Ночь в тоскливом октябре

— Разумеется, — со вздохом сказал Киркус. — Кто такой Джон Голт?

— Кто такой Джон Голт? — спросила его Айлин.

— Очевидно, порождение твоей литературной богини.

— «Он погасил огни мира». — при произнесении этой фразы, ее голос немного охрип, а на глаза навернулись слезы.

— И это значит… что? — спросил Киркус.

— Вот они-то как раз и не хотят, чтобы ты это узнал, — сказала Айлин. Она вытерла глаза, затем отхлебнула из бокала и сказала: — Прочитай книгу! — после чего подняла ко рту свернутую тортилью.

— Это «Атлант расправил плечи»? — спросил я.

Она кивнула и шмыгнула носом.

— Возможно, попробую, — сказал Киркус. — Роман, способный довести крепкую Айлин Дэнфорт до слез…

— Слышь, это что сейчас было насчет «крепкой»? — возмутилась Айлин.

— Этот эпитет касался твоего характера, а не телосложения.

— Что-то не так с моим телосложением?

— Вовсе нет, моя дражайшая Айлин. С точки зрения стороннего наблюдателя, оно вполне выдающееся, осмелюсь сказать.

— Спасибо.

— Разве оно не выдающееся во всех смыслах слова, Эдуардо? — спросил он меня.

— Я бы сказал, что да, — согласился я, и потом, слегка встревожившись насчет частицы «не» в вопросе, добавил: — В смысле, выдающееся, точно.

— Разумеется, он ничего другого и не способен сказать — ведь парень в тебя уже обкончательно, ой, простите, окончательно втюрился. Тогда как я представляю собой подлинно нейтральную сторону, и говорю правду без боязни последствий. С точки зрения абсолютной объективности, я могу сказать, что твое телосложение поистине выдающееся. По крайней мере, та его часть, с которой я знаком. Уверен, что Эдвард имеет надо мной преимущество в данном аспекте.

— Едреть… — пробормотал я.

Он поглядел на меня.

— Твое красноречие поистине легендарно, старина. — Вновь обращаясь к Айлин, он продолжил: — Кстати говоря, я так понимаю, целая банда малолетних подонков в среду вечером имела удовольствие лицезреть твои явленные всему свету сисечки? Такое ощущение, что их уже все видели, кроме одного меня.

Уставившись на него, она склонила голову на бок.

— И откуда ты взял такие новости?

Киркус поглядел на меня и улыбнулся.

— Надо понимать, я не должен был говорить этого?

— А как же «молчок, могила»? — спросил я.

— Ты не пояснил, что к прекрасной Айлин моя клятва тоже относится.

Я простонал вслух.

— Да ничего страшного, — сказала Айлин. Затем запихнула в рот край тортильи и откусила большой кусок. Она принялась жевать, и с каждой секундой ее глаза все сильнее увлажнялись. Она проглотила еду и вытерла рот салфеткой. Затем произнесла:

— Мне надо выйти, извините.

Она рывком отодвинула стул, встала и покинула кухню.

Со своего места, я видел, как она широкими шагами прошла через гостиную и в коридор. Спустя пару секунд, хлопнула дверь. Очевидно, она зашла в уборную.

— Охохонюшки, — сказал Киркус, и улыбнулся. — Как полагаешь, она, наверное, съела что-то не то?

Глава 49

— По-моему, это ты ляпнул что-то не то, — сообщил я ему.

С плохо скрываемым восторгом, он сказал:

— О горе мне!

— Ну и сволочь же ты…

— Не спеши меня так скоро судить, старина. Может, ее просто блевать потянуло. Коктейли довольно крепкие. Я и сам уже слегка нахрюкался.

— Пойду-ка я лучше ее проведаю.

— Ох, не надо так торопиться. Дай ей немного времени. Какой бы ни была причина, она вряд ли захочет прямо сейчас иметь аудиторию. Давай лучше мы оба останемся здесь и насладимся кушаньем, пока оно не остыло? Предоставь Айлин возможность прийти в себя.

— Может, ты и прав, — сказал я.

— Я в большинстве случаев бываю прав.

— Когда она все-таки выйдет, помалкивай насчет того, что было в среду, ладно? Ей и так паршиво, незачем еще сыпать соль на рану. Мы стараемся об этом забыть.

— Резонно, — сказал Киркус. — Признаю свою ошибку.

Мы оба продолжили есть фахитос. К моменту, когда мы доели свои порции, а прошло, наверное, минут десять, Айлин так и не вернулась за стол.

— Пойду проверю, что там, — сказал я, отодвигая стул.

— Передай мои наилучшие пожелания, — сказал Киркус.

Как я и подозревал, дверь в ванную была заперта. Я осторожно постучал.

— Чего?

— Айлин? Это я.

— Отстань.

— Что случилось?

— Просто уйди.

— Это из-за того, что Киркус сказал?

Дверь внезапно распахнулась. Айлин схватила меня за ворот рубашки, затащила внутрь и захлопнула дверь. Ее глаза были красными и заплаканными.

Все еще вцепившись в мою рубашку, она сказала:

— Что ты ему сказал? Ты что, вообще все ему растрепал?

— Нет.

— Мы же договаривались, что это будет наш секрет. Как ты мог проболтаться ему?

— Я ничего ему не сказал. Ничего про то, что реально было. Ничего про то, под мостом. Все, что я ему сказал — это то, что мы с тобой придумали. Как банда подростков на нас напала. То же, что говорили ему в среду ночью.

— Да неужели? А знаешь что? Я как-то не припоминаю, чтобы рассказывала ему, как они сорвали с меня рубашку и «превратили в визуальное пиршество мои явленные белому свету сисечки».

— Это просто Киркус в своем репертуаре. Про визуальное пиршество и все такое. Как будто ты его не знаешь…

— Что еще ты ему сказал?

— Кажется… ну, ты же сама ему говорила, что они якобы обоссали тебе волосы, помнишь?

— Конечно, помню.

— Я ему про это напомнил. И сказал, что ты была очень унижена всем произошедшим, и потому не хочешь, чтобы кто-то еще об этом узнал.

— Что еще?

— Практически все.

— Практически?!

Мое лицо вспыхнуло.

Если она не услышит это от меня, то может потом услышать от Киркуса.

— Кажется, я упомянул что-то о том, как они тебя трогали.