Ниоткуда с любовью

Поверить в это было невозможно.

— Ты каждый раз говоришь, что вы встретитесь, но ты не видела его ни разу! — бросила ей мать, наблюдая за тем, как Маша собирает вещи.

— В этот раз все получится — он же сам мне написал!

— А если это был не он и не его номер?

— Его! Он сам мне скинул на почту!

— А если ты попадешь в какие-то неприятности там?

— Не попаду! Я не первый раз езжу за границу одна.

— Но ты же не знаешь, что ему нужно!

Маша остановилась, повернулась к матери.

— Мам, зачем ты мне все это говоришь? Ты же знаешь, я все равно поеду.

— Я хочу, чтобы ты сняла розовые очки. Хотя бы на время. Я отлично его знаю. Просто так ты много лет не была ему нужна, а теперь вдруг все изменилось? С чего бы?

— Люди меняются, мам.

— Да, когда хотят этого. Но это не тот случай, поверь мне.

Мать не кричала, не топала ногами, не отбирала билет, паспорт и деньги, она констатировала то, что было ей отлично известно. Но Маша не могла и не хотела ничего менять. Она должна дойти до конца, иначе не успокоится. Она верила, что в этот раз точно увидит отца.

Она нашла на карте Амстердама старый квартал Йордан и кафе, в котором отец назначил ей встречу. Она почти не спала накануне ночью. В одной комнате с ней жили шумные студенты-французы, пребывающие в Амстердаме на каникулах, они изъяснялись с Машей на ломанном английском и очень старались не шуметь. Но она не могла уснуть не из-за их болтовни и громкости. Ей просто не спалось. Она все воображала, как увидит отца в одном из самых красивых городов мира, как они будут сидеть в открытом кафе, вместе, и это будет так странно и здорово, и мимо будут проходить жители города и туристы, а они будут выглядеть, как отец и дочь, сбежавшие от шумных родственников попить вместе кофе.

И было в этой мечте столько правдоподобности и реалистичности, что Маша слегка волновалась — неужели все так легко и просто? А впрочем, почему это так уж и невероятно? Она так долго шла к этому, что, видимо, потому и не верит.

Она представляла, как расскажет отцу о своей жизни. Об архитектурном, о работе, о Женьке — «кстати, пап, помнишь Женьку? Она почти не помнит тебя, но это ничего, мне кажется, она на тебя похожа…»

Все было так, как Маша себе воображала. Город оказался прекрасен, даже несмотря на относительную прохладность воздуха, здесь было много туристов, а в воздухе витала та самая атмосфера — вкусная, сочная, яркая. Маша быстро нашла кафе и сидела за столиком, грея в руках чашку черного кофе.

Она все думала, как он выглядит? Сильно ли он изменился за эти годы и узнает ли она его?

Оказалось, да, узнает.

Хотя он и изменился, разумеется.

Было прохладно, но Маша все равно выбрала место на улице. Она любила это сочетание холодного воздуха и тепла во всем теле от горячего напитка. И, несмотря на свою взволнованность, она все равно испытывала приятные ощущения от пребывания здесь. Она все продолжала всматриваться в прохожих, и вдруг за ее спиной раздался голос:

— Маша? — Она обернулась. Ее отец — высокий, в длинном пальто, с черными волосами и точно такими же, как у Женьки светлыми глазами. Постаревший — в ее воспоминаниях он был почему-то очень молодым, не старше 30, хотя когда он ушел, ему было 36. Значит, сейчас 46.

Несколько долгих мгновений они смотрели друг на друга, а потом он сделал к ней шаг — она встала — и обнял, неловко задержав свои руки на ее плечах.

Маша отстранилась.

— Привет, — сказала она. Он судорожно улыбнулся.

— Ты повзрослела. Сильно.

— Прошло 10 лет, пап. — Тихо сказала она.

— Точно. Ну что, сядем?

Они расположились на стульях напротив друг друга, и Маша прикоснулась к своей кружке, а потом отставила ее — слишком нервничала, не знала, куда девать руки.

— Столько лет я представляла, как встречу тебя, а сейчас не знаю, что сказать.

— Как мама? — тихо спросил он. — Как Женька?

— Все нормально. Ну то есть… да, хорошо. Мы в порядке. — Она помолчала еще, собираясь с мыслями. — Пап…

— Маш, ты мне скидывала фотографию.

— Да. Я нашла эту шкатулку. Помнишь, ты рассказывал мне о ней в детстве. — Маша была рада, что нашлась тема, на которую они могут поговорить без неловких пауз. — Она точно такая, как ты описывал. Только… музыка не звучит.

— Возможно, механизм сломан. Кому принадлежит эта шкатулка?

— Одной моей старой знакомой.

— Это очень ценная вещь, Маша. Она очень дорого стоит. Коллекционеры отдадут за нее немалые деньги. — Заверил ее отец и попросил у подошедшего официанта чашку кофе.

Маша заметила, что отец чувствует себя очень привычно в этой обстановке, как будто жил здесь всю жизнь.

— Ты давно здесь живешь? — обрывки ее мыслей вырвались в воздух прежде, чем она успела подумать.

Отец замер на полуслове и посмотрел на нее. В глазах мелькнуло нечто странное.

— Я не живу здесь, Маш. Я приезжаю сюда по работе. Некоторые музеи заказывают у меня оценку найденных предметов искусства. Так, ничего интересного, просто работа. Лучше скажи, а твоя знакомая знает, сколько стоит эта шкатулка?

— Мне кажется, нет. — Маша подалась вперед, сомкнула руки в замок. Ей стало холодно. — Мне кажется, они думают, это просто старая игрушка со сломанным музыкальным механизмом, которая досталась им от бабушки.

— Нет, нет и нет. Это не просто игрушка. — Резко сказал отец. — Люди часто не подозревают о ценности вещей, которые их окружают. Для нас совершенно нормально видеть только то, что мы хотим видеть. Скажи-ка, Маша, а ты не могла бы поговорить со своей знакомой? Быть может, они захотят продать шкатулку?

— Тебе? — удивилась Сурмина.

— Ну конечно, я бы приехал в Россию и договорился о сделке. В конце концов, я могу неплохо им заплатить.

Маша откинулась на спинку стула. Отцу принесли кофе, и она наблюдала, как он сыплет сахар в чашку и размешивает его маленькой ложечкой. Она вдруг словно воочию увидела их со стороны, услышала их разговор, как будто с самого начала присутствовала здесь лишь третьим молчаливым свидетелем.

— Приехал бы в Россию, — тихо повторила она, думая о чем-то твоем. — Ты говоришь так, как будто это не твоя Родина.

— Я уже десять лет не был на своей родине, — с каким-то мимолетным смешком сказал отец.

— Я заметила, — спокойно ответила она. — А ты не хочешь приехать не ради шкатулки, а ради нас? Посмотреть, как мы живем.

— Мы с твоей матерью давно разошлись, Маша. — Проговорил ее отец, как будто объяснял маленькому ребенку, что дважды два будет четыре.

— Да. Но кроме нее там есть еще я. И Женька — девочка, которая уже не помнит, как ты выглядишь, — дрожащим голосом произнесла она, все больше волнуясь.