Ночь в тоскливом октябре
Шрифт:
После глубокого вздоха, Киркус продолжил:
— Иронично, что меня обзывали педиком, гомиком и пидором задолго до того, как я приобрел какой-либо сексуальный опыт с кем бы то ни было: мальчиком, девочкой или утконосом. Очевидно, моя внешность и манеры были вполне достаточным поводом.
— Что-то совсем жесть, — сказал я.
— Ты можешь не верить, Эд, но я был добрым и мягким юношей. У меня тогда еще не сформировался ни этот равнодушно-циничный характер, ни самодовольная напыщенность, что тебя, по-видимому, столь раздражает.
— Без них тебя
— О, я был просто лапушкой.
Я тихо засмеялся.
— Однако, меня все равно ненавидели. Моим главным тираном был парень по имени Деннис Грант, довольно типичный школьный хулиган: сильный, толстый, уродливый и тупой. Он издевался надо мной постоянно и неустанно — обычно перед своими друзьями, разумеется, чтобы продемонстрировать, какой он крутой. И вот, однажды днем, я остался после уроков, чтобы помочь кому-то из учителей с каким-то делом. Когда я освободился, в коридоре никого уже не было. Кроме Денниса. Он поджидал меня там с ножом. Затащил меня в один из туалетов и заставил встать на колени. Потом он расстегнул ширинку и вытащил своего «Джорджа». Почему он называл его Джорджем, я понятия не имею.
Киркус попытался улыбнуться, но не смог. Его глаза вдруг влажно заблестели.
— Я сказал Деннису: «И что ты предлагаешь мне с этим делать?». Он сказал: «Ты знаешь, что с этим делать, пидор ебаный!» Я сказал: «А ты сам-то кто? От пидора слышу!» Это, как оказалось, была колоссальная ошибка… — пара слезинок скатилась по щекам Киркуса. Он вытер их тыльной стороной ладони. — Короче говоря, закончив избивать меня до полусмерти, Деннис все-таки познакомил меня со своим «Джорджем», прямо там, на вонючем полу школьного туалета. И таким образом, я впервые познал прелести гомосексуального образа жизни.
— Госссподи… — все, что я смог произнести.
— Немного не хватало романтики и заботы, — он вытащил платок, высморкался и со вздохом убрал его в карман. — Но мы, тем не менее, вместе покурили после акта.
— Это он сделал тебе наколку?
Киркус пожал плечами:
— Я так и не узнал, был ли автором этого шедевра Деннис, или его приятель Брэд.
— Этот Брэд тоже там был?
— О нет. Вовсе нет. Мы с Деннисом были вполне наедине в тот день в школьной уборной… И вполне наедине во все последующие наши встречи. По крайней мере, нам так казалось, до поры до времени.
— Было больше одного раза?
— Ох, мой дорогой Эдуардо! Деннис уединялся со мной после этого почти ежедневно.
— Ты не мог как-то помешать ему?
— Я не видел смысла пытаться. Дело было сделано, и он уже вошел во вкус. Как и я. Поначалу, это казалось мне чем-то чудовищным. Но прошло не так много времени, прежде чем я начал с нетерпением ждать наших встреч. Деннис был в некотором смысле великолепен, осмелюсь заметить.
Я постарался не выдавать своего ужаса. Киркус продолжил:
— К сожалению, его друг Брэд застукал нас с поличным одним прекрасным вечером в гараже у Денниса. Доблестно стараясь сохранить свою честь, Деннис изобразил из себя жертву моих нежеланных домогательств, после чего они вдвоем избили меня до потери сознания, — слегка погладив спереди свой аскот, он сказал: — Я пришел в себя на следующее утро, голым
в мусорном контейнере за супермаркетом… С татуировкой из единственного, пожалуй, столь длинного слова, которое Деннис и Брэд могли грамотно написать.— Боже мой, — пробормотал я.
— И тут и сказочке конец. Ну что, достаточно грязно и жестоко для твоего вкуса?
— Это ужасно, Руди. Гос-споди…
— Не худшее, что со мной случалось в жизни, но это и есть подлинная история моей татуировки.
— А что стало с Деннисом и Брэдом?
— Представления не имею, — сказал Киркус. — Я оставил все это в прошлом, когда приехал в Уилмингтон и поступил в университет. Не принес с собой оттуда ничего, кроме воспоминаний, шрамов и этой наколки.
— Ты бы мог, наверное, ее свести.
— О, безусловно, — вновь, он погладил свой шейный платок. — К сожалению, я к ней довольно сильно привязался.
— Если она так тебе дорога, то зачем ты ее прячешь?
— Это личное. Я делюсь этим лишь с определенными особо близкими друзьями. Такими как ты.
— Ааа…
— Ты же мой друг, не правда ли?
— Наверное, — сказал я, чувствуя легкую тошноту внутри. — В некотором смысле. То есть, ты нормальный парень, когда не ведешь себя как напыщенный самодовольный засранец.
— Ты тоже очень милый, — сказал он.
— Я был бы рад, если бы ты меня так не называл. И чтоб без всяких гейских штучек со мной, понял?
— А ты когда-нибудь пробовал?
— Нет, и не намереваюсь.
— Как говорил мудрец: «Не отвергай, пока не попробуешь».
— Не мудрец, а мудак какой-то это сказал.
— Ах, Логан! Ты не перестаешь меня изумлять. Есть ли на свете больший плебей, чем ты? — хмыкнув, он взял со столика свой бокал. Осушил его до дна, затем протянул в мою сторону. — Еще налей, будь любезен?
Глава 47
Еще через несколько минут прибыла Айлин. Я открыл кнопкой домофона дверь в подъезд, после чего встал на пороге, дожидаясь ее появления. Вскоре она показалась на верхней ступеньке лестницы, прижимая к себе бумажный пакет с продуктами. На ней была желтая ветровка, но короткая, доходившая только до талии. Похоже, надетая поверх изумрудно-зеленого вечернего платья. Юбка платья была узкой и длинной, до самых лодыжек, с разрезом слева.
— Я на минутку, — бросил я через плечо.
Киркус ответил:
— Можешь не торопиться, старина.
Я поспешил по коридору. Пока Айлин шла мне навстречу, я видел, как ее левая нога почти полностью выходит из бокового разреза платья, потом снова скрывается в нем, а потом снова выходит. На ней очевидно не было ни чулок, ни колготок. Нога выглядела очень обнаженной.
Когда я взял у нее пакет, Айлин положила ладонь мне на затылок, притягивая к себе. Пакет оказался зажат между нами. Под давлением наших тел зашуршала бумага, сжалось то, что было внутри, тихо звякнула пара бутылок. Мы поцеловались. Ее лицо казалось прохладным от погоды на улице. Я старался быть помягче, жалея ее рассеченную губу, но потом она просунула язык мне в рот, и мы принялись уже вовсю сосаться, довольно долго и жарко. Айлин тихонько простонала, а у меня начала возникать эрекция.