Никогда_не...

— Да ну, о чем ты, — я отрицательно качаю головой. — Ты только посмотри на этого эстетета, какой он худой. И, кроме того, у меня богатый опыт по тасканию его по лестницам клубов. Уронила я его только раз.

— Да, уронила! А я себе чуть шею не свернул! — снова приходя в себя, радостно сообщает Вэл и, глядя то влево, то вправо, окидывает меня и Артура практически осмысленным взглядом. — Ребя-я-ятушки… — тянет он своё вечное. — Вы пришли за мной… А знаете что, — оживляется он. — Знаете… Я вас люблю!

— О как… Ну, круто, что тут скажешь, — Артур пытается толкнуть плечом дверь от себя, но мы с Вэлом никак не можем пристроиться, чтобы закрывающиеся по инерции двери не треснули нас по лбу.

— Арту-уро! — торжественно говориз Вэл, подражая Дэну, пока, тот, поняв намерение друга, проскакивает наружу и придерживает для нас дверь. Пользуясь его помощью, мы, пусть и с трудом, но вытаскиваем Вэла на улицу. Он же, продолжая вертеть головой, посылает нам самые ясные, самые солнечные улыбки, на которые только способен.

— Братан! — снова повторяет он. — Каюсь! Не прав был насчёт тебя! Совсем не прав! Хочешь знать, что я сразу о тебе подумал?

— Нет, — лаконично обрывает его Артур, резко подтягивая к себе — расслабившись, Вэл снова начинает съезжать вниз.

Правда, дизайнера мало волнует нежелание выслушивать его откровения.

— Кароч… Я решил, что ты тако-ое быдло! А ты… Нет. Ты хор. роший. Хоть и… скрывать не буду… есть в тебе, чуток неотесанности. Эд…эдакий душок провинциального мужланства. Но он тебе даже идёт. Такой себе, знаешь… Давид из Хацапетовки!

И тут же получает от меня чувствительный пинок под рёбра.

— Эй, Вэл, ты потише на поворотах! — фыркаю на него с неожиданной обидой, как будто это меня обвинили в неотесанности и душке мужланства. — Какой ещё Давид? Что, напился до такого состояния, что уже имена путаешь?

— Ничего не путаю! — Вэл сердится, упрямясь, и снова повисает, поджав под себя ноги нам на зло. — И н…не надо меня толкать! Если ты не понимаешь, это ты дура, а не я! Я же о М… Микеланджело… Микел-ланджело Буонарроти! Понимаешь?! О его Давиде! А он потом вообще царем стал! Слышь, Артутро! Совсем как ты! Был такой себе Дав…вид… Обычный пацан, с пращей… Молодой простачок, от которого никто ничего не ждал. А потом взял — и бомбанул. Голиафа завалил — с… со всей своей простотой. А потом — раз и царь! Отец премудрого Соломона! Такой простой, охуенный парень из народа. Н..на самом деле счастливчик-помазанник. Вот ты кого мне напоминаешь!

— Вэл… — только и говорит Артур в ответ на поток его символических аллюзий. — Бордюр, осторожно.

— Нет, я серьезно. Есть в тебе какая-то фиш-шка! Какой-то стиль! — продолжает распинаться дизайнер, пока мы бесцеремонно протаскиваем его к машине.

От навалившегося на плечо Вэла мне становится жарко, волосы растрепались и клочьями свисают над глазами, и ещё я безумно хочу пить. Если бы не Артур, одна с Вэлом я бы точно не справилась. Не знаю, либо с момента его клубных подвигов он всё-таки поднабрал в весе, либо же это у меня подходит к концу запас сил и выносливости.

— Т…так что слушай меня! — доносится как будто издалека его голос. — Вэл Донцов не против простоты, запомни, Артуро! Вэл Донцов протестует против… гр-рубого примитив-визма! Ты пацан простецкий… Бос-сяк! Но не примитивный! Вот тем и цепляешь, понял? Ещё и в элли… эл-литный спорт играешь, как боженька. И у тебя есть свой… э-э… стиль! И вкус к жизни. Полинка бы никогда на тебя так не запала, если бы у тебя не было стиля и вкуса, поверь мне! Никто ее, мою Полечку не понимает, как я, — под спутанными волосами мои глаза лезут на лоб, и желание ругать и пинать Вэла идет на убыль.

И при этом мне снова становится страшно. Только в состоянии крайнего опьянения, которое, не факт, что пройдёт к полудню, Вэл способен называть меня «своей Полечкой».

— Я все, ш-што у неё на сердце творится, вижу! Как художник у художника! — тем временем провозглашает дизайнер. — Пусть она всего лишь фотограф… — и я опять хочу ему врезать за снисхождение. Умеет же Вэлиал Донцов будить самые противоречивые чувства буквально в одну секунду. — Но она — охуенный фотограф! И если бы в тебе не было стиля — хер бы она обратила на тебя внимание! Пусть она не мож…жет менять и ломать этот мир под себя… Как я! Не всем такое дано, соглашусь. Но экс… эксклюзв-зив и уникальность она просекает на раз. Поэтому она пз…пз-здец как страдала, когда вы с ней посрались! Поэтому и втюрилась в тебя как ду-ура-а…

Громкое покашливание, прерывающее пафосный монолог Вэла, который мы уже и не надеемся унять, звучит как гром среди ясного неба. На секунду мы втроём замираем, будто превращаясь в соляные столбы из погибшей Гоморры — и это мгновение тянется вечно, становясь невыносимым. После чего я, не понимая, чего во мне больше — желания увидеть того, кто стал случайным свидетелем этого разговора — или же не видеть и не знать этого никогда, откидываю волосы со лба и снова не знаю, радоваться или падать в обморок.

По другую сторону от машины Артура, с глазами, похожими на огромные чайные блюдца стоит Эмелька. Одно выражение ее лица говорит о том, что разговор она слышала весь и списать его на пьяный бред у нас не получится. В руках у неё какое-то сложное сооружение — двухъярусная то ли кастрюлька, то ли ланчбокс, от которого распространяется одуряющий аромат, который тут же замечает и Вэл, в секунду забывая о конфузе.

— О! — кричит он. — Супчик! Куриный супчик! Это для меня? — с надеждой в голосе спрашивает он, но Эмель не шевелится, не говорит ничего — только ее глаза начинают хаотически бегать туда-сюда, с моего лица на лицо Артура, и наоборот.

Все ясно, с горечью думаю я. Теперь мне все ясно, хоть ни капли от этого и не легче. Супчик. Бульончик для поправки здоровья. Только предназначается он не Вэлу, а Денису — не он ли сам говорил об этом только что в подсобке. Так какого черта не предупредил, что звонил Эмельке и просил принести ему завтрак?!!

Чертов Вэл. Чёртов Дэн. Чертов супчик.

Что же теперь делать?

Пока мы, все так же недвижимо стоим друг напротив друга и продолжаем хлопать глазами, голос Артура — единственное, что нарушает эту убойную тишину.

— Так, Эмель. Только спокойно сейчас. Без истерик, ладно?

Эмель смотрит на него, пытаясь что-то ответить, и я вижу, как глаза ее медленно наполняются слезами, а губы начинают дрожать и, чтобы не разреветься в голос, она прикусывает их зубами. Ясно-понятно. Конечно, она будет обижена. Обижена, зла и разочарована. Тяжело осознавать, что ее все это время водили за нос два человека, которым она безоговорочно доверяла, которых даже познакомить между собой хотела, потому что только им могла рассказать всё без утайки.