Ноосферный прорыв России в будущее в XXI веке

6.3. «Звездные песни». Н.А. Морозов на Первой мировой войне

В 1916 году Морозов встретился с издателем «Скорпиона» и предложил ему свои стихи, которые он объединил в сборник под названием «Звездные песни», т.к. в большинстве из них фигурируют небесные светила. Николай Александрович, просидевший многие годы в Шлиссельбурге и получивший опыт осторожности, попросил издателя посмотреть, «нет ли там чего-либо, что может не пройти цензуру, так как было бы жалко, если тираж уничтожат» [489] . Сомнения вызывало лишь «Беззвездное стихотворение», поскольку оно было явно направлено против Азефа и других провокаторов охранного отделения. Когда издатель высказал свое сомнение, Морозов возразил: «Оно единственное, за которое я буду стоять, во что бы то ни стало. Каждый писатель должен выразить свое возмущение подобными людьми. И пока я этого не сделал, так или иначе, мне будет казаться, что я не исполнил своего гражданского долга» [490] .

Весной 1910 г. книга вышла и с большим успехом стала распространяться. Морозов уехал на лето в деревню. И вдруг – гром среди ясного неба! Комитет по делам печати «привлекает по поводу его книжки издателя к суду за дерзостное неуважение к верховной власти в России и за воззвание к ее ниспровержению!» [491] .

Морозов как истинный рыцарь духа и справедливости, человек не только мужественный, но и честный, порядочный (в том глубоком понимании порядочности, которое забывается в наше время «царства мерзавцев» в России), направил письмо в Московскую судебную палату с просьбой перенести обвинение с издателя на автора.

Судебное следствие оказалось пристрастным к бывшему шлиссельбургскому узнику. В судебном извещении, вызывавшем его на суд 24 ноября 1911 г. к 10 часам утра, указывалось, что ряд его стихотворений возбуждает к учинению бунтовщических деяний и ниспровержению существующего в России государственного и общественного строя и заключают в себе «дерзостное неуважение к верховной власти», и что он, Морозов, поэтому обвиняется по статье 128 п.1 и 2 и статье 129.

Вызов Морозова в суд у многих в петербургском обществе вызвал недоумение. Решение суда было жестким: приговор к году тюремного заключения.

Началась новая тюремная одиссея. «…В камере нахлынули старые воспоминания. Шесть лет жизни на свободе, светлые поэтические воспоминания о первой встрече с Ксаной, об их взаимной любви и безоблачном пятилетнем счастье в кипучей, интенсивной работе, у него – в области науки, у нее – в области искусства и музыки, показались ему светлым сном, от которого он теперь вдруг пробудился» [492] . После нескольких месяцев мытарств по разным тюрьмам России он оказался (не без помощи друзей) в Двинской крепости, где получил сравнительно комфортное проживание, которое он сам же и оплачивал.

Как и прежде, тюремное заключение стало местом интенсивного творчества. В Двинской крепости он дописал «Повести моей жизни», закончил книгу «Пророки», продолжавшую «Откровение в грозе и буре», написал несколько научных статей.

Освободили Морозова по амнистии в связи с празднованием 300-летия дома Романовых 21 февраля 1913 года.

«После двинской крепости он стал говорить, что цель жизни состоит в том, чтобы преодолеть препятствия» [493] .

Первую мировую войну Морозов встретил как русский человек и патриот. В январе 1915 года надел ватное пальто защитного цвета, высокие сапоги, и с белой повязкой с красным крестом отправился на фронт в качестве делегата Всероссийского Земского Союза помощи больным и раненым воинам.

В пропуске, полученном им в штабе Северо-Западного фронта, удостоверялось, «что делегат Всероссийского Земского Союза Николай Александрович Морозов имеет право въезда в районы расположения всех штабов Армий Северо-Западного фронта, о чем удостоверяется соответствующими подписями и приложением печати» [494] .

В этот период Н.А. Морозов размышляет над проблемами социологии войны. Его тревожат такие социологические вопросы: «почему война вообще возможна среди не только первобытных, но и культурных народов?», «к каким конечным результатам приводит этот процесс?» [495] . Встречи среди военных и беседы с ними на фронтах в Польше добавили ему массу наблюдений для социологических выводов. Он переживал за женщин, участвующих в войне. «Во всем ему хотелось видеть женщину равноправной с мужчиной, за исключением одного – участия в войне» [496] .

Однажды, встретившись с колонной плененных немцев, он обратил внимание, что на касках у немцев на груди «прусского орла» на извилистой ленте была рельефно выбита надпись «Mit Gott fьr KOENIG und Vaterland», что значило «С Богом за ЦАРЯ и Отечество». Причем, как заметил собеседник Морозова, военный врач, слово «Царь» нарочно поставлено выше и Бога, и Отечества». Николай Александрович, беседуя с врачом, заметил: «А как же некоторые говорили, что эта война затеяна для того, чтобы доставить капиталистам новые рынки?» [497] .

Морозов пытается проникнуть в тайные идеологические механизмы милитаризма. На захваченных немецких пушках он увидел отбитые на них слова девиза «Pro Gloria et Patria» («За Славу и Отечество»), на огромной мортире была другая надпись «Ultima Ratio Regis» («Крайнее средство царя»).

И снова Морозов задает себе вопрос: «Как же немецкая интеллигенция, в которой было немало добрых, честных и хороших людей, просмотрела все это?» [498] .

Н.А. Морозов, как исследователь, проникает во все сферы окопной войны: то он изучает способы пехотной разведки («охоты»), то он занимается механизмами рождения и распространения слухов посредством «беспроволочного телеграфа» или народной молвы.

В промежутках между санитарными поездками Морозов работал в химической лаборатории Общеземского союза, где производились бактериологические исследования подозрительных по холере, тифу и другим эпидемиологическим заболеваниям.

Тогда же он впервые столкнулся с ужасающими результатами химической атаки немцев под Жирардовым, под деревней Вискитки. В газете в те дни так описывалось то место, в окопах которого Николай Александрович ночевал за два месяца до трагического события. «Удушливые газы двигались на наши позиции не сплошной стеной, а струями, неся с собою смерть всему живому. За Вискитками я видел поле ржи. Зеленые колоски почернели, стебли завяли и склонились к земле. Поле словно вытоптано или выжжено… Я видел рощу в роскошном наряде сочной зелени. Но струя газа задела край этой рощи, и деревья стоят здесь с осыпавшимися листьями, оголенные, точно в глухую осень. Вот белая акация. Половина ее еще цветет и благоухает, а другая половина словно отмерла: угрюмо и безобразно топорщатся голые черные ветки. Под деревом на земле валяются какие-то черные комья. Подхожу ближе – трупы ворон. Воронье, усеявшее вершину захваченного ядовитым газом дерева, сразу очумело и свалилось на землю замертво. В полях и на дорогах валяются трупы задохнувшихся людей, лошадей, бездомных собак… Луга почернели, цветы свернулись и завяли. Там, где прошла струя ядовитого газа, земля превратилась в пустыню …» [499] , (курсив мой. – С.А.), – писал корреспондент.

6.4. Социологические изыскания. Русское общество любителей Мироведения (РОЛМ)

Германский империализм совершил преступление против человечества, введя в свой арсенал химическое оружие. Империализм немецкой капиталократии впервые в истории показал свое беспощадное античеловеческое лицо. Впервые человек столкнулся с призраком возможной гибели человечества и природы в слепой гонке роста гибельной силы инструмента войны как формы борьбы империалистов за передел ресурсов мира.

Н.А. Морозов, конечно, так не думал (это уже наша рефлексия почти 100 лет спустя), но тогда его охватило отчаяние. В одном разговоре, который реконструируют С.И. Валянский и И.С. Недосекина, по поводу появления нового вида оружия тотального поражения, собеседник так заметил Морозову: «Чего же другого могли вы ожидать? … разве это не неизбежный результат общей эволюции военного искусства?…» [500] .

Свои впечатления о войне Морозов опубликовал в серии очерков, которые в 1916 г. издал в виде сборника «На войне». Здесь же вышла его социально-философская и социологическая работа «Война как один из факторов психологической и общественной эволюции человечества», где он попытался естественнонаучно объяснить феномен войн. В этой работе Морозов становится на позиции объяснения феномена войн через категорию общественной психики, которая слагается [501] «из всех индивидуальных психик» (в настоящее время мы называем это ментальностью), и теорию дарвинизма («нигде с такой резкостью не обнаруживается борьба за существование, как на полях сражений» [502] ).