Никто

Маковский.
– - Нет, господа, не ёрничайте! Именно так -- простота и любовь! Простота ведет к смирению и искоренению гордыни, а любовь...

Ольга (с усмешкой).
– - Что же с любовью?

Маковский. – - Любовь служит источником нравственных поступков, лежит в их основе.

Беляев. – - Послушать Толстого, так и детей бы никогда не было. У самого-то их сколько?

Валентин.– - Как я читал -- ныне семь живущих.

Дина Валентиновна.

– - Что ж ты, Валя? Мало того, что либерал, так еще и толстовец?

Валентин.
– - Ты опять фантазируешь, мама! Толстой наш выдающийся писатель и каждый образованный человек должен знать о нем как можно больше.

Появляется Арефа.

Анненский.
– - Арефа, голубчик, принеси кипарисовый ларец!

Дина Валентиновна.
– - А мне другую чашку кофе, этот уже остыл! (закуривает новую сигарету).

Беляев.
– - Жажду сделать вам комплимент, Иннокентий Федорович -- кабинет у вас просто замечательный.

Анненский.
– - Да, это моё самое любимое место в доме. За исключением, пожалуй, кровати. Когда за окном непогода или мне нездоровится -- там моё место работы.

Дина Валентиновна.
– - Еще у Кени, вы мне простите, господа, что я по-домашнему его зову, всегда на столе лилии. Мы ему покупаем. Раньше сами выращивали, а теперь покупаем.

Анненский.
– - Да, Диночка моя незаменимая помощница! Чтобы я без неё делал?

Ольга (сидит, отвернувшись в сторону, затем обращается к Маковскому).
– - Сергей Константинович, когда же выйдет первый номер вашего журнала. Мы все в нетерпении!

Маковский.
– - Ольга Петровна, у нас небольшие трудности с финансами. Я думаю, мы с ними в скором времени управимся, а что касается материала для номера, то его достаточно. Так что полагаю, в сентябре-октябре наше детище предстанет перед строгим судом публики.

Платон.
– - А позвольте спросить, а в чём всё-таки затруднения с финансовой стороны? Не хватает капитала?

Маковский.
– - Извольте! Средств у нас сейчас достаточно для выпуска первых трех-четырех номеров. А потом... Потом надеемся на подписку. Наши читатели это взыскательная публика, любящая искусство, но и, кроме того, публика состоятельная.

Платон.
– - Собственно, доход будет небольшим?

Маковский.
– - Это так. Наша цель не прибыль, а распространение идей аполлонизма, то есть прекрасного.

Платон.
– - Выходит, что гонорар для авторов будет ничтожно малым?

Маковский.
– - Отчего же? Для этого мы средства найдем.

Анненский.
– - Платон, ты так настойчиво интересуешься финансовым вопросом, что уже смутил нашего любезного Сергея Константиновича.

Ольга.
– - Уж не хочешь ли ты сам что-то написать в журнал? А впрочем, о чём я говорю -- у тебя никогда не было склонности к литературе.

Дина Валентиновна.

– - Тебе, всё бы пустить шпильку мужу!

Появляется Арефа с ларцом. Ставит его на стол перед Анненским, а потом подх о дит к Дине Валентиновне, ставит её кружку на серебряный поднос и удаляется.

Анненский.
– - Ну, вот и ларец! Чтобы вы хотели послушать?

Нина.
– - Иннокентий Федорович, скажите "Стансы" или "Старую шарманку".

Ольга.– - "Смычок и струны".

Анненский (внимательно посмотрев на неё).
– - Пожалуй, прочту, если угодно.

Открывает ларец, перебирает бумагу, находит нужный лист. Начинает читать.

"Смычок и струны"

Какой тяжелый, темный бред!

Как эти выси мутно-лунны!

Касаться скрипки столько лет,

И не узнать при свете струны!

Кому ж нас надо? Кто зажег

Два желтых лика, два унылых...

И вдруг почувствовал смычок,

Что кто-то взял, и кто-то слил их.

"О, как давно! Сквозь эту тьму

Скажи одно, ты та ли, та ли?"

И струны ластились к нему,

Звеня, но, ластясь, трепетали.

"Не правда ль, больше никогда

Мы не расстанемся? довольно..."

И скрипка отвечала да,

Но сердцу скрипки было больно.

Смычок все понял, он затих,

А в скрипке эхо все держалось...

И было мукою для них,

Что людям музыкой казалось.

Но человек не погасил

До утра свеч... И струны пели...

Лишь солнце их нашло без сил

На черном бархате постели.

Прочитав, роняет лист ы на пол и не подбирает их . Все молчат какое – то время, как бы обдумывая услышанное.

Беляев.
– - Чудесно, потрясающе! Иннокентий Федорович вам бесспорно надо печататься.

Валентин.
– - Как это тонко, отец!

Маковский.
– - Да, свежо, удивительно свежо! И как глубоко! Смычок слился со скрипкой в одно целое. Но воля музыканта важнее, только она может соединить их вместе. Если делать широкое обобщение -- музыкант это сама жизнь, в чьих силах нас сводить и разлучать.

Нина.
– - Интересно, кто эти смычок и скрипка? Иннокентий Федорович, вы не раскроете загадку?

Анненский (неуверенно).
– - Ниночка, это всего лишь поэтический образ, пришедший в мою голову во время поездок в поезде. Знаете, под стук вагонных колес о многом думается.