Николай I Освободитель. Книга 7

Вообще, если смотреть с точки зрения развития военного искусства, то именно Дьорская битва стала классическим примером реализации идеи концентрического наступления, когда большие массы войск выступают из разных мест по разным направлениям с тем, чтобы подойти к месту сражения одновременно и одновременно же нанести удар с нескольких сторон.

В случае Дьора подобное концентрическое наступление было несколько ограничено самой географией этой части Австрийской империи, что с другой стороны не помешало русским генералам вести полки в наступление сразу по нескольким направлениям.

Более того кроме сухопутных путей — что логично и понятно без дополнительных объяснений — в качестве важной логистической трассы достаточно активно использовался Дунай. Контроль за дельтой этой великой реки, полученный еще после русско-турецкой войны 1821–22 годов позволил сформировать там достаточно мощную речную флотилию, вооруженную — пришлось даже пожертвовать перевооружением части старых парусных линкоров, которые, к счастью, вводить в бой в итоге и не понадобилось — современной артиллерией и установить плотный контроль над рекой.

Полностью помещать переправке вражеских войск с одного берега на другой это конечно не могло — все же Дунай — не речка-вонючка, чтобы полностью «закрыть» три тысячи километров реки нужны совсем другие силы — но вот перебрасывать собственные силы по воде русские генералы могли совершенно невозбранно.

Собственно, именно десант в составе 1 гвардейской дивизии — преображенцам и семеновцам пришлось вспомнить свое «морское» прошлое, когда они шведские корабли во время Северной войны брали за разные мягкие места — в тыл построению австрийской армии в итоге и решил исход сражения. Радецкий был вынужден снимать часть сил со своего левого фланга формируя силы прикрытия в тылу после чего именно туда пришелся главный нокаутирующий удар русской конницы.

Мне же сражение у Дьора запомнилась совсем другим эпизодом.

В полдень в сторону штаба корпуса мимо нас — наблюдательный пункт находился на небольшой лысой возвышенности, с трех сторон окруженной лесом плюс сквозь этот небольшой пятачок земли проходило как минимум две относительно наезженные дороги — попытался проскочить какой-то военный, который, судя по всему совсем не ожидал увидеть тут сборище высокопоставленных офицеров.

Моя охрана на таких вот «летунов» реагировала достаточно нервно, поэтому ничего удивительного, что военного тормознули «для проверки документов» не было. Спустя уже пару минут командир конвоя с явным неудовольствием докладывал мне полученную информацию. Новости были не из приятных — воспользовавшись тем, что построение русской армии было не столь плотным как хотелось бы, некоторое количество конных противника просочилось козьими тропами в тыл 13 гренадерской дивизии, стоящей чуть левее от нас, рассеяла тыловиков и теперь угрожала дивизионному медбату. А никаких конных резервов способных перехватить врага прямо здесь и сейчас по рукой у командира дивизии не было. Собственно именно сейчас на него с фронта накатывала саксонская пехота, поэтому далеко не факт, что у генерала Обручева вообще было время заниматься вылавливанием блох в своем тылу.

Решение было принято мгновенно.

— По коням, господа! Наш долг спасти раненных воинов. Поспешим, — командир конвоя только скривился будто надкусил лимон. Рисковать охраняемой особой ему явно не хотелось, впрочем я сам двинув к привязанным чуть поодаль лошадям выбора ему не оставил.

— В бой?! — Рядом восторженно и нетерпеливо пристроился наследник. Ему в свои двадцать лет страсть как хотелось поучаствовать в какой-нибудь заварухе.

— Типа того, — кивнул я, не поясняя, что конечно рисковать своей и его жизнью я в любом случае не собираюсь. — Вперед! Марш!

Самый странный кавалерийский «полк», состоящий по большей части из генералов и старших офицеров лишь немного разбавленный казаками конвоя и полуэскадроном кавалергардов, несших дежурную повинность при монархе, выдвинулась вперед.

Интерлюдия 7

— Этого под дерево, — судя по здоровенной дыре в животе, из которой толчками выходила темная почти черна кровь, жить бедолаге в форме кексгольмского гренадерского полка оставалось совсем не долго, и помочь ему работающим за спиной поручика медицинской службы Антофьва хирургам было просто невозможно. С такими ранами — это к священникам, а не к лекарям, к сожалению, чудеса проходят по другому ведомству, тут же в палатке с большим красным крестом на крыше пытались спасать тех, кого это было еще возможно. Жестоко, но что поделать. — Этого в третью палатку на ампутацию.

— Какую ампутацию? — Сквозь боль попытался ухватить врача здоровой рукой подтащенный санитарами на носилках молоденький прапорщик, явно произведенный в чин в юнкерском училище досрочно по военному времени. Таким сейчас массово вешали на погон одну звезду и отправляли «доучиваться» прямо в войска. Конкретно этому парню военная карьера уже совершенно точно в будущем не светила никак. — Доктор, я не смогу без руки, лучше убейте, только не отрезайте руку. Не отрезайте руку!

Столько было отчаяния в голосе молодого парня, что даже уже много повидавшего врача пробрало до самой печени как первый раз. Впрочем, эмоции уже давно не могли повлиять на работу медицинского поручика, поэтому он только прикрикнул на замешкавшихся санитаров.

— Чего встали? Вперед! — Не нужно было быть гениальным хирургом, чтобы понять, что спасти конечность подпоручику совершенно точно не удастся. Нет, может быть, в мирное время под присмотром целого консилиума опытных хирургов, по новейшим методикам…

Говорят, за последний год в этом деле медицина сделала огромный шаг вперед, что позволяло спасать конечности даже после очень тяжелых осколочных переломов. Но конкретно здесь и сейчас, когда вокруг нескончаемым потоком идут раненные, нужно спасти как можно больше жизней. К сожалению, времени на тонкие операции в такой ситуации просто нет. Хирурги фактически занимались только двумя делами — шили, то, что можно зашить, и отрезали то, что зашить нельзя. Этот подпоручик совершенно точно — его левая рука ниже локтя представляла собой жуткую мешанину из мышц, кожи и осколков костей, приправленную к тому же грязью и остатками мундира — попадал во вторую категорию.

Под крики боли, стоны и ругательства офицера потащили в сторону палатки, где ему должны были оттяпать руку, а поручик Антофьев побежал принимать следующего пациента, который, как оказалось к тому времени, пока его дотащили до полевого госпиталя и вовсе умер. В бессилии накричал на санитаров — вместо трупа, которому помочь уже было все равно нельзя, можно было вынести с поля боя кого-нибудь другого, для кого своевременная помощь вероятно спасла бы жизнь. Ну а трупу уже все равно, где лежать, здесь или в передовой траншее.

Часть раненных поступала в расположение санитарного батальона уже перевязанные с наложенными шинами и остановленной кое-как кровью. Это взводные санинструкторы оказывали первую помощь прямо на месте, выигрывая драгоценные секунды и минуты у смерти и благодаря их действиям многие солдаты, которым в этот день не повезло, в итоге остались живы. Но много было и тех, кому помочь оказалось просто некому; когда вокруг идет бой, падают раненные и убитые товарищи, а рациональная часть сознания зачастую просто отключается, тогда уповать остается только на удачу и божью милость. Ну и конечно на то, что тебя дотянут хотя бы до полкового сортировочного пункта до того, как ты истечёшь кровью.

Как обычно во время любой войны медиков в войсках не хватало. Их, если быть честным, и в мирное время никогда по штату на было, но пока не свистят пули, большой разницы четыре в полку положенных по штату врача или, скажем, два нет.

Большая же война привела к резкой перестройке на военные рельсы не только самой армии, но и тыла. Если брать медиков, то при основных медицинских ВУЗах были срочно организованы школы подготовки младшего и среднего медицинского персонала, а также курсы переподготовки фельдшеров. Именно так сам Павел Антофьев, до этого чуть ли не десяток лет отработавший фельдшером в совхозе Полтавской губернии, и попал на фронт.