Ниоткуда с любовью

…Родион сидел на Полининой кухне, привычно рассказывая ей обо всем, вперемешку сыпал впечатлениями, пародировал продюсера, фифу-актрису, жаждавшую перенести их с Расковым киношный роман в реальную жизнь, язвительные реплики режиссера, журналистов, смотревших на него, как на мясо, и не мог отделаться от мысли, что рассказывает не так, смазывает ощущения, теряет половину важной информации и выглядит в глазах Полины этаким киношным франтом, который хвастается успехом. Хвастаться он не хотел. Он хотел скрыть свое мрачное настроение, навеянное сообщением об исчезновении Маши, хотел скорее перейти к этой теме, но Полька вела себя ужасно, почти не слушала, отводила взгляд и вообще, ничем не хотела показать, что слушает его.

Полина заваривала чай с мятой и чувствовала, как теряет его. Конечно, все выглядит так, как будто его жутко раздражает эта жизнь, которую он надевал на себя, как зимнее пальто с наступлением холодов. Но ему было ох как непросто сбросить с себя это пальто — оно было теплое, вдобавок, у него никогда такого не было.

Силы еще оставались, но могли закончиться в любой момент.

Полина знала, что силы однажды все же закончатся, эта новая жизнь переманит его окончательно, когда у него уже не останется желания бороться. И она ничего не сможет с этим сделать.

Однажды и она станет не нужна.

Положив голову на руки, она закапывалась в своих мыслях, понимая, что это конец. Остановка. Все замерло вокруг нее, давая понять, что пора переходить на другую сторону. Ей нужна была определенная цель, независимая ни от кого. Ей нужна была подпорка, направление, каким когда-то был журфак, а еще до того — Затерянная Бухта. Ей нужна была цель.

Устав наблюдать за ее молчаливыми муками, Родион протянул руки через стол и решительно взял ее ладони в свои.

– Полька.

Она вздрогнула и посмотрела на него.

– О чем ты думаешь, Полли? — О чем мечтаешь? Кто занимает твои мысли и почему не я — ведь если бы это был я, ты бы разговаривала со мной, тормошила, приставала с вопросами, смеялась над моими жалкими пародиями, язвила, Господин Великий Актер пришел бы вместе с тобой в твой дом. Сейчас ты молчишь, и пока даже представить не можешь, что я хочу сказать тебе.

— Все это очень интересно, — запоздало признала она, кривя губы.

— Интересно? Да… безумно. По тебе это видно.

— Что-то не так? — Полина выпрямилась, вскинула брови.

— Да нет… просто ты не со мной. И что-то скрываешь.

— Как и ты, — усмехнулась она.

— Ничего я не скрываю. Я и так рассказываю весь вечер то, что тебя совершенно не занимает, — его раздражала его позиция, при которой он должен был оправдываться, и пока она не успела сказать что-то еще, произнес: — Меня пригласили в один проект.

— Что за проект? — бесцветно поинтересовалась Полина.

– Сериал.

– Ну конечно.

Сказано это было с ощутимым сарказмом. Родион встал, дернув стулом. Хватило бы и меньшего, чтобы вывести его из себя, а у Полины всегда получалось это мастерски.

Он не спал почти всю ночь, забыться удалось только под утро. Под грустный стук колес по рельсам он все думал, как и что скажет ей, как услышит ее чрезмерно разумные слова, которые помогут ему принять решение. Слишком много ответственности лежало на нем, помощь Штроца, отказав которому, он легко мог перейти в разряд неблагодарных…

Зацепки, связи, от которых нельзя было отказываться, если не хочешь потерять свое положение «талантливого везунчика», он начинал путаться в том, что было ему действительно нужно, а что заменяло собой настоящее.

– Ты поразительна, — отгоняя восставшие мысли, признал он и открыв форточку, сел на подоконник, — всегда готова дать пинка в трудную минуту, если элементарно не удовлетворяют твоим требованиям.

– Что?

– Я не шучу. Но меня уже порядком достало, что все должно быть только так, как ты хочешь. Если у человека другое мнение, или планы, или мысли, или свои, представь себе, проблемы, он переходит в категорию неугодных и окатывается волной презрения.

– Чушь какая! — высказалась она.

— Чушь? Лишь потому, что я часто уезжаю? Чушь, потому что я не поддерживаю твое сумасшествие по поводу сестры? Или что хочу попробовать найти себя в Москве?

– Да ты сам вечно говорил, что это не требует от тебя особых сверхъестественных усилий, что тебе не пришлось этого добиваться годами и поэтому это кажется скучным! Если я придираюсь, то ты работаешь на износ и только для того, чтобы все жалели тебя и говорили, как ты устал!

— Мы перешли к нападению, отлично. — Родион отвернулся от окна и повернулся к Полине окончательно. — Поговорим о недостатках друг друга? Или, может быть, сразу выгонишь меня, чтобы не придумывать повод?

– Что ты несешь? Это ты явился и сразу начал мне рассказывать сотню потрясающих историй про свою великолепную жизнь в Москве, от которой ты якобы так устаешь! Ты даже не поинтересовался, почему я гоняла за твоей сестрицей две недели по Бухте, пытаясь ее образумить! Ты даже не спросил, как я с ней справляюсь!

Родион с силой провел рукой по лицу, будто прогоняя и эту комнату, и Полину, и Катьку, и Машу Сурмину, так неудачно встрявшую во все это.

– У меня такое чувство, что тебе плевать на все и особенно на меня. Главное, чтобы твой эгоистичный мирок не потревожили ни на секунду. И ты даже не задумываешься о том, что может быть лучше для меня. Еще и Катьку сюда приплела — просто отлично. — Он шагнул к раскрытой двери из кухни. — Знаешь, ты совсем не изменилась с детства. По-прежнему не умеешь разговаривать.

Дверь хлопнула. Полина стояла у окна и смотрела на зеленые листья на деревьях за окном. Совсем-совсем скоро эти листья пожелтеют и начнут опадать, они будут скользить над двором и осыпать озеро, потом выпадет первый снег и усыплет всю эту листву, скроет до весны. А в декабре исполнится год, как они с Родионом встретились…

Он прошагал прямо под ее окном с сумкой за плечом. Она и не обратила внимание, что он пришел к ней, не заходя домой.

Да что это с ней? Ей так больно, как будто она уже потеряла его! Это ненормально, неправильно так мучить человека. А ведь он всегда казался ей жутким эгоистом, тщеславным и отлично знающим цену себе и своим хотя бы даже внешним данным. Неужели он изменился, а Полька даже не заметила это?

Когда-то мальчик был тщеславен. Девочка, правда, порой считала, что время прошедшее есть настоящее (но это, если подумать, вообще было ее главной бедой) и потому даже подумать не могла, что мальчик именно что «был». Поступив на актерский факультет и начав играть на сцене, он потерял эту черту характера. Она пропала, испарилась, как все поддельное, фальшивое, что отвалилось от его души само, большими неравномерными хлопьями.

Он-то это чувствовал, а вот она — нет. С годами, впрочем, он вообще повзрослел настолько, что Рудик стал Родионом, милое домашнее имя больше не приклеивалось к нему, и интуитивно Полина уже знала это.