Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Ниоткуда с любовью
Шрифт:

Родион поднял на нее взгляд:

— Ты поняла, про какой бункер он говорил?

* * *

Маша, лежащая в темноте комнаты и безучастно созерцающая потолок, подскочила, когда услышала громкие быстрые шаги, разговоры, чьи-то сдавленные крики. В следующую секунду в замке заскрежетал ключ, дверь распахнулась и в темноту комнаты кого-то зашвырнули, как мешок с картошкой. Затем дверь захлопнулась.

Она в мгновение ока спрыгнула с кровати и включила свет.

— Кто здесь… — раздался испуганный девчоночий голос. Маша, плохо видевшая после абсолютной темноты, прищурилась и сделала несколько шагов вперед. На полу лежала светловолосая девочка-подросток лет тринадцати.

Вот она повернулась на полу, услышав шум за своей спиной, и встревоженно уставилась на Машу.

— Маша?! — бросила она. Маша моргнула и узнала ее так резко, как будто ее макнули головой в бочку с холодной водой.

— Катя? — ее голос был надломленным, охрипшим. Она не разговаривала так давно, что почти забыла, как звучит ее голос. Она подошла к девочке, и ноги ее подогнулись.

— Машка, что ты здесь делаешь? Родион мне не говорил, что ты пропала, — заверещала Катя, садясь на полу.

— Он не знал, — прошептала Маша и по ее лицу потекли слезы, — и никто не знал…

— Но как ты здесь оказалась?

— Меня похитили. Я не знаю, кто…

— Так ты одна из пропавших девушек? Так почему об этом никто не знает?!

— Они думали, что я сама сбежала.

Маша вдруг словно очнулась от глубокого сна. Уже очень давно она разговаривала с кем-то и разговаривала нормально, а не орала, чтобы ее выпустили. Правда, в последнее время она и этого не делала. Лежала на кровати целыми сутками, почти ничего не ела, огрызалась на парней, приносивших ей еду, заверяя, что чем она страшнее, чем непривлекательнее для всех их планов на нее. Из ее голоса пропали все возможные эмоции, лицо ничего не выражало. Она перестала переодеваться и мыла голову раз в неделю, даже про расческу забыла. Но самое главное — она перестала рисовать. Ей нечего было делать в ее темнице, но сейчас ей ничего и не хотелось хотеть. Вообще. Сны сменялись грубой реальностью с желтыми стенами, а затем она снова погружалась во сны, наполненные иллюзиями. Появление Кати перевернуло все с ног на голову. Она поняла, что все еще жива.

— Как долго ты здесь? — спросила девочка.

— Какое сегодня число? — прошептала Маша.

— Пятое. Августа.

— Почти два месяца.

— Сколько?! Но зачем мы здесь? Что будет? — паника поднялась в Кате и заполнила ее всю. Девушка видела просыпающееся в ней безумие.

— Я не знаю, — тихо сказала Маша. — Я ничего не знаю.

Катя молча смотрела на нее долгих полминуты. А потом она заплакала.

* * *

И тут началось какое-то сумасшествие. Полина еле-еле уговорила Родиона сначала позвонить отцу и в полицию, а потом уже бежать к бункеру. Вцепившись в его локоть, она захлебывалась словами, пытаясь убедить друга не совершать глупостей. В итоге Родион сдался. Пока он звонил отцу и рассказывал ему всю историю, Полина позвонила Олегу и сидела теперь на лавочке, сжав вместе руки и уставившись в одну точку. Мысли ее носились в голове галопом, но выражение лица было спокойным и сосредоточенным.

Значит, Денис. Значит, все же он… Ах, Нина, Нина, почему же ты не позвонила раньше…

— Надо идти. — Рядом с Полиной решительно вырос Родион.

— Постой! Во-первых, куда мы пойдем? Ты точно помнишь дорогу?

— Нет. Но мы найдем!

— И что дальше? Они нас убьют, Расков, ты понимаешь?

Он смотрел на нее с побелевшим лицом.

— Там моя сестра! — медленно процедил он, вырываясь из ее рук.

— Так ты ее не спасешь!

— А что ты предлагаешь? Сидеть здесь на лавочке и ждать, когда наступит утро? Мы не знаем, зачем ее увезли!

Полина отшатнулась. К счастью зазвонил телефон. Это был Олег.

— Красовский не знает дороги. — Бросила она, положив трубку. — Он подъезжает сюда.

Расков заскрипел зубами.

— На машине мы доедем быстрее! Пожалуйста, нужно добежать до набережной.

— А ты? — с сомнением покачал головой Родион, на миг забыв о своей ярости.

— Я подожду вас здесь. Подберете меня отсюда. Давай, беги.

Расков

неуверенно посмотрел на нее и припустил в сторону набережной. Дождавшись, пока он скроется за углом дома, Полина рванула в противоположную сторону, к кораблю. Она удивлялась, что он поверил, но сейчас это было только на руку. У нее почти не осталось времени.

* * *

Примерно через час Катька перестала плакать. Они обе сидели на Машиной кровати и, положив голову на Машины колени, девочка забылась тревожным сном. На щеках ее застыли красные пятна. Она едва-едва успокоилась. Точнее, это Маша едва успокоила ее.

Самой же ей о спокойствии пришлось забыть.

Мысли были самые тревожные. Что будет? Почему они притащили Катьку сюда? Знает ли Родион о том, что его сестру похитили? Маша уткнулась головой в стену и закрыла глаза. Перед глазами ее возникло море, в ушах зазвучал шум прибоя. Она сидела на холодном пляже и наблюдала за солнцем, скрывающимся за линией горизонта. Она убегала на этот пляж всегда, с самого детства. Сначала ее водил отец, а когда тот пропал, она начала ходить туда одна.

Это место успокаивало ее, приводило ее мысли в порядок. В подростковом возрасте она была здесь очень часто. Слишком часто ей нужно было куда-то сбежать.

Маше совсем не хотелось вспоминать то страшное время после переезда в Бухту. Женька болела, она держалась на плаву из последних сил и во всем равнялась на сестру. Это было вдвойне тяжело — знать, что от твоих слов, выражения твоего лица, твоей улыбки будет зависеть самочувствие какого-то человека. Даже один день. Такой драгоценный один-единственный день.

Мама работала. Мама работала постоянно, она видела дочерей только ночами — спящими. И никогда не делилась переживаниями с ними. Видимо, тоже считала эмоциональный груз — штукой неподъемной. И бессмысленной. В отсутствие возможности рассказывать хотя бы кому-то о своих тревогах, Маша доверяла все чувства бумаге. Сначала она просто рисовала какую-то абстракцию. Картины выходили мрачными и запутанными, там переплетались века и эпохи, дикие звери бродили неверными тропами, пересекаясь с людьми. Маша то рисовала, то выглядывала из окна, но смотрела не вниз — на ненавистный двор, где ей не давали проходу, а в окна домов напротив. Наступал вечер, около шести — половины седьмого, и окна домов, один за другим начинали зажигаться. Маша знала — это был внутренний свет, и совсем не электрический. Она видела смех, слезы, ссоры — точнее, не видела, а представляла. Очень живо, потому что стены ее родного дома с легкостью впитывали все эти звуки и делились ими с ней. И все это, как ни странно, очень успокаивало ее. Постепенно она поняла, что искала — теперь ее бумага впитывала ее дома. Дома прошлого, будущего и настоящего, в которых было все — и боль, и гнев, и радость, и ненависть, и восхищение, и лесть, и тревога, и покой, и надежда. Там была жизнь. Здесь ее не было.

Неизвестно, сколько бы так продолжалось это самокопание, въедливое, субъективное, но только к концу года Маша вполне могла сойти с ума. На то, чтобы пройти от школы к своему двору, требовалось не меньше душевных сил, чем на то, чтобы вырваться со двора и, постояв не меньше пяти минут у двери собственной квартиры, суметь нацепить улыбку на лицо. Но это было не самое сложное. Сложнее было сыграть свою роль без фальши.

А в один из дней Маша познакомилась с Родионом и Полиной. Они были инопланетянами из другого мира, они были вместе, и ничего не боялись. Маша быстро поняла, почему — их было двое.

Она была одна, и никто не считался с ней, только потому, что она девочка.

— Ты можешь пытаться «соответствовать» сколько угодно, у тебя ничего не выйдет. — Сказал как-то ей главарь их дворовой шайки Лёха, под неловким светом фонаря схватив ее за шкирку, как котенка. — У тебя на лице написано, что ты из благополучной семьи, что мамочка и папочка холят, облизывают с ног до головы и одевают во все лучшее, что на тебя руку никто ни разу не поднял. А фальшивок, у нас не любят еще больше, чем выскочек.

Поделиться с друзьями: