Ночи и рассветы

На другой день прошел слух, что немецкий офицер, арестовавший евреев, снова являлся с обыском. Он, наверное, искал деньги, но ничего не нашел, потому что несколько часов спустя старика Кацотакиса вызвали в гестапо. На другой день его вызвали снова. На этот раз старик пошел в гестапо в сопровождении дочери.

* * *

Космас возвращался из кафе на улице Академии. Тенис не пришел. Это случилось в первый раз за все время.

Космас спускался по улице Фемистокла. Вдруг его окликнули:

— Эй, Космас!

Он обернулся. От дверей таверны к нему спешил высокий мужчина с усиками.

— Куда мчишься?

Это был Зойопулос. Он схватил Космаса за руку и потащил за собой.

— Не знаю, чем мы тебя прогневали, только ты совсем нас забыл. — Зойопулос погрозил ему пальцем. — Но сегодня этот фокус у тебя не пройдет. Я тебя арестую.

Космас попытался отказаться, но Зойопулос был неумолим.

— Идем, идем, блудный сын! Зойопулос затащил его в таверну.

За столиком, к которому они подошли, спиной к двери сидел какой-то мужчина.

— Садись и приготовься, — сказал Зойопулос. — Сейчас мы испытаем твою храбрость. Познакомься — Калорepac! — И, выждав немного, добавил: — Калогерас-старший!

Космас не мог скрыть страха, охватившего его при этом имени. Но Калогерас, даже не взглянув на Космаса, сжал его руку, словно клещами. Пальцы Космаса онемели от боли, но он сдержался и постарался что есть силы сдавить руку Калогераса. Тогда Калогерас поднял голову и взглянул на него в упор. У него были серые холодные глаза и светлые усики. На голове черная кепка. Резкий запах одеколона. Некоторое время Калогерас не сводил глаз с Космаса, потом налил в стакан вина.

— Садись. Чего стоишь?

— Садись, — повторил за ним Зойопулос. — Мы ждем Джери. Он должен вот-вот появиться.

— Мы знаем и Джери? — спросил Калогерас.

— Лучшие друзья! — ответил Зойопулос. — Да садись же, Космас.

— Простите, мне нужно идти.

— Нет! — Зойопулос силой усадил Космаса на стул. — Никуда ты не пойдешь!

— Как так не пойдет? — сказал Калогерас. — А если его на углу ждет какой-нибудь коммунист?

— За Космаса я ручаюсь! Уж ты не сомневайся. Об этом и речи быть не может.

— Вот как? А я бы не поручился. — И он снова поднял взгляд на Космаса. — Пей, чего ждешь?

В дверях показался Джери.

— Эй, ребята! — крикнул он издалека. — Чем вы тут занимаетесь? Что вы тут делаете, бродяги?

Увидев Космаса, он шумно обрадовался:

— Где вы его поймали? Ненес, это ты его разыскал? Я же целую вечность тебя не видел, Космас!

— Это мы ему еще попомним! — сказал Зойопулос. — Но на сегодня забудем свои обиды.

— Тем более, — вставил Джери, — что он еще не очухался после позавчерашнего шока.

— Что за шок?

— Да разве я не рассказывал тебе про эту историю с евреями?

— Какие еще евреи? Пей.

Зойопулос наполнил стакан Джери. Тот схватил его и одним духом выпил все вино до капли. Тут снова заговорил Калогерас:

— Ты спрашиваешь, что стряслось? Приютили у себя жидов, а потом выдали их немцам, чтобы прикарманить еврейские денежки.

— Аргирис!

— Ну что?

— Неужели ты тоже этому веришь?..

Калогерас посмотрел на него.

— Джери, детка, — улыбнулся он, — сперва утри нос, а потом уже заправляй мне арапа.

— Ну-ну! — захохотал Зойопулос. — Куш хоть большой отхватил, Джери?

— Пятьсот золотых! — ответил Калогерас.

— И ты держишь это в секрете от нас? Стыд и позор!

— Да что вы, ребята… Космас, ну, хоть ты им объясни, расскажи, в чем дело.

— Ну что может рассказать Космас? — покачал головой Калогерас. — Он в это время малевал лозунги на стенах вместе со своими друзьями коммунистами.

— Нет, ты несносен, Аргирис! Для каждого у тебя найдется обвинение. А о себе ты нам, однако, не рассказываешь. Расскажи-ка лучше про свой вчерашний подвиг!

— Какой подвиг? — спросил Зойопулос. — Да вы что, в самом-то деле? Секреты от меня? Что ты там натворил, Аргирис?

Калогерас опорожнил свой стакан.

— Хм! Вся эта история — и смех, и слезы.

— Да что произошло?

— Шли мы вчера с Коскинасом-младшим, с Черным. Подвыпили малость и поглядывали, на ком бы отвести душу. Вдруг внизу, за площадью, видим, ребята, какую-то тень — человек бежит. «Хальт! — кричим. — Стрелять будем!» Не останавливается. Стреляет Черный — мимо! «Валяй, говорит, ты, Аргирис. Один раз — ты, другой — я». Стреляю — падает! С первой пули. «Идем, — говорит Коскинас, — посмотрим, в кого попал». Подходим к трупу, ребята, и что же видим?..

— Что?

— Коскинас наклоняется и говорит: «Эй, Аргирис, да это же моя сестра!»

— Чья сестра? — не понял Зойопулос.

— Черного, Коскинаса-младшего.

— Так… это и вправду была его сестра?

— Его, черт возьми!

— А потом?

— А потом закатились мы по соседству в гости к одному коммунисту, водителю трамвая, прирезали его самого, и его половину, и его паршивое отродье, двух сорванцов, которые не сегодня-завтра тоже стали бы малевать лозунги.

Наступило тягостное молчание. Калогерас налил себе вина.

— А ты так и не выпил, Космас, — сказал он. Космас все еще не мог прийти в себя.

— Ну, пей!

Винный перегар и запах табака ударили Космасу в лицо. Калогерас смотрел на него зверем. Дело начинало принимать дурной оборот.

— Да, я не сказал тебе, Аргирис, — вмешался Джери, — Космас у нас поэт. Так что для его чувствительной натуры…

— Поэт! — прорычал Калогерас с омерзением. — Если б все были поэтами, мир давно превратился бы в коммуну!

— Аргирис! Кореш! — окликнули Калогераса с углового столика, за которым сидели двое мужчин и развязные девицы. Калогерас недоуменно уставился на кричащего. — Эй, Аргирис! Я Гаруфалос!

Аргирис вкочил.

— Гаруфалос!

Они обнялись.

— Я ухожу! — сказал Космас, поднимаясь из-за столика.

— Не советую, Космас, — остановил его Зойопулос. — Он на тебя рассердился. И если он вернется и увидит, что ты ушел…

Космас молча пошел к двери. Джери побежал за ним, хватая его за рукав.

— Оставь меня, — сказал Космас. — Прошу тебя, оставь меня в покое…

Они шли по улице.

— Ну, Космас, ну с чего это ты вдруг?

— О чем ты спрашиваешь?!