Никита и гильгуль

Навстречу прошла девушка в очках, чему-то в себе улыбаясь, – а таким мог бы быть внутренний мир Анжелики, ее манера письма: со всеми вместе и погруженная в одинокие раздумья одновременно, тонкая грань – тут Сергей напоролся на отмель в творческом потоке, поймав себя на мысли о том, кто вообще мог научить эту прошедшую мимо девушку так улыбаться, не является ли ее поведение чьим-то сценарием?

– Привет, просто идем и болтаем, – притормозил раскочегарившийся креативный состав куратор, поравнявшись с Сергеем. – Погода шепчет, жить здорово, как дела – нормально, да?

Сергей неосознанно подстроился под темп его ходьбы. В третьем радиусе перемещались не так быстро, как во втором – однажды их встреча проходила там, и Сергей еле смог отдышаться после. Скорость деловой жизни третьего радиуса казалась ему оптимальной – а заодно он понимал, что основной круг его клиентов скорее всего жил именно в этой зоне, ведь скорость мыслей клиента должна кореллировать со скоростью исполнителя. В таком случае, вероятно, в первых радиусах существовали более профессиональные скрипторы – Сергей думал о том, чтобы когда-нибудь познакомиться с ними через Леонида ради профессионального роста.

– Ну, значит, включайся, – будничным тоном заговорил куратор, глядя в сторону. – Время жать.

– На что? – поддерживая секретность, Сергей смотрел под ноги.

– Не на что, а кого. Ты поля информационные засеял своими фигурками? Ну, пора пожать яровые-то, месяц кончается, у нас усиление. Обстановка сейчас знаешь, какая? Не знаешь. Правильно. Короче, надобно массу сплотить, искусственно всколыхнуть и плавно осадить. С тебя пара тысяч душ для начала. Тысяча должна писать на тему “ах, как нам тяжело, все, что есть, отнимают, да ну его к черту, давайте соберемся и выскажем недовольство”. Другая тысяча будет их крыть типа: “что вы ноете, все, что было, пережили, и теперь живы будем, и еще крепче от испытаний станем”, ну и так далее. И еще соточку-другую аккаунтов отложи нашим коллегам из Африки на поддержание курса. Всосал?

– Пара тысяч?! – Сергей старался держать темп, смотреть в сторону и не проявлять эмоции. – Слушайте, я соул-дизайнер, а не конвейер…

– Какой ты? – сквозь беспристрастность куратора прорезалось легкое пренебрежение, он увеличил темп. – Ты на каком со мной говоришь? Они от нас отказались, а ты от их языка не можешь? Нормально давай разговаривай.

– И как “соул-дизайнер” по-нормальному? – догонял Сергей.

– Душеприказчик, например. Короче. Я так по диагонали посмотрел, они у тебя вроде живенькие получаются. Давай чтоб сегодня к ночи они уже по нашей теме начали высказываться. Дополнительными аккаунтами обеспечу, следи за новостями. Объединишь их всех в ферму и пусть себе верную картину мира майнят.

Сергей хотел обратить внимание на ненормальное “майнят”, но вместо этого выразил негодование в тяжелом дыхании, пытаясь не отставать от куратора.

– Ну, ясно-понятнышко все? – куратор резко остановился, будто засмотревшись на колокольню церкви на противоположной стороне улицы. – Ступай тогда с Богом и не забывай, что уклонение в твоем случае – это экстремизм.

Сергей запутался в ногах, но удержал равновесие и поспешил прочь.

И хрень свою мозговую пить заканчивай, – напутствовал вслед куратор, не отрываясь от блеска куполов. – Выглядишь нездорово.

– Она когда другую собачку понюхает, ну, там, где у них положено – так сразу веселье, хвост торчком, понимаешь? – старушки в вагоне чуть расчехлились из коконов одежд и теперь можно было видеть их неестественно гладкие от химического вмешательства лица. – А как у нее это торчком, само что ли? Вот ведь.

– По молодости таких вещей не замечаешь, – подтвердила подруга.

Николай блаженно улыбнулся и перевел взгляд за окно – стройки редели и появлялась трава, и чем дальше уносил его поезд, тем выше трава заслоняла человеческое. Николай представил, какой высоты она будет, когда он сойдет на станции. Стоял конец августа, и в полях за городом травы томились сочной тяжестью. Он видел, как падает в них, и как они смыкаются вверху, и от этого становилось еще благостнее, хотя мгновение назад казалось, что благостнее некуда. Чудна даль человеческая – сколь не ширь ее, как не глубь – а все место про запас имеется.

Пневмодвери с шипением разомкнулись, и в вагон вошел продавец кроссвордов. Николай подался вперед – он готов был разгадать их все.

– Сидишь, тычешь в свою фигню, – недобро обронил продавец, проходя мимо парня с электронной книгой. – Вам бы лишь бы жать. Людям жить не дают, а вам бы только кнопочки свои тыркать. Правильно говорю? – обратился он за поддержкой к омоложенным старушкам. – Все поотнимали, ничего не оставили.

– Да больно много нам и не надо, – отвечали дамы. – Без того прожили, и без этого живы будем.

Николай блаженно улыбался и не понимал, о чем речь. Ему показалось, что “жать” означает некую выжимку, мякоть – травяная жать, например, ждала его в полях, а сам он был жатью человеческой, солью земли, до краев налитым стеблем древа жизни. Он с улыбкой глядел на спорящих пассажиров и не слышал их более.

Все наложилось одно на другое: их с мужем рассадили потому что какой-то ветеран не пойми чего имел право на место у иллюминатора, курица из бортового пайка брыкалась в ее желудке, будто убивали ее там, а не заблаговременно, а теперь еще и новая, официальная она была ей недоступна по каким-то надуманным причинам. Больше всего ее беспокоил уже перечисленный аванс. Его хватило бы еще на неделю отдыха.

– Вот черти! – прокашлял рядом ветеран не пойми чего, выключив коммуникатор. – Опять осада! Когда ж жить дадут?

Анжелика недобро покосилась на него.

– Вас тоже заблокировали?

– А то ж! Но это ничего. Мне, дочка, душу свою на благое дело не жалко положить – и ты не жалей. Перетерпим. Мы сейчас выше всего этого. Вон они там воюют, – он указал в доставшийся ему по праву иллюминатор. – А мы с тобой благолепствуем.

– Откуда у вас деньги на профиль в нейросети-то? – нагло поинтересовалась Анжелика.

– Так мне государством положено. А я против не имею.

Анжелика хотела что-то возразить, но вдруг увидела в иллюминаторе то, что никак не вязалось с ее картиной мира – и это было последнее, что она увидела.

Сергей тем временем жал и жал клавиши, копировал и вставлял все, что казалось ему хоть сколько-то осмысленным. Когда во всплывающем окне возникла новость о том, что очередной самолет с соотечественниками на борту был сбит над вражеской территорией, он наконец расслабился и понял, что имел в виду Леонид. Урожай собран, дальше система отработает сама. Три сотни дополнительно высвобожденных аккаунтов под управлением нейросети займутся возвратом долга родине, а он сможет наконец уснуть.

Он отбросил клавиатуру, поднялся из-за стола и вышел на балкон. Прожекторы кранов сверлили ночь в Новорубежном, освещая почти готовый парк. Электромаршрутка с дневной сменой рабочих отчаливала от стройплощадки к станции. Сергей вдохнул мрак и ощутил себя жалким тумблером, до которого никому нет дела. Он даже почувствовал отвращение из-за того, что может дышать сам по себе, без чьего-то нажатия.

В небе что-то полыхнуло. Сергей на мгновение представил, как разламывается самолет, как плотью и кровью налитые люди выпадают из него, превращаясь на лету в цифровую жать, которую здесь, внизу, он наполняет содержанием в соответствии с госзаказом – но то был лишь салют по неизвестному поводу.