Ниоткуда с любовью
Шрифт:
– Ну-ну, — тихо проговорил знакомый голос, и теплые руки притянули Машу к своему боку. — Ты могла вступить в борьбу со всеми офисными микробами, значит, сможешь побороть и это.
– Я-то могу, она — не уверена. — Она подняла голову и посмотрела на Олега. — Что ты здесь делаешь, Красовский?
Он пожал плечами.
– Сижу. Рядом.
— Нет, я спрашиваю о том, как ты узнал, где я?
— Женька. Ты же мне рассказывала, что она лежит в больнице. Я догадался, что только новости о ней могли тебя взволновать до такой степени.
— Но мы же… — начала Маша и тут же одернула саму себя. «Мы же» — что? Думай, что говоришь, иногда это полезно!
Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Вот этого
…Почему-то всегда, с самого начала Маша Сурмина представляла свои отношения с Красовским как нечто настолько краткосрочное, чему даже не стоит уделять ни малейшего внимания, о чем не стоит задумываться и из-за чего не стоит переживать, когда это закончится. Это все, конечно, в идеале. На самом-то деле Маша всегда понимала, что, когда бы ни закончились эти отношения, просто не будет.
Когда он совершал нечто подобное, вот как сегодня, что-то такое, из-за чего она начинала смотреть на него в другом свете, ей хотелось посмотреть и на себя со стороны. Узнать, какой ее видит он и насколько эти представления отличаются от реальности. Как будто бы она смотрела неумело поставленный фильм с собой и Красовским в главной роли. Фильм, где каждый просто играл на камеру без сценария, импровизируя и поддаваясь моменту. Фильм, где не получалось привычно продумывать все на несколько шагов вперед, где будущее было туманно, а людей вокруг просто не было.
– Там операция… — внезапно, почти машинально сказала она, чтобы хоть как-то развеять напряженное молчание. — Не знаю, сколько продлится, они ведь никогда ничего не говорят…
– Хочешь, принесу тебе чаю или кофе? — тихо спросил он, заметив, что мысли ее ушли слишком далеко от этого места и от него в том числе. Он и подумать не мог, насколько сильно ошибается.
– Да. Кофе. Спасибо. — Прислоняясь к стене, сказала Маша. Выпустив ее пальцы из своей руки, он поднялся, ощущая острую потребность избавиться от мыслей о ней хотя бы на несколько минут. Правда, пятиминутный поход за кофе на первый этаж вряд ли мог как-то отвлечь его, но рядом с ней он только и мог, что изнывать от беспокойства, по-прежнему прикрываясь маской равнодушия и снисходительности.
С трудом он понимал, что происходит с ним.
С трудом, потому что ничто и никогда прежде не могло заставить его не то, что ринуться поддерживать своих девиц в трудные для них жизненные моменты, но и просто искренне интересоваться подробностями их жизни. И это уже своеобразный личный рекорд.
Под шипучий звук наливаемого кофе до него, тридцатитрехлетнего мужчины с солидным опытом отношений, наконец, дошло, что происходит. И это было… это было так же, как и узнать в детстве, что умерла любимая бабушка, с которой умерла и прежняя жизнь Олега.
– Да, господин архитектор, по-моему, ваш нынешний проект провален… — Пробормотал он, поднимаясь с кофейным стаканчиком в лифте.
– Что, простите? — спросила заплаканная молодая женщина, отрывая деланно внимательный взгляд от панели с кнопками.
— Нет, ничего, извините, — Олег помотал головой. В этой больнице лежали люди, у которых действительно случилась какая-то беда, ведь болеть — всегда ужасно, невзирая на то,
какой у тебя диагноз и сроки лечения.Он, такой неприлично, невыносимо здоровый, не должен был даже заикаться о каких-то своих неприятностях, даже если это такая нежелательная влюбленность в собственную стажерку. Поэтому все, что он мог сейчас сделать — это принести ей кофе, взять за руку и поддержать, насколько бы плохо не пришлось.
Но стоя в конце коридора — обычного серого коридора (пусть и с веселыми рисунками по стенам) — и глядя на нее, привалившуюся к спинке стула, сидящую с закрытыми глазами, в которых — он это знал — плескалось острое беспокойство за сестру, он чувствовал, как тают остатки решимости в его душе. Или где там они могли быть, эти остатки…
– Твой кофе, — протянул он, садясь рядом.
— Спасибо, — она открыла бархатные черные глаза, с плескающейся в глубине ночью, взяла стакан. — Очень вовремя.
— Расскажи мне, — попросил он. — Расскажи мне все.
Мы часто нуждаемся в тех, кому можно довериться. Не потому что нам просто доверять — зачастую многие и не знают, что это такое, какую меру ответственности машинально возлагают на себя и других, — но и потому, что мало кому удается переварить свою жизнь в одиночку. Нам всем нужен не просто верный друг, готовый выслушать, но и строгий судья, который выступит голосом совести; человек, который, взяв на себя половину твоих проблем, покажет, что они ему небезразличны. Тот, кому доверяют — машинально делается другом, и это переводит его рангом выше. Выше, чем просто «наставник», «начальник», «любовник». Разумеется, это не скрепляет двух людей раз и навсегда. Но это дает нечто большее, чем уверенность в отлично проведенной ночи.
— Все, — усмехнулась Маша, прячась за насмешку, как за паранджу, — Все — это слишком много и долго.
Красовский ждал, он готов был выслушать и, преодолевая себя, Маша начала говорить:
– Просто… Женька много болела в детстве. И как результат — сильное осложнение после одной из болезней. Осложнение на сердце… Иногда кажется, что никто не виноват, так распорядилась судьба. Но потом ты начинаешь думать и понимаешь, что все в нашей жизни закономерно, и эта болезнь есть следствие, у которой, как и у всего есть свои причины. Приобретенный порок сердца. С операцией тянули какое-то время, но сейчас тянуть было уже невозможно. Она в очередной раз почувствовала себя плохо. Внезапно плохо, хотя и находилась уже больше месяца на наблюдении.
— Больше месяца?! — удивился Олег.
– И уже второй раз с начала этого года. Это лишь крохотный плюс того, что мама — медсестра этой больницы и ее все знают и любят. Пожалуй, знают даже больше, чем ее родные дети.
– Ты будто бы обижена на нее. — Олег сказал это, но вмиг пожалел, как будто устыдившись возможности судить ее, не зная подробностей.
— Я? Нет, не то, что обижена… Я просто расстроена. Или разочарована — не знаю, что вернее. Просто мне, как ты помнишь, едва исполнилось двадцать лет, — она быстро улыбнулась, — а я уже вижу эту жизнь на все свои не исполнившиеся сорок.
– Нет. — Твердо, внезапно твердо проговорил Красовский — начальник, наставник, любовник, теперь уже почти друг. — Нет. Я прекрасно знаю, что жизнь дает много поводов, чтобы ее возненавидеть. Иногда такое чувство, что она готова подставлять тебе подножки с утра до ночи и с ночи до утра. Но сила, и стойкость, и мужество, и что-то там еще не в спокойном принятии всего этого дерьма, а в способности противостоять ему, пусть и внутренне. Не обрастать цинизмом ко всему живому, как бы ни хотелось сделать наоборот. Просто продолжать радоваться в любой подвернувшийся момент. Это… держит на плаву, поверь мне. Помогает не сойти с ума. И чувствовать себя не на сорок в наступившие двадцать….
– он забрал у нее пустой стакан. — Принести еще кофе?