, мы её быстренько стали есть, не знаю, как он, а я была дико голодная. В итоге я справилась со своей порцией очень быстро, а ВэВэ сидел задумчивый, я заподозрила, что он уже где-то поужинал до меня, а здесь сидит чисто за компанию. Он поймал мой взгляд и сделал вид, что ему очень вкусно, приятно и со всех сторон интересно, я сделала вид, что верю. Он тихо спросил:

– А ты ждёшь чего-нибудь?

Я пожала плечами, он уточнил:

– Ну, может, у тебя есть какие-то специфические желания?

– У меня обычные вкусы. Вообще не специфические.

Он хитро улыбнулся и понизил голос:

– Расскажи мне об этом, "школьница".

Я слегка покраснела, но сделала вид, что ничего такого не было, и стала прикидываться, что весь мир уже давно живёт в трёхтысячном году, и только мой директор старовер:

– Школьная форма – это нормально.

Он медленно кивнул:

– Как скажешь. Переодеваться в школьницу, приходить к своему директору и садиться на его рисунки всеми своими интересными местами – это нормально, все так делают.

Я перестала прикидываться и захихикала, качаясь на стуле, он улыбнулся, потом спросил опять:

– А серьёзно? Тебе чего-нибудь хочется? Или, может, не знаю, тебе что-то не нравится?

Я пожала плечами, он уточнил с лёгким недоверием:

– Твоя жизнь идеальна?

Я опять пожала плечами. Он погрозил мне пальцем и прошептал:

– Я вижу, что что-то есть, давай колись. Что тебе не нравится?

Я улыбалась и делала вид, что мне нравится всё, а он делал вид, что верит. Мы быстро доели, взяли десерт с собой и стали собираться, ВэВэ от меня не отцеплялся, и я раскололась только в машине, признавшись, как в преступлении:

– Мне не понравилось, как ты разговаривал с Роксаной.

Он нахмурился, переставая прикидываться весёлым:

– Когда?

– Когда Юля на "скорой" уезжала, вы разговаривали с Роксаной в туалете, я случайно подслушала. У тебя был такой тон, как будто ты её ненавидишь.

Он нахмурился ещё сильнее, ответил как-то неприятно ровно и без эмоций:

– А ты считаешь, у меня нет причин?

– Я думаю... Ты, может быть, чего-то не знаешь, или не понимаешь. У тебя большая обида на неё, и от этого тебе плохо, это заметно. Может, поговоришь с ней?

– О чём?

– О том, что тогда случилось. Может, она тебе расскажет что-то, чего ты не знаешь. Тебе станет всё понятно, и ты сможешь её простить и не думать об этом.

– Это очень странное предложение, если честно.

– Я тебя не заставляю. Просто ты спросил, я ответила.

Он кивнул, не глядя на меня, как будто вопрос был исчерпан, сосредоточился на дороге и надолго замолчал. Но я видела, что он не исчерпан, и через время ВэВэ спросил так, как будто разговор не прекращался:

– Почему тебя это волнует?

– Потому, что я не хочу однажды услышать такой тон в свою сторону. А если я не понимаю, почему ты так с ней говоришь, то я могу не понять, что я не должна делать, чтобы ты не говорил так со мной.

Он фыркнул:

– Как насчёт "не целоваться с левым мужиком"?

– Нет, я не об этом... я плохо объяснила, – у него эта тема вызывала настолько очевидное отторжение, что я начала нервничать просто от того, что он так близко и так недоволен, и мы в запертой машине. Я вроде бы не боялась его физически, и давно для себя решила, что мне ничего не грозит с его стороны, но уже жалела, что заговорила об этом.

"Надо было в квартире об этом говорить, или на улице. А лучше вообще по телефону."

Но уже было поздно, тема поднялась, ВэВэ был недоволен, машина была заперта. Я собралась с силами, пытаясь всё-таки закончить то, что начала, не для того, чтобы получить результат, а для того, чтобы это просто закончилось.

– Ты и со мной так говорил, когда я пришла тебя просить, чтобы ты отпустил Юлю.

ВэВэ молчал, смотрел на дорогу и дышал так медленно, как будто считал про себя. Потом изобразил неубедительную улыбку и сказал:

– Это слишком сложная тема для моего сонного мозга. Поговорим завтра об этом. Хорошо?

– Хорошо.

У меня внутри было сильно не хорошо, потому что финал, к которому я так стремилась, откладывался на неопределённый срок, и это переводило меня в режим натянутых нервов, вроде того, когда мама при посторонних изображает святую, а я точно знаю, что когда посторонние уйдут, мне придёт конец.

"Почему ты ничего не кушаешь, Аня? – Потому, что если я запихну в себя хоть кусок, он перекроет мне дыхание на уровне сердца, а каждый следующий будет трамбоваться выше, и выше, и выше, потом я не смогу говорить, потом меня стошнит. Наверное, я не знаю, я до этого уровня пока не доходила."

Мы доехали в тишине, поднялись в квартиру, ВэВэ пошёл ставить еду в холодильник, я пошла в ванную смывать косметику. Когда вышла, он сидел на кухне и пил кофе, посмотрел на меня смертельно усталым взглядом и сказал:

– Говори.

Я села напротив и сказала:

– Не хорошо.

– Почему?

– Потому что я не буду спать, и есть не буду, пока мы не поговорим.

– Что ты хочешь услышать?

– Правду. Ты же требовал от меня правды, я тоже хочу. Говори.

Он усмехнулся и посмотрел на меня с неожиданным уважением, опустил глаза и сказал ровно, без малейших эмоций:

– Я хочу её ударить. Роксану. Ровно с того момента, как Миша вернул мне рубашку с её помадой на воротнике, как только она подходит ко мне на расстояние вытянутой руки, я мысленно её бью. Я никого никогда в жизни не бил, даже Мишку, даже в шутку, потому что я точно знаю, что бить кого-то очень плохо, и делать этого не надо. Но во мне это сидит, и это я тоже точно знаю. Я тебе опять соврал, я точно знаю, из-за чего развелись мои родители – отец ударил мать, я это видел. Мы все втроём были на кухне, она грела ему еду, потому что он опоздал к ужину, неслабо так опоздал, ночью пришёл, мы уже спать ложились. И она грела ему еду и высказывалась о том, что он совсем забил на семью и домой приходит только поесть. Он сказал, что зарабатывает деньги, для семьи, и что она должна быть благодарна за то, что живёт как королева. Она ответила, что его деньги ей не нужны, он сказал: "Ах ты неблагодарная тварь", и ударил её. Не особенно сильно, но ей хватило. Она взяла меня за руку и сказала: "Мы уходим, обувайся", и мы ушли. Она не взяла ничего, только меня, когда мы из подъезда выходили, у неё в одной руке была моя рука, во второй была ложка, которой она еду отцу мешала. Она эту ложку зашвырнула на наш балкон, сказала: "Подавись". Поймала такси и назвала адрес своей подруги, а в качестве платы отдала таксисту обручальное кольцо. У подруги она взяла свои и мои документы, которые давно там хранились, как внезапно оказалось, одолжила денег и куртку для меня, и мы сразу же поехали на вокзал, сели на поезд и поехали к бабушке. Отца я после этого не видел лет десять, и слава богу. Я общался с его сыном от второго брака, он каким-то образом всего на три года младше меня, что кагбэ намекает. Этот сын сказал, что его мать он тоже бил, и его самого бил, даже после развода, а потом дарил подарки дорогие. Ту машину, на которую купилась Роксана, он купил в двух экземплярах, потому что он поборник честности и справедливости – два сына, две машины. Только младшего сына он отбуцал ногами, а потом машину подарил в качестве "давай забудем о прошлых неурядицах, мы же семья", а мне она досталась просто за компанию. Когда Роксана в этой машине чуть не отдалась первому встречному, я подумал: "Ах ты неблагодарная тварь". И любой, кто не ценит моё расположение, или пытается из моего хорошего отношения получить какую-то личную выгоду, вызывает у меня те же эмоции. Мне хочется ударить эту неблагодарную тварь.