Ниоткуда с любовью

А началось все с Полининого отца. Он переживал за Полину больше, чем за Нину, ведь Нина была старше, и у нее было увлечение — танцы — и этому она отдавала все свое время. Полина же незадолго до того бросила музыку, заявив, что больше и не прикоснется к музыкальному инструменту, завела себе целую кучу друзей в Затерянной Бухте и проводила дома все меньше времени. А у родителей только появились возможности уехать на заработки. И отец Полины придумал эту театральную студию. Они же жили рядом с театром. Однажды он проходил мимо театра и увидел объявление о наборе детей.

Полька упиралась и никуда записываться, разумеется, не хотела. Тогда мама предложила ей взять с собой Рудика.

— Да не хочу я ни в какую студию, — ныл он по дороге на первое занятие. — Театры — для девчонок.

— Тупица! В театрах и мужчины, и женщины играют! — вопила Полина, забыв, что сама еще не так давно не хотела никуда идти.

— Ой, хватит орать-то! Бесишь.

— А ты меня! Спорим, я первая роль получу?

— Да что ты можешь-то, Орешина?! На пианино бряцать? Это вообще-то не одно и то же.

Полина прищурилась.

— Кто первый добежит до театра, тот первый и получит роль. Идет?

— Идет! — легко согласился Расков.

— На старт, внимание, марш!..

— Какой опыт вы и ваши актеры приобретаете от гастролирования по городам?

— Ну что ж, для нас это опыт, безусловно, положительный. Для меня как для режиссера — это возможность в первую очередь изучить своего зрителя. На что они откликаются, что воздействует на них в большей степени. Для актеров это…

Интервью подходило к концу. Полина задала около тридцати вопросов, но знала, что часть из этого придется вырезать. Она также знала — получится неплохой текст, любителям театра будет над чем поразмышлять. Все дело, конечно, в собеседнике. Штроц умеет говорить и делает это красиво.

— Из тебя бы вышла прекрасная актриса, — сказал Штроц, когда они уже прощались в холле театра. — Жаль, что ты все-таки не пошла в театральный.

Полина почувствовала, что слова режиссера почему-то задевают ее, но она только рассмеялась.

— Актриса, Альберт Александрович? Вы шутите… Вы всегда на меня кричали.

— Это же я так, любя, — рассмеялся и Штроц. — Вы были лучшие в моей студии. Ты и Родион. Я рад, что он остался и развивает свой талант. Но ты бы добилась не меньшего.

Полина поняла, что не может найти слов. Долгушин рядом делал вид, что не слушает, но Орешина чувствовала, что это не так.

— Впрочем, я вижу, что ты становишься хорошим журналистом. Так что… кто знает, может быть, по эту сторону от сцены твое настоящее место. — Добавил Альберт Александрович. Он распахнул объятья, и Полина с улыбкой обняла его. Она чувствовала, что такое, вероятно, бывает ли раз в жизни или не бывает вовсе — чувство, что тебя обнимает твое детство. Штроц помог им с Расковым в тот момент. Он вытащил их из Затерянной Бухты и вытаскивал всегда, помогал им держать голову над поверхностью воды.

— Завтра я уезжаю, — сказал Штроц на прощанье. — Есть у меня парочка мыслей по поводу актеров Игоря Борисовича, но он… немного упорствует. Впрочем, у меня еще есть время его переубедить.

На его лице возникла немного наивная улыбка. Он уже был мыслями в своих делах и планах, и Полина оставляла его с легким сердцем.

Они еще долго шли по улицам с Петькой молча, но Долгушин первым прервал молчание.

— А ты не так проста, как кажешься, Полина Орешина, — сказал он.

— Что? — не поняла Полька.

— Я многого о тебе не знал. Например, о том, что ты была лучшей в вашей театральной студии.

— Одной из лучших, — поправила его Полина. — Я сама об этом не знала.

— Или о том, что с тобой в этой студии учился Родион Расков. И почему ты не сказала нам?

— Когда? Когда поступала в университет? — язвительно протянула Полли.

— Нет, когда, например, я ходил к нему на интервью. Или когда ты потом в столовке читала мой текст при мне. «Эй, Петь, а ты знал, что я с ним в одну студию в детстве ходила?» — он изобразил девчоночий голос.

— Зачем? Ради сенсации? Сенсации в нашей столовке?

— Нет, Орешина, без всякой задней мысли, — сказал Долгушин. — Это что, так странно — делиться с однокурсниками такими вещами? Особенно, когда они сидят рядом, а ты читаешь материал твоего однокурсника. Неужели это не естественное желание, а? Ты думала, мы будем тебя об этом спрашивать? Будем узнавать подробности твоего детства? Там что, такие уж тайны?!

— Отстань, Петь! Я просто не придала этому значения. Мало ли кто кого знал в детстве!

— Ну да… — недоверчиво согласился Петя и замолчал, поглядывая на нее сбоку.

Полина закатила глаза.

— Мы с ним с детства не общались, зачем мне было об этом говорить?! И вообще, давай закроем тему. Мне надоело обсуждать Раскова, как будто больше и поговорить не о чем! — разозлилась Орешина.

— Может тебя просто беспокоит, что он уже чего-то добился, а ты могла бы тоже пойти в театральный, но не пошла, и теперь жалеешь об этом?! — легкомысленно заявил он, казалось, просто чтобы что-то сказать.

Полина остановилась, Долгушин тоже. Они посмотрели друг на друга. Орешина покачала головой, не находя слов.

— Дурак. — Наконец, сказала она, развернулась и пошла в другую сторону.

Она шла бездумно довольно долго — пока не вышла к парку. Воздух был влажный, а с моря дул прохладный ветер, но на улице было довольно тепло, и неожиданно солнце выглянуло из-за туч, обозревая город и его окрестности. Парк, как и всегда, был полон народу. Сейчас, в дневное время людей было поменьше, и можно было найти уютную скамейку и относительно пустую аллейку, но Полине не хотелось сидеть в одиночестве. Она бродила среди людей, вглядывалась в их лица, видела мамочек с колясками и бездумные мысли скользили в ее голове, одна за другой, пока совершенно ясно не показалась одна.

Эта мысль засела в голове простым вопросом: «А что если она выбрала не свою дорогу? Что если она идет не в том направлении, в котором нужно идти?»

И действительно, что если несколько лет назад она ошиблась, когда решила, что должна пойти учиться на журфак? Почему вообще она не пошла в театральный, ведь в студии она чувствовала свое родство со сценой, залом, кулисами, с запахами и звуками. Ей все это до ужаса нравилось, так как же она могла бросить это, отказаться от этого?

Она знала, как. Она знала, почему. Это было условие их закончившейся с Рудиком дружбы. Они договорились не видеться, а значит, она не могла больше ходить и в театр.