Нора Робертс. "Рожденная в грехе"

Но вот еще один поворот, и взору открылся изумительный вид.

Шаннон невольно подалась вперед и ахнула: такое бывает только на картине, не иначе.

Далеко вперед простиралась долина: одна зеленее другой - гряды холмов, размежеванные тут и там отвесными скалами; на клочке бурой земли, приютившемся между ними, расцвели неожиданно пышным цветом луговые цветы. Небольшие домики и примыкающие к ним хозяйственные постройки, мирно пасущийся домашний скот, и даже бельевые веревки, что трепались на ветру, - все казалось частями единого целого: настолько гармонично сочеталось с природой.

А еще, тут же, в поле - руины замка: обвалившиеся каменные глыбы и одна - единственная, но высокая, отвесная стена, - как некий символ того, будто притаились в этом месте разрывы и искажения времени. Солнце повсюду высекало золотые искры, а от гладкой поверхности реки, что вилась тонкой змейкой, отражалось серебристым блеском.

И вся эта неземная красота, вплоть до мельчайшей травинки, покоилась под куполом такого изумительно синего неба, что, казалось, в его бездонной синеве бьется сердце.

Впервые за последние дни Шаннон забыла о тревогах, печали и чувстве вины: на изумленном лице блуждала улыбка, и в сердце поселилось странное чувство: она будто знала, что все, что видит сейчас, теперь останется с ней навсегда.

– Красиво, правда?
– тихо проговорила Брианна и замедлила скорость, чтобы Шаннон подольше смогла насладиться увиденным.

– Да, такой красоты я не видела никогда. Теперь понимаю, почему мама так любила эти места.

И снова защемило сердце. Шаннон отвела взгляд в сторону.

Но глазам предстала другая картина, едва ли не красивее предыдущей.

"Терновый Коттедж", в окнах которого резвились солнечные блики, а каменные стены, благодаря вкраплениям слюды, сверкали неимоверно, - был готов к радушному приему гостей. Живая изгородь, за которой виднелся великолепный пышный сад, и сама готова была вот-вот зацвести.

Брианна не успела припарковаться позади новехонького мерседеса с откидным верхом, как послышался радостный собачий лай.

– Это Конкобар, сейчас прибежит, - пояснила она и засмеялась, когда Шаннон округлила глаза, увидев, как из-за угла дома выскочил огромный пес.
– Он большой, но безобидный, наш Кон. Вы ведь не боитесь собак?

– Вообще-то нет.

– А теперь сядь, - скомандовала Брианна псу, выйдя из машины, - и покажи, как ты умеешь себя вести.

Он тут же повиновался, и, постукивая о землю большим серым хвостом, выказал благодушие и покорность одновременно. Пока Шаннон осторожно высаживалась, пес внимательно смотрел на нее, а потом подал лапу.

– Ну, ладно, - Шаннон собралась с духом и пожала ее.
– Какой ты красавец.
– Еще немного осмелев, погладила пса по голове. Обернувшись, увидела, что Мэгги и Брианна выгружают багаж.
– Давайте, я.

– Нет, нет, не беспокойтесь, - с удивительной для ее хрупкого тела легкостью Брианна потащила чемоданы к дому.
– Добро пожаловать в "Терновый Коттедж", Шаннон! Надеюсь, вам у нас понравится, - с этими словами она открыла входную дверь, и оттуда вдруг вырвалась страшная суматоха.

– А ну-ка, вернись, чертенок! Кому говорю, Лайам! Теперь она меня точно прибьет!

Шаннон увидела, как маленький темноволосый карапуз, лет полутора-двух, неуклюже вывалился из передней, быстро перебирая коротенькими ножками и рассыпая по дороге крошки зажатого в кулачке печенья. Малыш так и надрывался от смеха, и даже стены вторили ему. Следом в дверях показался мужчина: вид у него был обескуражен, а на руках, ко всему прочему, заливался плачем младенец.

Мальчишка тем временем обвел взглядом прибывших, и ангельское личико, сплошь вымазанное едой, расплылось в широкой улыбке.

– Мама!
– раскинул он навстречу пухлые ручонки.

– Ну, конечно же, мама, - привычным жестом Мэгги легко подхватила сына на руки.
– Полюбуйся на себя, Лайам Суини: на тебе же чистого пятнышка нет! И хватаешь печенье перед чаем!

Озорная улыбка заиграла на лице ребенка, в синих глазенках появились лукавые огоньки:

– Целуй!

– Ну, просто вылитый отец: все решают поцелуи.
– Мэгги, однако, уважила сына, и лишь потом повернулась в сторону Грея, чтобы испепелить его взглядом.

– Что скажешь в свое оправдание, Грейсон Тэйн?

– Могу только сослаться на невменяемость, - он покачал ребенка на руках, поглаживая и успокаивая, одновременно убирая с лица прядь волос.
– Я не виноват. Рогана вызвали в галерею, а Мерфи пашет в поле. Так что мне пришлось управляться с этим чудищем, весом в двадцать фунтов. Потом малышка заплакала, а Лайам залез в печенье. Ах, да, кухня... Бри, лучше не заходи туда.

– А это еще почему?

– Просто послушай меня. А в гостиной... В-общем, мы там поиграли немного. Я куплю тебе новую вазу.

Брианна угрожающе сузила глаза:

– Что с моей Уотерфорд?

– Эх,...
– Грей растерянно огляделся вокруг в поисках защиты и увидел Шаннон:

– Здравствуйте! Прошу прощенья. Грей.

– Очень приятно.
– Шаннон слегка вздрогнула, когда Кон прошмыгнул у ее ног, стремясь полакомиться крошками, которые продолжали сыпаться на пол. И снова вздрогнула, когда Лайам, потянувшись к ней, ухватил ручонкой за волосы и скомандовал:

– Целуй!

Шаннон только ахнула от умиления и нежно чмокнула ребенка в сомкнутые перепачканные губы.
– Шоколадное печенье.

– Вчера испекла.
– Брианна, сжалившись над мужем, взяла из его рук Кейлу.
– Но, судя по всему, от него остались одни крошки.

– Я должен был чем-то занять ребенка, - пытался оправдаться Грей.
– Надо было переодевать Кейлу, и телефон еще звонил. Как же так, Бри?
– скажи мне: почему, когда их двое, хлопот с ними становится не вдвое, а в тысячу раз больше?

– А эта загадка необъяснима: бывают такие, знаешь ли. Будь любезен, Грейсон, отнеси теперь чемоданы Шаннон в комнату, - это твой шанс загладить вину.

– С удовольствием. Здесь, на самом деле, очень спокойно, - уверил он гостью.
– Обычно. Ах, да! Бри, я потом объясню, - там, в гостиной, пятно на ковре.

Брианна, нахмурившись, шагнула вперед, окинула взглядом комнату, которую оставляла вычищенной до блеска: теперь там воцарился хаос.

– Разумеется, объяснишь. Извините, Шаннон.

– Да все в порядке.
– Она и в самом деле чувствовала себя непринужденно, - суматошный прием доставил больше удовольствия, нежели могли это сделать самые изысканные манеры.
– Так это ваш малыш?